Марк Твен
Шрифт:
Но он не хочет пугать Ливи богохульными мыслями. Статью эту Твен не напечатал. Он не стал спорить с горячо любимой женой. Он будет поступать так, как ей кажется нужным. За обеденным столом Твен произносил молитвы, по вечерам слушал чтение библии.
Через несколько месяцев после женитьбы Сэмюела Клеменса на Оливии Лэнгдон умер ее отец. Для Ливи, не очень-то здоровой физически, это был сильнейший удар. Вскоре после этого приятельница Оливии, которую Клеменсы пригласили к себе, заболела тифом и скончалась у них в доме. В конце 1870 года Оливия Клеменс родила хилого ребенка. Жизнь матери и сына была в опасности. Твен выбивался из сил, ухаживая за больными. Ребенок прожил недолго.
Жизнь в Буффало становилась невыносимой. С этим городом теперь были связаны тяжелые воспоминания. Да и вообще Буффало в конце концов только провинция.
Желая
В свое время Новая Англия сыграла немалую роль в борьбе за независимость США и в схватках с южными рабовладельцами. Из штатов Новой Англии вышли крупные политические деятели Америки. Новой Англии принадлежало заметное место в развитии литературы страны в течение первых двух третей XIX столетия. С городами Салемом и Бостоном штата Массачусетс связано имя крупного американского романтика Н. Готорна. В Массачусетсе жил и такой видный литератор, как Р. Эмерсон — поэт и философ.
Новая Англия была одним из важнейших центров становления литературы аболиционизма, протеста против невольничества. Поэты Дж. Лоуэлл, Дж. Уитьер и Г. Лонгфелло, а также Г. Бичер-Стоу, автор «Хижины дяди Тома», — все они выходцы из Новой Англии.
Лучшие произведения писателей Новой Англии появились в течение десятилетий, непосредственно предшествовавших войне Севера и Юга. Эти писатели то выражали — в романтическом плане — свой протест против духа расчета и своекорыстия, присущего американскому дельцу, то воспевали буржуазно-демократические идеалы, связанные с борьбой против рабства. Нередко в их произведениях было и то и другое.
В послевоенные годы Новая Англия начала быстро уступать свое выдающееся положение в американской культурной жизни и прежде всего Нью-Йорку. Пафос демократизма, который придавал раньше произведениям столь многих «новоанглийских» писателей страсть и силу, после войны стал испаряться. Деятели культуры Новой Англии по-прежнему претендовали на руководящее место в литературе страны. Эмерсон, Лонгфелло, Лоуэлл, Холмс, как и прежде, с чувством превосходства принимали приезжавших к ним на поклон молодых литераторов. Но их произведения уже лишены были былой привлекательности: источники вдохновения иссякали. В величественности этих писателей теперь было что-то мертвящее. Они стали «браминами», как их нередко называли, литературными аристократами, все более и более консервативно настроенными.
Благодаря своему месторасположению — связям с Бостоном и близости к Нью-Йорку — Хартфорд сделался резиденцией ряда американских писателей. Там жила знаменитая Бичер-Стоу. Там жил писатель Чарлз Уорнер, почти позабытый нашими современниками, но в свое время пользовавшийся довольно широкой известностью. Там же поселился в начале 70-х годов и Марк Твен.
Однако Хартфорд был прежде всего городом не литераторов, а богачей. Тут находились предприятия, принадлежавшие известным фабрикантам оружия — Кольту и Гатлингу. Хартфорд являлся также штаб-квартирой крупных страховых и издательских компаний.
Твена поразили красота и пышность особняков на улицах Хартфорда, атмосфера обеспеченности, которая там ощущалась. Хартфорд состоит, заметил он как-то, не из маленьких домишек, расположенных впритык один к другому, точно колода карт, а из «массивных частных отелей, разместившихся на широких и прямых улицах, на расстоянии от пятидесяти до двухсот ярдов [2] один от другого. Каждый дом находится в центре зеленого участка величиной примерно с акр [3] …»
2
Ярд — 9/10 метра.
3
Акр — 2/5 гектара.
Всюду прекрасные деревья, цветочные клумбы.
Писатель не обманывал себя насчет того, что именно позволило хартфордцам создать
такой привлекательный город. «Хартфордским долларам, — писал он, — принадлежит доля в половине всех богатейших предприятий Америки». Твен спрашивал насмешливо: «А где же проживают в Хартфорде бедняки?» — и отвечал, что они, вероятно, загнаны в какой-то «уголок этого рая, где мне еще не удалось побывать».Жизнь в Хартфорде требовала немалых средств. Но Твен уже работал над новой книгой для Американской издательской компании. Книга должна была быть посвящена описанию приключений Твена на Дальнем Западе. Кроме того, писатель ощутил в себе жилку изобретателя. Может быть, и изобретения принесут ему доход? Правда, пока его деятельность в этой области ограничивалась довольно узкими рамками: он придумал автоматическую застежку для жилетов да получил патент на альбом для наклейки вырезок.
Твен купил большой участок земли в Хартфорде и приступил к строительству дома из девятнадцати комнат (и пяти ванных). Одна лишь мебель обошлась в два десятка тысяч долларов. Пока же семья поселилась в большом особняке, снятом в аренду у сестры Бичер-Стоу.
Наконец книга о Неваде и Калифорнии, известная ныне под названием «Налегке», была завершена. Марк Твен придерживается в ней в основном реальных фактов своей жизни, начиная с поездки в Неваду и до первых выступлений с «лекциями» по возвращении с Гавайских островов. Мы читаем о том, как братья Клеменсы после долгого пути в дилижансе прибыли в Карсон-Сити — город охотников за драгоценными металлами. Следует рассказ о счастливых днях, проведенных у озера Тахо. Твен описывает, как он поддался «серебряной лихорадке», и т. д. В книге есть немало забавных эпизодов, лукавых шуток.
В этой книге Твен говорит правду. Но не всю правду. Порою он показывает подноготную невадского бума, рисует такие стороны жизни в Америке, которые были известны лишь немногим читателям. Когда в районе приисков «появлялся свежий человек, никому дела не было до его ума, честности, трудолюбия; интересовались одним: есть ли у него «свой покойник»? (то есть убил ли он кого-нибудь. — М. М.). Если нет, его тут же списывали в разряд людей ничем не примечательных. В случае же положительного ответа степень радушия, с каким его принимали, определялась количеством покойников на его счету».
Твен, как это часто у него бывало, юмористически преувеличивает. Однако в нарисованной им картине есть элементы реализма. Что это действительно так, подтверждает другое замечание Твена, уже лишенное какого-либо комического оттенка. «В разгар нашего бума, — говорил он, — порок распустился пышным цветом. Кабаки ломились от клиентов, не говоря о полицейских участках, игорных притонах, публичных домах и тюрьмах…»
Сатирические нотки звучат в ряде глав произведения. И все же не они определяют его характер. По большей части в книге «Налегке» звучит веселый, а порой и беспечный смех. Гордясь своими выносливыми земляками, Твен даже отчасти идеализирует их. «…И буйный же это был народ! Они, можно сказать, купались в золоте» упивались виски, драками и кутежами — и были несказанно счастливы при этом». Да, атмосфера азарта, хищничества, в которой довелось жить десяткам тысяч старателей, привлеченных на Дальний Запад жаждой богатства, в определенной мере приукрашена.
Жизнь на Дальнем Западе была грубее и страшнее, а отчаяние сильней, чем это описано в очерках Твена.
В юморе, которым насыщена книга, легко ощутить нечто специфически твеновское. Писатель нагромождает горы комических нелепостей. Желая дать представление о том, какой сильный ветер дует в Неваде, Твен рассказывает, что ветер гнал «перед собой огромную тучу пыли, высотой с Соединенные Штаты, если поставить их стоймя». Дальше читателю сообщается, что «гигантская завеса пыли была густо усеяна предметами — одушевленными и неодушевленными, — которым, строго говоря, не место в воздушном пространстве; они сновали взад-вперед, мелькали там и сям, то появляясь, то исчезая в бурлящих волнах пыли». Следует перечисление этих «предметов»: «…шляпы, куры и зонты царили в поднебесье; чуть пониже — одеяла, жестяные вывески, кусты полыни и кровельная дранка; еще пониже — половики и бизоньи шкуры; затем — совки и ведерки для угля; уровнем ниже — застекленные двери, кошки и младенцы; еще ниже — рассыпанные дровяные склады, легкие экипажи и ручные тележки; а в самом низу, всего в тридцати-сорока футах от земли, бушевал ураган кочующих крыш и пустырей».