Маркетолог от Бога

– А что, если… – потянула Соня, – нам сделать паблик? Заработаем денег.

– Про царя?

– Нет. Ты ведь будешь лазить в этой своей конторе, а она, между прочим, одна из самых крупных, я посмотрела. Наверняка там полно говна всплывет. Интересный контент. Мы будем выгодно отличаться от других пабликов.

– То есть ты мне предлагаешь на работе продвигать бренд, а после работы его задвигать?

– Черный пиар – тоже пиар, – попыталась оправдаться Соня.

– Ладно, – говорю, – меня еще никуда не взяли. Но мне больше нравится идея с храмом.

На следующее утро я снова проснулась с похмелья – «Столичной» осталось полбутылки, нужно было что-то с этим сделать. Поэтому мы снова «дали рок». Снова с Никитой. Никита уехал в универ чуть ли не в семь утра. Я встала позже, меня немного штормило и мутило. Приготовила завтрак для Сони и поехала в Мытищи на электричке. Зачем я делаю завтраки для Сони, если она и сама может? Тут просто так не расскажешь – нужно лирическое отступление. Два года назад в Питере, когда мне было двадцать два, мы с друзьями поехали на Ладожское озеро, и там была Соня. Обычная девушка, похожая в профиль на Ахматову. Она мне сразу понравилась. Если бы мне тогда было что отдать, я бы отдала все, чтобы дружить с ней. Но все, что у меня было, – это съемная квартира, кеды-конверсы, стоптанные под плоскостопие, пачка сигарет и мои вечные панические атаки. Она плавала и играла в пляжный волейбол, такая красивая в черном купальнике, а я нырнула прямо в шортах, футболке и вернулась на берег. Зачем я на нее смотрю? Я стою на берегу, слежу за ней, думаю «какая же ты красивая» и боюсь о чем-то заговорить. Мокрая одежда аплодирует мне на ветру. Аплодирует моей смелости и браваде.

Соня дружила с ребятами из коммуны на Лиговском, где стены расписаны стихами и лозунгами. Акционисты, медиахудожники, активисты, социологи, философы. Поэты, которых вы никогда не узнаете, пока ваши внуки не станут учить их стихи на уроках литературы. Вот увидите, станут. А вы им будете помогать, потому что это, так скажем, не самые легкие для заучивания стихи. Ребята из коммуны участвовали во всех этих околополитических штуках: митинги, акции, хепенинги, перформансы, монстрации. Эти люди, о которых вы, может быть, слышали, но, скорее всего, они имеют полное право поприветствовать вас главным лозунгом оппозиции, фразой, которую придумал один из них: «ВЫ НАС ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ».

В общем, Соня была из мира, который настолько же мне интересен, насколько незнаком. За два года я хорошо узнала ее, мы вместе ходили на открытые лекции, в бассейн и на концерты. Я никогда так близко ни с кем не дружила. Мы гуляли все белые ночи: наведывались в клубы на Думской и Лиговском, где разливают дешевый коктейль «Куба либре» и на входе вешают на руку бумажный браслет, знакомились с иностранцами, играли в кикер, давали рок. Утром мы, по локоть в этих бумажных браслетах, засыпали у нее на Маяковского, где сладко пахло корицей.

Когда Соня сказала: «Знаешь, я переезжаю в Москву учиться», я ответила: «Да? Мне тоже туда нужно» – и судорожно стала придумывать зачем. «А в Москве такая же валюта, как по всей России?» – «Да, – ответила она, – только курс четыре к одному». Я предложила: «Давай будем жить вместе, и тебе не нужно будет много платить за съемную квартиру. А я наконец-то буду учиться в Литературном институте. Давно хотела». Я очень люблю Соню. Так и случилось.

И вот я в Москве, еду на электричке в Мытищи.

Я на проходной советского завода. Охранник взял мой пропуск:

– Вы куда? На четвертый? Наверное, заказали себе новый крестик?

– Нет, я устраиваюсь.

– А вы молитвы знаете? Они там по три раза в день молятся. А еще перед праздниками вообще всегда. Как намолятся…

Он говорил так, будто вместо «молятся» он имеет в виду «пьют». Такая злая ирония была в его голосе. Вообще, мне этот тип не понравился, слишком советский, как и место, где он сидит.

Мария встретила меня, провела в планово-экономический отдел и предложила сесть на широкий кожаный диван. Сказала, что коммерческий директор скоро освободится. О’кей, говорю. Диван был удобным, и я совсем не против подождать. Сижу, смотрю по сторонам. Обычный офис: светлые фальшпанели (назовем это так) и панорамный плакат с Москвой-рекой, стеллажи с толстыми папками и учебниками по 1С. Три иконы на полке и один православный календарь. Девушки за компьютерами одеты как обычные офисные чики: джинсы, блузка, поверх нее вязаная жилетка. На одной из девушек была юбка в пол, шерстяная, довольно-таки православная юбка. Но в принципе, такую можно увидеть в любом другом месте – обычная офисная мышка, довольно милая.

Икон мало. Удивительно мало. На этом все. Я просидела там сорок минут. Потом Мария пришла за мной и отвела в кабинет коммерческого директора. Там я просидела еще сорок минут. Что за свинство? Уйти, нет?

Кабинет открыт, и мимо ходит красивая блондинка в фиолетовой кофте и черной узкой юбке до колен. Она смотрит на меня с сочувствием, когда проходит мимо в пятнадцатый раз. Я хочу пожаловаться ей: «Ваш коммерческий директор – вонючка». «Москва – златые купола…» у кого-то на рингтоне. Москва – звонят колокола. Москва. Верчу шариковую ручку. От нечего делать я стала изучать листы на столе. Если это секретные бумаги – сами виноваты, нечего так долго где-то гулять. На самом деле это письмо на английском от итальянцев, которые просят прайс-лист, и стопка анкет. Маркетинговые анкеты для продавцов из розничных магазинов, там были такие фразы, как: «Девочки, для управления ассортиментом икон, напишите, пожалуйста, какие святые пользуются наибольшим спросом?» и другие перлы православного маркетинга. На популярных святых можно сделать наценку побольше, ну вы поняли.

Какое-то время я подглядываю в анкеты, но когда кто-то проходит у двери – сижу прямо, как девочка с персиками. Зашел мужчина, сказал: «Еще пять минут» – и убежал.

Было уже четыре часа дня, я не ела со вчера, а всю прошлую ночь я пила водку на морозе и бегала по сугробам. Какие разговоры о святых? О чем вы? Еще полчаса, и я сама умру смертью мученицы. Он думает: Иисус терпел, и вы потерпите? Нет уж… Я уже думала уйти, сослаться на то, что у меня еще одно собеседование сегодня, но тут он наконец пришел.

Коммерческий директор оказался красивым худым мужчиной с седыми волосами и невероятными голубыми глазами, легкий загар, печать доброты и спокойствия на лице – он походил на святого с иконы, которая стояла рядом на полке. На хорошо одетого святого.

Он сказал «простите за ожидание» с улыбкой, и это было так честно, что я сразу все простила. Мы поговорили немного и, когда он понял, что я адекватная, перешли в соседний кабинет, где сидела женщина – генеральный директор, похожая на Рину Зеленую. Такая же пожилая и непосредственная. Мы сидели втроем, беседовали. Я чувствовала, что сейчас будут вопросы вроде «ты веришь в Бога?» Но я еще не знала точно, сколько за это будут платить. Мария сказала, что должность новая. У меня было два ответа: «Православие или смерть», если зарплата будет ожидаемой, и «Бог умер», если меньше раза в два.

Но гендиректор задала вопрос, ответ на который я не приготовила:

– Ты ходишь в церковь вообще?

– Нет.

– А че так? Некрещеная?

Я опешила, но потом собралась:

– Крещеная, но с возрастом я поняла, что не хочу привязываться к конфессии.

– Это кто тебя научил?

– Никто не научил, – говорю я и добродушно улыбаюсь. – Сама пришла к этому. Я просто понимаю, что религия – это личный выбор каждого, но тот, кто уважает чужой выбор, и сам достоин уважения.

Это были заготовленные слова. Я видела их в блоге про путешествия. Шикарная фраза, да?

– Красиво, но неправильно, – сказал коммерческий директор, и они рассмеялись. И смеялись долго, я уже подумала, не перестанут.

– А почему, вы считаете, неправильно? – спросила я аккуратно. Мне хотелось вывести их на кровавый религиозный спор.

– Это расхожее мнение, – сказал он.

– И оно совсем неоригинальное, – добавила она.

«Не оригинальности ради я выбираю себе жизненную позицию», – подумала я, но решила помолчать.