Маркиз де Сад

В условиях кошмара углубляющегося политического террора и всеобщего умопомрачения арест Сада выглядел вполне логично. Человек, пытавшийся устроиться на службу к королю, казался подозрительным. Маркиз оказался не единственным человеком, которого обвиняли в преступлении, заключавшимся в попытке найти место в королевской гвардии. Оправдаться он не мог, а предъявленного обвинения вполне хватало, чтобы заключить его в тюрьму и держать там до более полного расследования.

Сада на некоторое время поместили в бывший монастырь Мадлонетт. Иных обвинений ему пока не предъявляли. Маркиз написал в секцию Пик, а также в Комитет национального спасения и горько посетовал, что после тринадцати лет заточения в тюрьмах короля он встретил Революцию как своего освободителя. И теперь, когда им проведено на свободе всего четыре года, режим, которому он преданно служил, снова помещает его в темницу. Сад даже выразил одобрение по поводу казни Марии-Антуанетты, имевшей место в октябре предыдущего года, словно это могло ему как-то помочь.

Пока, сидя в переполненной тюрьме, маркиз писал письма, его бумаги и жилье подвергались тщательному осмотру. Среди рукописей сыщики обнаружили замечания и комментарии, которые должны были пролить новый свет на взгляды судьи революции.

В первые месяцы 1794 года Сад в ожидании суда скитался по тюрьмам. Карм, Сен-Лазар и Пикпюс, близ Венсенна, — вот список исправительных учреждений, в которых он побывал. В Пикпюс, еще один бывший монастырь, превращенный в тюрьму в 1792 году, когда количество арестов резко подскочило, его перевели 27 марта. Одной из причин для перевода послужил его возраст и плохое состояние здоровье. Камера находилась всего в нескольких сотнях ярдов от того места на открытом пространстве, где размещалась гильотина. Сюда ее перевезли с площади Согласия, где обитатели близлежащих домов жаловались на постоянный запах крови. Для сбора крови на новом месте использовалась большая свинцовая урна, устанавливаема под платформой. Каждый вечер ее доставляли в Пикпюс для опорожнения.

Сад имел возможность ежедневно видеть и слышать почти все, что происходило на месте казни. У него не было причин сомневаться, что через несколько месяцев и он сам присоединится к чреде мужчин и женщин, храбро или малодушно ожидающих своей смерти под лезвием гильотины. Пока маркиз находился в заключении, произошли изменения в законе, согласно которым подозрения стало достаточно, чтобы приговорить человека к высшей мере наказания. Такое развитие событий едва ли могло служить утешением. Мы не знаем, насколько часто Сад имел возможность наблюдать за производимыми экзекуциями, но он писал Гофриди, что был очевидцем казней 1800 мужчин и женщин. На смерть они шли, кто смело, кто в ужасе, но все служили и все гибли ради стремления Робеспьера к добродетели.

Тогда 24 июля 1794 года секция Пик привела свидетельства против своего бывшего секретаря и судьи, называя его просто Альдонзом Садом. 26 июля общественный обвинитель Революционного Трибунала Фукье-Тенвиль выдвинул против него обвинение в том, что Сад состоял в приравниваемой к предательству переписке с врагами республики. Кроме того, его обвинили в непатриотичной снисходительности, проявляемой им на посту судьи, дабы помочь врагам народа избежать смерти. Трибунал признал: маркиз выступал в роли активного члена секции Пик лишь для того, чтобы избежать строго и справедливого правосудия, чинимого Революцией над бывшими бывшими аристократами.

Роскоши слушания его дела в отдельности Саду не предоставили. Явиться в суд и услышать приговор ему надлежало вместе с другими двадцатью семью обвиняемыми. Предполагалось, приговор будет вынесен утром, а во второй половине дня осужденных в повозках доставят в Пикпюс, чтобы гильотинировать их еще до наступления вечера. В тот день перед Революционным Трибуналом предстало двадцать три из двадцати восьми обвиняемых. К наступлению ночи двадцать один из них — бывшая знать, бывшие священники, бывшие офицеры — были уже мертвы. Одного мужчину оправдали. Одна женщина, когда ее доставили в суд, упала в конвульсиях, и ее отвезли в Консьержи, отложив слушание ее дела.

Но в случае Сада процессуальная анархия, ничуть не уменьшившаяся в результате террора, оказалась ему на руку. 24 июля, когда его соратники по секции Пик приготовили сфабрикованное против него обвинение, жить ему оставалось не более трех дней. 27 июля эскорт отправился по тюрьмам собирать обвиняемых для доставки в Революционный Трибунал. Пятерых из двадцати восьми не обнаружили. Возможно, произошла путаница имен Альдонз Сад и Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад. Но, скорее всего, его искали не в той тюрьме. Ошибка была вполне понятна, так как в то время в Париже, несмотря на постоянную работу гильотины, насчитывалось 8000 заключенных, а вновь создаваемые тюрьмы еще плохо функционировали. Таким образом, Сад и еще четверо заключенных перед судом не предстали.

Рано или поздно его бы все равно обнаружили. Но на сей раз ему на выручку пришла судьба, которой он отдавал должное в своих романах. В тот самый день, когда должен был состояться суд над ним, вспыхнул давно назревавший бунт, направленный против засилья террора. Открытое выступление противников репрессий опоздало всего на несколько часов, чтобы спасти жизни тех, кого в тот день отправили на гильотину. Войска, сосредоточенные на Гревской площади перед отелем де Билль для охраны Робеспьера и его коллег, находившихся в здании, вечером того дня начали постепенно рассредотачиваться. В ночь на 28 июля охраны уже не оставалось вовсе. Тогда вступили в действие силы Национального конвента и арестовали руководителей правительства. На другой день Робеспьера и его брата, Сен-Жюста, Кутона и их соратников отправили на гильотину.

24 июля Сад был близок к смерти, как никогда. Но после 28 июля, в результате сочетания невероятных событий, начало казаться, что в конце концов ему удастся выжить. На протяжении многих месяцев «трон наоборот», как стала называться вращающаяся доска гильотины после того, как к ней привязали и бросили под нож Людовика XVI, ни дня не простаивал без работы. Наблюдая из окна своего заточения вечерние казни, последние мгновения жизни жертв, фонтаны крови, брызжущей из тел, обезглавленных на глазах тех, кто дожидался своей очереди, маркиз про себя, должно быть, замечал, что в его произведениях не происходило ничего, подобного этим мерзостям. Саду выпало тяжкое психологическое испытание видеть этот ужасный спектакль ежевечерне и знать — его ждет аналогичная судьба. Тем не менее он сумел выйти из него несломленным и в здравом уме.

В Пикпюсе, так же, как и в Бастилии, маркиз окунулся в свой мир творчества. К написанию нового романа «Философия в будуаре» он приступил, вероятно, в первые недели заключения. В этом произведении, с одной стороны, изобилуют сексуальные жестокости, порок и зверство оправдываются на том основании, что эти вещи являются «республиканскими». С другой стороны, оно является словно пронизанным иронией обличением «добродетельной республики» Робеспьера с ее фальшивым видением природы, построенном на несчастье и кровавой резне.

Книга имеет форму семи диалогов, призванных донести до юной девушки правду о сексе и политике. Такая форма построения произведения является привычной для французской эротической литературы, хотя в «Философии в будуаре» не так уж много соблазнительных сцен. Мишель Милло и Жан Ланж в 1655 году в этой же форме представили на суд читателя «L'Ecole de Filles» [23] . Изданная в 1688 году в Англии под заголовком «Школа Венеры», книга описывает, как молодая особа просвещает свою юную кузину в вопросах секса. Увидевшие свет в 1660 году «Диалоги Луизы Сиж» Николя Шорье увеличили количество действующих лиц, добавив также сцены сексуальных извращений. Диалоги Сада в какой-то степени являются развитием использованного Шорье приема. Из двух письмах, написанных ему в Венсенн в августе 1781 года Рене-Пелажи, видно, как она пыталась достать «Школу дочерей» у книготорговца Мериго. Заказанную книгу Мериго ждал на протяжении всего следующего месяца, а вместе с ней — несколько томов Руссо. Это служит еще одним доказательством того, что именно начальство Венсенна, а не Рене-Пелажи, как предполагал Сад, контролировали его чтение.

23

«Школа дочерей».

Юным, невинным созданием, просвещением которого надлежит заняться, является Эжени. Удовольствиям, доставляемым представительницами своего пола, она обучается у мадам де Сент-Анж, мужского — у Дольмансе. Легко поддающаяся на уговоры своих менторов, она с готовностью соглашается на анальный половой акт и даже позволяет своему любовнику высечь себя плетью. Приезжает мадам де Мистиваль, мать девочки, чтобы спасти ее от этих ужасов. Но Эжени настолько захвачена этим обучением, что, прежде чем буквально вытолкать мать взашей из спальни, помогает сорвать с нее одежду и изнасиловать.