Маркиза де Ганж

Но Теодор понимал, что такой добродетельный человек, как отец Эусеб, станет для него постоянным камнем преткновения и в его присутствии аббату будет крайне трудно плести интриги, сетями которых он намеревался опутать самую почтенную женщину в мире. И вот, используя имевшиеся у него связи, аббат сумел очернить

этого святого человека в глазах его начальства. Отца Эусеба вызвали в Монпелье, откуда его немедленно отправили на границу с Италией, в глухую деревушку с нездоровым климатом, где почтенный священнослужитель, не выдержав суровых условий, вскоре отдал Богу свою чистую и праведную душу, ставшую причиной его преждевременной гибели.

Устранив препятствие в лице отца Эусеба, аббат решил, что пора наконец прибегнуть к более убедительным аргументам, дабы заставить невестку исполнить его прихоть. Для этого следовало поскорее предпринять те шаги, которые он придумал вместе с Перре; последствия этих шагов мы, полагаю, наверняка вскоре увидим.

Одновременно аббат внес некоторые изменения в роль Вильфранша, а также стал торопить маркиза начать испытание его супруги, которое он сам посоветовал ему устроить. Распределив роли во всех мизансценах задуманного им спектакля, он, чтобы не навлекать на себя подозрений, отошел в сторону и занял позицию стороннего наблюдателя.

Следуя мудрым советам духовного наставника, маркиза изо всех сил старалась вновь сблизиться с мужем; но удар был уже нанесен, а потому ревность, снедавшая Альфонса, и подозрения, от которых он никак не мог избавиться, не позволяли ему вступать с супругой в откровенные разговоры, в коих оба некогда находили истинную радость. И хотя маркиза по-прежнему искала поддержку в словах отца Эусеба, ей все чаще казалось, что почтенный священник мог заблуждаться и супруг ее просто ловко скрывает свое непостоянство. С отвращением вспоминая

способы, подсказанные ей аббатом, она, уповая на целительную силу слез, ощущала острое желание выплакаться в одиночестве.

— Что с вами, дорогая Эфразия?! — воскликнула г-жа де Рокфей, застав как-то раз свою юную подругу в слезах.

Стремясь выяснить причину печали маркизы, г-жа де Рокфей увела ее в парк, где они могли поговорить без помех.

Желая избежать неприятных последствий, г-жа де Ганж опасалась сказать лишнего, а потому рассказ ее был соткан из недоговоренностей; впрочем, не будучи в курсе плетущихся в замке интриг, г-жа де Рокфей этого не заметила.

— Увы, сударыня, — робко начала г-жа де Ганж, — вы, я полагаю, уже заметили, что в последнее время Альфонс стал холоден со мной; не ведая за собой никакой вины, я тем не менее виню только себя и пытаюсь — но тщетно! — найти причину подобного охлаждения. Скажите мне, сударыня, скажите искренне: быть может, причина столь резкой перемены в отношении ко мне супруга заключается в моем собственном поведении? Не скрывайте ничего, вы же видите, я в отчаянии, ибо не знаю, как исправить положение!

— Не знаю, что вам и сказать, милая подруга, — ответила г-жа де Рокфей, — так как я не заметила ничего. Но, даже полагая, что супруг испытывает равные с вами чувства, позвольте заметить, что вы плохо знаете мужчин: их несправедливость по отношению к нам поистине чудовищна, ибо чем больше мы позволяем им читать в наших сердцах, тем больше они полагают себя свободными от обязанности отвечать на наши чувства. Следовало бы, говоря прямо, поменьше

любить их, тогда они наверняка стали бы любить нас больше; выказывая нам свою холодность, они, похоже, возмещают урон, понесенный ими в период ухаживания за нами, когда они делали все, чтобы нам понравиться. Но ухаживания — в прошлом, и им больше нечего желать, а потому они удивляются, обнаружив, что нам по-прежнему нужны их знаки внимания. Наделенные меньшей чувствительностью, они удивляются нашей восприимчивости и поведением своим невольно ослабляют узы брака, но при этом они имеют дерзость жаловаться на ошибки, совершенные нами из-за их непостоянства! И все же избегайте подобных ошибок, дорогая подруга, пусть он один несет бремя угрызений совести: честная женщина мстит за себя только оружием добродетели. И я уверена: постоянство и достойное подражания поведение непременно приведут его к вам; а если он по-прежнему будет к вам несправедлив, по крайней мере вам будет не в чем себя упрекнуть.

— Но быть может, — воскликнула г-жа де Ганж, — у вас есть предположения, кто мог стать предметом его увлечения и вызвать охлаждение

ко мне?

— У меня нет никаких предположений; с тех пор как мы живем в этом замке, я, как и вы, ежедневно бываю свидетелем его поступков, и у меня, как и у вас, нет оснований для подозрений.

— Значит, нужно ждать, когда время расставит все по своим местам.

— Это единственно разумное решение.

— Ах, как это долго, ведь день, когда я не могу называть его своим другом, не могу прочесть в его глазах ответное чувство, некогда оживлявшее взор его, кажется мне вдвое длиннее!

— Послушайте, Эфразия, быть может, мне стоит поговорить с ним? Спросить, в чем причина произошедшей с ним перемены, которая вас так тревожит и которая, возможно, существует только в вашем излишне пылком воображении?

— Нет, не надо, ради всего святого! — воскликнула маркиза. — Я не хочу, чтобы он узнал о моих слезах. Ведь он же не придет осушить их!

— О, сколько деликатности, сколько чувства! У вас слишком утонченная душа, Эфразия,— покачала головой г-жа де Рокфей. — Альфонс не настолько жесток, как вам кажется, он любит вас; сердце его принадлежит вам, и вашими тревогами вы обязаны только крайней своей чувствительности. Но так как чувствительность является неотъемлемой частью вашей благородной натуры, я не могу просить вас избавиться от нее. Кому еще поверяли вы свои страхи?

Г-жа де Ганж рассказала ей о своем разговоре с отцом Эусебом, о советах и утешении, кои она получила от этого добродетельного священника.

— Отец Эусеб честный человек, — произнесла г-жа де Рокфей, — я одобряю все, что он вам сказал, и призываю вас следовать его указаниям; но, к несчастью, мы его больше не увидим.

И г-жа де Рокфей поведала подруге о том, что случилось с почтенным священнослужителем.

— А что могло стать причиной столь поспешной отставки?

— Не знаю. Отец Эусеб уехал, не сказав никому ни слова и ни с кем не повидавшись; полагаю, его вызвали начальники.

Маркиза задумалась и с прежней тревогой и беспокойством продолжила:

— Увы, не имея более иных советчиков, я стану внимать только вашим советам. А потому, как вы сказали, я буду ждать и уповать на время.

— Время — единственное лекарство от ваших бед.

— Ах, но если оно будет тянуться слишком долго, печаль изгложет мою красоту, слезы обезобразят лицо, которое он когда-то находил привлекательным, молодость моя увянет, а вместе с ней и надежда... Ах, дорогая госпожа де Рокфей, как я несчастна!

Неожиданно беседа их была прервана появлением Амбруазины: девушка пришла просить матушку присоединиться к обществу, вознамерившемуся отправиться на ярмарку в Бокэр; ехать решили незамедлительно.

— Я не смогу поехать с вами, — ответила г-жа де Рокфей, — важные дела призывают меня в Монпелье, поэтому я только провожу вас до города; но дочери я разрешаю ехать с вами. Я доверяю ее вам, дорогая подруга. Мне не хочется огорчать ее и лишать общества друзей: ведь со мной ей придется скучать, пока я буду заниматься делами.