Маркс и Энгельс

Положение докеров до их победы в забастовке было еще более тяжелым, чем газовщиков. Они никогда не имели постоянной работы и толпились у Темзы, жадно вглядываясь в туманную даль, в ожидании пароходов, разгружать которые их нанимали за гроши. Энгельс называл докеров отверженными из отверженных.

Англичане слыли рослыми, здоровыми людьми. Нарядные прохожие на Чаррингтон-кросс в такой же мере подтверждали это, как люди доков опровергали. Узкогрудые, изможденные грузчики были выносливы, как вьючные животные, но редко доживали они до старости. Элеонора посещала семьи докеров, где дети гибли от рахита, прозванного английской болезнью, страдали трахомой и туберкулезом, а многие женщины с отчаяния выклянчивали милостыню и пьянствовали.

Потеряв терпение, недополучив при расчете плату за разгрузку, докеры забастовали. Через несколько дней из Вест-Индских доков стачечное движение перебросилось к другим грузчикам, 10 тысяч трудящихся прекратили работу. Крупнейшая гавань мира была заморожена. Темза притихла. Забастовкой руководили несколько докеров, Эвелинг и Элеонора. Она стала секретарем забастовочного комитета. С этого часа, как ранее на газовом заводе, Элеонора не покидала своего поста ни днем ни ночью. Ей доверяли деньги, и она распределяла пособия среди безработных, вела записи в рабочих книжках стачечников. Дверь в комнату, где она находилась, не закрывалась, и люди всех возрастов приходили к ней за советом и помощью. Докеры полюбили эту женщину, неистовую в борьбе и кроткую в общежитии.

После напряженных недель стачка в доках также кончилась успешно для рабочих. Они получили то, чего добивались. Ощутив на деле, как много добра несет объединение, докеры тоже вступили в профсоюзы. Это было еще одной победой социалистов.

Боевой темперамент в политической борьбе — вот главная черта, которую Элеонора переняла у Энгельса. Сдержанная, отлично воспитанная, Тусси была олицетворением спокойствия в семье и среди друзей, но на трибуне, в Комитете, руководившем забастовкой, в уличной схватке с полицейскими она становилась неистово смела. Когда начальник лондонской полиции запретил митинг безработных, демонстранты попробовали пробить себе дорогу на одну из самых больших площадей столицы — Трафальгар-сквер. Это было нелегким делом. К площади примыкали улицы, населенные зажиточными лавочниками и чиновниками. Неподалеку были расположены казармы. Чтобы загородить узкие переулки, хватало одного взвода солдат.

Элеонора не признавала отступлений.

— Вперед, друзья, — крикнула она, — это всего лишь маленькое препятствие, пусть знает полиция, что мы ее не боимся.

— Вперед! — раздалось со всех сторон.

Навстречу демонстрантам, размахивая увесистыми дубинками, ринулись полицейские. У Элеоноры не было никакого оружия, кроме маленького зонтика.

— Пусть будет стыдно тем, кто воюет с мирными безоружными людьми, требующими труда, — снова раздался голос предводительницы безработных.

— Стыд, позор правительству!

Завязался рукопашный бой. Черная тальма Элеоноры была разорвана в клочья и сбившаяся шляпка смята. Внезапно со стороны Сент-Джемского сквера показались вооруженные солдаты.

Начальник лондонской полиции, реакционер Уоррен, призвал на помощь войска. В рядах демонстрантов началось смятение. Перевес сил был не на стороне рабочих. Эдуард Эвелинг тщетно призывал свою группу остаться на поле боя.

— Зачем рисковать головами? Мы хотим работы, а не крови, — говорили вокруг. Колонны, шедшие на митинг, заметно редели. Эвелингу пришлось отойти. Однако на противоположном конце, неподалеку от колонны, увенчанной статуей Нельсона, Элеонора и несколько десятков ее друзей докеров продолжали сражаться. Дочь Маркса упорно сопротивлялась, пока ее не арестовали.

Лишь к вечеру она была выпущена на свободу. В отличном воинственном настроении Тусси добралась до дома Энгельса, где ее ждали встревоженные близкие. Переодевшись и подкрепившись черным чаем, Элеонора написала саркастическое, резкое письмо в газету «Пэль-Мэль», рассказывая с возмущением обо всем происшедшем у подножья горделивой колонны Нельсона, воздвигнутой в честь победы Англии над Наполеоном I.

Энгельс, постоянно переписывавшийся с Лаурой и Полем Лафаргами сообщил им подробности события, не преминув рассказать о мужественном поведении Элеоноры.

— Дело будет решаться в суде, — добавлял он, — возмущение рабочих грубостью полиции так велико, что в ближайшее воскресенье возможно новое столкновение.

Энгельс высоко ценил знания и переводческий дар Лауры, а в ее муже видел одного из самых стойких марксистов, вождя французских пролетариев. В письмах Энгельс подробно сообщал им обо всех делах в Англии, о событиях в семье, делился своими мыслями о всемирном рабочем движении, давал советы, руководя таким образом фактически борьбой социалистов. Острый глаз его увидел среди английских пролетариев новый и опасный тип человека — филистера, приспособленца, лицемера, демагога.

«Поскольку филистер, как буржуа, так и рабочий, стоит за действия в рамках законности, можно ожидать, что следующая демонстрация окажется слишком слабой, чтобы попытаться сделать что-либо серьезное. И тогда было бы жаль видеть, как лучшие люди жертвуют собой, чтобы спасти честь трусов, которые отступают уже теперь», — заканчивал Энгельс свое письмо в Париж.

Нет большей беды для труженика, нежели безработица. С нею приходят голод, многообразные унижения. Над убогими жилищами окраин, почерневшими от дыма очагов, над золотушными, присмиревшими детьми, над женщинами без возраста, скрывающими нищету под заштопанным платком, липким вонючим туманом нависает тогда отчаяние. Безработица! Несколько грошей — подачка благотворителей — не могут вывести из тупика здоровых людей, ищущих труда.

С утра до сумерек к Комитету стекались безработные в стоптанной обуви и полинявших от сырости головных уборах. Нередко у входа в Гайд-парк или на Трафальгар-сквер сходились люди на собрания, прозванные «поднебесным парламентом». Не обращая внимания на погоду, в туман и дождь выступали здесь с речами Элеонора и Эдуард Эвелинги.

В Гайд-парке встречались с рабочими также Энгельс и Лесснер.

В эти же годы пришел к социалистам Бернард Шоу, еще малоизвестный тогда публицист, ставший впоследствии знаменитым драматургом.

Бернард Шоу часто встречался с Эвелингами. Ему очень нравилась Элеонора Маркс, в ней он чувствовал ту же внутреннюю простоту и ясность духа, которые так берег в самом себе.

Еще будучи начинающим литератором, он пытался перевести на английский язык произведения Энгельса.

Шоу отличался совершенным душевным и физическим здоровьем, он никогда не лгал и любил прозрачную глубину мыслей и чувств.

В читальне Британского музея он прочел «Капитал» и затем возвращался к нему многократно, Шоу поразился гениальности всех положений и открытий, сделанных Карлом Марксом. Он написал об этом статью и навсегда сохранил чувство преклонения перед титаническим умом Маркса. Но, поняв и приняв его экономическое учение как единственно верную теоретически науку, Шоу, подобно Гейне, испугался разрушительной силы насильственных революций, опасаясь, что очистительная буря может унести вместе с песком, пылью, сухой листвой плодородный грунт накопленной великой культуры.

«Шоу был членом Фабианского общества, возглавляемого супругами Вэб, но, разделяя не до конца их цели и идеи, тянулся больше к социалистам.

Энгельс, приглядываясь к тому, что писал и делал Шоу, постепенно проникся к нему симпатией, как к несомненному таланту.

В конце лета 1888 года на большом судне «Сити оф Берлин» Фридрих Энгельс впервые в жизни отправился в Нью-Йорк. С ним поехали супруги Эвелинги, побывавшие недавно в Новом Свете с пропагандистскими лекциями, и Карл Шорлеммер