Мародер без диплома

Я оценивал их, они оценивали меня. И, похоже, признали не особенно достойным внимания, потому что буквально через минуту гляделок потеряли ко мне всякий интерес. Бомжи дружно повернули головы внутрь своего кружка и что-то там залопотали. Один из шестерок продолжил шептать что-то на ухо авторитету, а тот продолжил кивать. Цыгане поз не сменили, один закрыл глаза и как будто заснул, двое других молча прожигали товарищей по несчастью недружелюбными взглядами. Медведь топтался с ноги на ногу, Бюрократ нервно теребил лацкан пиджака. Я бочком пробрался к одному из свободных стульев и сел. Между Жуликами и Авторитетом.

– Эй, рванина! – это Гиена, его голос фиг с кем перепутаешь. – Время жрать, подходи по одному! Завтра у вас тяжелый день, не бросать же вас голодненькими!

Процедура раздачи еды оказалась простая – мы выстроились в очередь, каждый подходил к решетке, получал миску хрючева, ложку и ломоть хлеба. Я был последним. Взял алюминиевую миску, отошел обратно к своему месту, понюхал содержимое. Каша? Или какое-то рагу? Наверное, так выглядела бы еда, если взять остатки супа в котле и высыпать в них остатки второго. С другой стороны, жрать уже хотелось, да и армия научила, что есть надо, когда есть такая возможность, потом ее может и не быть. Я зачерпнул ложку хрючева и поднес ко рту. Еще раз понюхал.

Еда пахла столовкой и чем-то еще. Неуловимым, но быть этого в еде не должно. Стоп. Это мои родители считали, что я все три года дудел в трубу в оркестре крохотной части на монгольской границе. Первый год так и было, но по контракту я попал в совсем другой род войск. А тактическая разведка воспитывает совсем другие привычки. Например, что не вся еда одинаково полезна. Я поставил миску на пустое сиденье рядом с собой.

– Эй, малец! Ты что ли жрать не будешь? – тут же подскочил ко мне один из шестерок.

– Я не голодный, – я снова глупо улыбнулся. – Хотите?

В желудке заурчало. Я смотрел, как мои товарищи по несчастью наворачивают жрачку, постукивая ложками и жадно причавкивая. Возможно, чутье меня и подвело. Если это и правда какой-то другой мир, то и запахи здесь могут быть другие? Вдруг это просто включилась паранойя от нервного перенапряжения?

Первым завалился на бок один из бомжей. Сам момент я не успел отследить, старался в сторону их вонючего клубка по интересам не смотреть. Глянул только когда он уже лежал. Глаза закрыты, но вроде дышит. Потом поник второй. Потом свернулся калачиком у ног Авторитета один из шестерок. По спине пробежал легонький холодок. Бюрократ сполз по стене, растянулся, запрокинув голову и внезапно оглушительно захрапел. Ах вот это что… Какое-то снотворное.

Чтобы не отрываться от коллектива я быстренько сполз на пол и прилег, продолжая наблюдать за всеобщим отходом ко сну из-под прикрытых век.

Зал ожидания превратился в спальню минут, наверное, за пять. А еще через пять я услышал, как лязгнул замок на решетке.

Глава 3. Простые радости работорговцев

Я вжался щекой в пол и не шевелился. Двое. Ходят, не крадучись по залу ожидаия. Что-то металлически лязгнуло, видимо миски собирают. Со стороны Авторитета раздался характерный кашляющий смешок, значит один из двух Гиена.

– Так и хочется ему в рот мышь сунуть, – сказал он. – Не проснется же?

– Не, – ответил второй вполголоса. Кажется, Мелкий. – Старая карга свое дело знает, будут дрыхнуть до рассвета, хоть ногами их пинай.

– Эх, дряньство, что ж у меня мусора-то никакого нет? – Гиена снова заржал. – Он так смешно рот раззявил, прямо хохма была бы с утра на его рожу посмотреть!

– Шутки у тебя… – Точно, Мелкий.

Потом шаги приблизились ко мне. Сквозь прикрытые веки я видел пару кирзовых сапог рядом с моим лицом.

– Слушай, это… – похоже, Гиена стоял у меня за спиной. – Я тут заглянул в ту бумажку…

– И что? – судя по голосу, Мелкий напрягся.

– Там было написано «одаренность высокая» в трех полосках.

– Да ладно?! Не может быть такого!

– Да зуб на сало! – Гиена сделал какое-то движение рукой, одежда зашуршала. Перекрестился?

– Но его же не могли тогда из столицы выпустить, – задумчиво сказал Мелкий. – Их же еще в школе проверяют. Отправили бы в Соловец учиться, а там, говорят, чисто казарма.

– Да он вообще какой-то странный, – миски в руках у Гиены звякнули. – Я такой одежды никогда не видел.

– Мало ли, что там теперь за мода? – Мелкий хмыкнул. – Много ты тут столичных хлыщей видел?

– Демидовы, – Гиена сплюнул. – Слушай, а может мы того… Сожжем бумажку эту и Кирке ничего не скажем? Она же с вечера всех проверила, а этого салагу Веня потом уже подобрал.

– Чейта не скажем? А если еще раз проверит?

– Или не проверит, забьет, – сказал Гиена. – Нальем ей первача с утречка, она и расслабится.

– Ну… – задумчиво протянул Мелкий.

– Вот тебе и «ну»! – передразнил Гиена. – Мы за этого мозгляка пять тыщ можем получить. А если Кирка бумажку эту увидит, то бесплатно его заберет.

– Он же малохольный, кто за него даст пять тыщ, умник? – Мелкий захохотал. – Три разве что, и до если повезет.

– А Шпак? – было слышно, как Гиена чешет бороду;

– Который Шпак? – спросил Мелкий.

– Ну этот, жирный, – Гиена перешагнул через меня, теперь я и его сапоги тоже видел. К подошве прилипла грязь и сухая травинка. – Куркуль-содомит. Он все время мальчиков выкупает. А этот вроде ничего так, смазливый.

Он наклонился ко мне и потрепал пальцами по щеке. Мне понадобилось приложить немалые усилия, чтобы не шевелиться и продолжать делать вид, что сплю.

– Ха, точно! – сказал Мелкий. – Мы ведь еще вчера обсуждали, что он со своим кортежем в Метрополе поселился. Пойдем-ка и правду сожжем бумажку. Вдруг прокатит! Все миски собрал?

– Ага.

Шаги удалились, решетка лязгнула, дважды щелкнул замок, и все стихло.

По инерции еще несколько минут я полежал неподвижно. Потом пошевелил затекшим плечом и поменял позу – лег на спину, закинув ноги на сидушку. Задумался. Получается, что эти бородатые – какие-то работорговцы?

На самом деле мне хотелось паниковать, бегать по потолку и орать: «Этого не может быть! Я сплю! Что за хрень?! Верните меня, где взяли!» Но об этом я думал как-то отстраненно. Как будто, представляя, что на моем месте кто-то другой, и вот он, по моему мнению, как раз и должен был сейчас бегать и орать. А я… А что я?

Я прислушался к собственным чувствам.

Я как вообще? Воспринимаю реальность всего происходящего, или я так спокоен, потому что до сих пор уверен, что сплю где-то в трясущемся вагоне поезда посреди Западно-Сибирской равнины?