Мародер

– Блаблаблаблабла

…Не, толку не будет. Совсем человеческий вид потеряла… Взгляд существа оставлял жуткое ощущение: странное сочетание мутной птичьей глупости и невероятно злобного, нечеловеческого безумия с медвежьей кровавой поволокой.

– Заткнись, скотина.

– Блаблаблаблабла (с непередаваемо мерзкими трусливо-наезжающими интонациями, и абсолютно неразбочиво)

Ахмета взбесило до жара в глазах. Рывком направил ружье в грязную харю. Страшно тянуло разбрызгать верхнюю половину этого чудовища из обоих стволов. …Бля, только дай сука повод, патрона не пожалею. А может, на самом деле? Нельзя ЭТО за спиной оставлять, ткнет еще чем-нибудь, как отвернешься. А тут все в грязи на палец, заражение гарантировано. Нет. Дернется – прихуярю, без малейшего. Не дернется – хуй с ней, пусть живет…

– Ебло завали и на хуй на кухню! Быстро, тварь! Дверь закрой!

Вот так – дошло. Пинком придал ускорение процессу закрытия, придвинул ногой к двери что-то грязно-неопознанное. …Ну, соседушки дорогие, приглашайте в горницу… Брезгливо откинул закрывающее вход в комнату синее солдатское одеяло. Горница отапливалась – под закопченным дальним углом виднелось что-то печеподобное. Оказывается, в плане запахов прихожая только цветочки, лежбище своим амбрэ затмило все, с чем встречался Ахмет ранее, включая бойни и колбасные цеха начала девяностых. …И че я так долго тянул? Надо было эту погань в первый же день на хуй отсюда… Так, где тут у нас хозяин дома… Во-о-от он, под тряпьем наш хозяин, на коечке. Отдыхать изволит… Ахмет огляделся, придвинул табурет, сдернул со шкафа газету, застелил липкое сиденье и устроился как можно комфортнее. Тряпье на диване не шевелилось, зато распространяло тонкий, но отчетливо-острый запах страха. Гость ласково заговорил с кучей:

– Сережа, к тебе гости. Сосед пришел. Снизу который. Вылезай, Сережа.

Куча тряпья не шевелилась. Ахмет переломил заряженное ружье, делая вид, что вставляет патроны. Громко защелкнул.

– Хотя можешь не вылезать. Я и так не промахнусь. Мне хорошо видно, где у тебя печень, где кишки, где твое рыло свинячье. Знаешь почему? А у тебя во-о-он там валенок торчит.

Нервы алкаша не выдержали, валенок вначале дернулся под тряпье, тут же попытался остановиться – типа он и не дергался совсем; бесполезно, наконец исчез под рваным одеялом.

– Встань, гнида.

Алкаш тонко завыл, но куча продолжала неподвижно громоздиться на продавленном диване.

– Или ты вылазишь, или я выстрелю тебе в брюхо и пойду домой. Раз.

Наконец-то. Куча начала раскапываться, распространяя запах зверинца.

– Два.

Он не собирался убивать алкаша, по крайней мере – не сейчас, однако почувствовал, что если на счет “три” Сережа не вылезет из-под тряпок – без малейшего промедления отстрелит ему голову. Алкаш тоже как-то это почувствовал, и ворох мгновенно разметало. Сережа буквально выпрыгнул из постели, зацепился за что-то, грохнулся и на счет “три” уже замер на грязном полу, вперившись водянистыми глазами в направленные на него стволы, умудряясь продолжать при этом скулить.

– Заткнись.

Вой послушно оборвался. За одеялом, отделявшим комнату от коридора, скрипнул пол. …Интересно, животное собралось послушать или решило напасть? Тихо-то как вылезла… Да по хую. Даже кстати приперлась.

– Сережа, что ж ты такой невоспитанный? Пригласи даму.

Алкаш что-то буркнул, и из-за одеяла бочком выбралось уебище.

– Сели оба. Ну!

Алкаши чинно присели на край дивана, не сводя глаз со смотревших на них стволов. Ахмет с удивлением отметил, что только что прямо-таки студнем растекавшиеся алкаши, воссоединившись, несколько приободрились. Они явно меньше боялись, чем раздельно. …Ладно, тогда придется быть еще короче и убедительнее.

– Вы оба. Начинаете выносить отсюда весь этот триппер. Близко к дому не кидать. Через три часа я захожу в эту конуру и вижу ровный пол. Тогда вы оба уходите отсюда живыми. Вопросы есть?

Вставая, Ахмет заметил, как уебище попыталось передразнить, и тут же отреагировал несильным, но точным пинком в грызло. Чудовище хрюкнуло и откинулось на диван. Остановился и сообщил алкашу, постаравшись придать голосу максимум проникновенности:

– Сережа. Если мне покажется, что это уебище ленится, отстрелю тебе левый тазобедренный сустав. Во-о-от здесь. Начинай.

Страх смерти оказался эффективным стимулом. Конечно, за три часа они не закончили, и Ахмету пришлось до позднего вечера контролировать процесс, заходя домой глотнуть горячего и снова возвращаясь в кишащую сухим снегом тьму во дворе. И вот последний узел с мусором занял свое место в уже на треть забитой сушилке, давно превращенной в свалку. …Ох весной вонять будет – машинальноподумал Ахмет. (забегая вперед, отметим – он даже отдаленно не представлял, КАК будет пахнуть в его дворе через какие-то два месяца.) Пара шатающихся от усталости заиндевевших чучел, закончив, вылупилась на Ахмета, словно ожидая похвалы или дальнейших указаний. …Щас будут вам указания. Суки, как я с вами заебался.

– Э! Сюда оба! Инструктаж, бля. По-хорошему – надо вас пристрелить, на хуй. Из-за таких шакалов сегодня трупы. Короче, уебывайте как можно дальше отсюда. Увижу ближе Победы – застрелю к ебени матери.

Уйти в дом не получилось – теперь алкаши принялись бестолково ковыряться в куче отложенных пожитков, пришлось опять тыкать стволом в обмороженные рыла, заставляя вытащить эту мерзкую кучу со двора.

Наутро, отправляясь за водой, Ахмет повесил на плечо ижака. Смешно было себе в этом признаваться, но сегодня проходить мимо “женсовета” без ружья ему что-то не хотелось. “Женсоветом” именовалась толпа старого (и не очень) бабья, подолгу не расходящаяся от проруби набравши фляги. Как любая толпа, не загнанная в рамки чьей-нибудь твердой волей, эта кучка баб по давней советской традиции пыталась выстраивать любого, ходившего за водой на “их” прорубь. Ахмет с Самого Начала с брезгливым восхищением наблюдал за их шакальей повадкой. В первые недели, когда все было смутно и неясно – бабы вели себя тише воды, выбираясь на улицу, неслышными тенями жались к домам. Зато сейчас… Они очень технично сводили счеты с каждым, умудрившимся перейти им дорогу. Столкнувшись с кем-либо один на один или без подавляющего преимущества, они не заходили дальше визгливого мата и шипенья в спину. Но, собравшись на водопое, они представляли собой, как ни смешно – силу; и меньше чем за неделю зашугивали до хожденья по струнке любого строптивца. Или строптивицу – но такой случай был только раз, в начале зимы, Ахмету привелось стать свидетелем. Бабы избили и столкнули в прорубь какую-то молодую девку. Чем она провинилась – Ахмет не понял, задумавшись в медленно ползущей очереди, обратил внимание только тогда, когда в общем-то привычный гвалт взмыл до совершенно обезьяньих нот. Очередь рассыпалась; впереди, у самой проруби, слышались часто падающие удары, перемежающиеся воем боли и яростными воплями десятка общественниц. Тяжко всплеснуло. …Бачок поди столкнули, дуры. Теперь полный не вытащить, судя по всплеску – литров на сорок, наполовину как минимум слить надо. Вот хуй я позволю снова набирать – пусть по новой в очередь… Вдруг стоявший впереди Ахмета дедок в драповом пальто резко стартанул и с криком: “Вы шшо дуры творитя?!” ввинтился в толпу у проруби. На несколько мгновений коридор, пробитый в толпе дедком, приоткрыл мокрый вал намерзшего вокруг майны льда. Над черной парящей водой мелькнула мокрая голова и кусочек синей куртки, и снова пропали, заслоненные драповой спиной дедка. …Еп! Да они эту девку топят, которая впереди шла! Во сучары охуевшие! – уже на бегу думал Ахмет, выбирая наиболее выгодную траекторию. Его тело быстрее мозга просекло ситуацию, и на пути к проруби приземлило с полдесятка потенциальных противников – кого бортанув по-хоккейному, а кого и локтем в рыло. Все правильно – тыл должен быть зачищен, сейчас ведь к воде наклоняться. Впрочем, особо наклоняться не пришлось – дедок успел наполовину вытащить девку, и Ахмет лишь довершил начатое, мощным рывком за брючной ремень выдернув ее из воды. На глаза попалась девкина белая пластиковая канистра. Ахмет сунул ее владелице в синие руки и велел, перекрикивая злобный ор общественниц, бежать домой:

– Всю дорогу бежать, поняла? Давай, давай отсюда, пошла.

Та ничего не соображала: зрачки на полглаза, зеленые сопли до подбородка, волосы уже прихватило к ушам. Мокрый дедок подхватил свое пустое ведро и взял парящую девку под руку.

– Пойду от греха, и эту вон доведу. Бежать, куда ей бежать. Вона как отходили. Ты бы тоже шел, сынок.

– Ниче, воды еще не набрал. Вы давайте ведите ее, простынет к ебеням.

Проводив взглядом ковыляющую к берегу парочку, Ахмет наконец посмотрел в сторону активисток, старательно добивающихся его внимания. Те были взбешены – это что еще такое! Мало того, что кто-то посмел вмешаться в установление ими порядка, так он еще и РУКУ ПОДНЯЛ! На ЖЕНЩИНУ! Да еще, можно сказать, на ИХ территории! Вон, только гляньте: у Галины Алексеевны зуб выбит, это ж надо! А Зина-то – до сих пор встать не может, как он ее толкнул! И главное, кто посмел?! Какое-то говно! Сопляк! Ебаная чурка из углового, морда нерусская, у него, люди говорят, целая комната краденой тушенки в квартире! Вот сидел бы и жрал свою тушенку, лезет он тут еще!

Ахмет стоял развернувшись на них всем корпусом, молча глядя в побелевшие зрачки на румяных мордах, старательно удерживая грозно-спокойную маску. Актив – чуть больше десятка баб, где-то около полтинника и старше, собрался в компактную группу, отделившись от рассыпавшейся и заинтересованно наблюдавшей очереди. Орать-то орали, но лезть со своими палками не спешили. …Так, хорошо. Стоите – ну и стойте, целее будете. Сейчас обязательно надо подчеркнуто спокойно набрать воды и достойно удалиться. Бля, хорошо, с собой ниче нету – а то привалил бы одну-другую. У-у, какие хари – блевать охота. Присел с черпаком у проруби. Когда перевалило за две трети, от кучки актива отделилась жирная как тумба баба с поднятой палкой – видимо, разогрела себя криком до потери чувства реальности. Повернулся к ней вполоборота и даже не заорал, а как-то зашипел:

– С-стоять, ссука! Ножа захотела?

Баба опомнилась, тормознула, единый организм своры втянул ее обратно. …Молодца тетя, умная. Ножа-то у меня нет, пришлось бы тебя под лед засовывать, прорубь поганить. А почему, кстати, у тебя за валенком нет ножа? Чтоб больше ни шагу, и дома тоже… Пристегивая флягу к санкам, Ахмет с удивлением прислушивался к их воплям, недоумевая – как же человеческий организм выдерживает эдакую нагрузку? Ведь орут непрерывно, горла не жалеют – и хоть бы одна охрипла. …Че, падлы, обломилось вам развлечение. А то совсем уже охуели, твари. Проходя по тропке на берег, с удовлетворением отметил приглушенные, чтобы не донеслось до “общественниц”, одобрительные реплики из очереди.