Мародеры на дорогах истории
Шрифт:
С Петра высшим эшелоном Власти, действительно, овладевают немцы. "Смена господ", действительно, происходит. Землю третируют, угнетают. Но она живет, и в ее рамках накапливается и энергия протеста, и жажда созидания. В XIX веке осознается, что специфика России — это община, коллективизм и связанная с ними духовность. Развитие капитализма (в том числе и в формах, названных в выше цитированном письме Энгельса) вызывает отрицательную реакцию у большей части народа. Революции начала XX века были неизбежными. И кардинальные факты этой эпохи — стремительный взлет кооперации (к 1917 году Россия выходит на первое место в мире по этому показателю, включив в разные типы кооперации до 70 % населения). А также голосование за социалистические партии на выборах в Учредительное собрание осенью 1917 года почти 90 % избирателей (в том числе 58 % за эсеров и 25 % за большевиков). Разрушая помещичьи усадьбы (а с августа 1917-го по весну 1918 года они были разрушены почти все), крестьяне воссоздавали общину, куда во многих случаях загнали
Октябрь 1917 года был закономерным: он отражал разочарование трудовых слоев населения в деятельности и бездеятельности Временного правительства. Намечался и вполне жизнеспособный блок главных социалистических партий, имевших реальную опору в трудовых слоях населения — большевиков и эсеров (Крестьянские съезды поддержали в этом левых эсеров). Но великая историческая возможность была упущена потому, что сами партии строились сверху вниз, а не снизу вверх. В результате практически во всех партиях (у эсеров в том числе) во главе оказались лица вновь далеко отстоящие от России. Временное правительство, как известно, целиком состояло из масонов. Масонами были и кадеты, и меньшевики, и эсеры. Масоны оказались и во главе кооперативного движения. Если бы Ленин сказал вместо "пролетариат борется, а буржуазия крадется к власти" "масоны крадутся к власти" — было бы все абсолютно точно. Но масоны были и в большевистском руководстве, а многие из тех, кто настаивал на законодательном запрещении масонства и сионизма, также руководствовались не интересами России, да и пролетариата тоже.
Следует подчеркнуть, что революция в 1923 году шла снизу, причем, несмотря на сопровождавшую ее эксцессы, именно Земля восстала против Власти. Надо иметь в виду также, что лишь большевики отозвались на требования масс (по любви или по расчету — это вопрос другой). Это обстоятельство отмечали и некоторые зарубежные историки. (См., например, весьма объективную книгу американского историка А. Рабиновича "Большевики приходят к власти", изданную в Нью-Йорке и Лондоне в 1976 г. и переведенную у нас в 1989-м). "Советы" также были рождены творчеством масс, и в них по существу восстанавливалась традиционная славянская форма самоуправления, строящаяся снизу вверх. Однако, достроить ее доверху снова не удалось. Гражданская война, межнациональные конфликты, иностранная интервенция неотвратимо вели к диктатуре, либо правой, либо левой. А диктатура также неотвратимо ведет к обособлению Власти от общества. Вполне закономерно также, что оторванная от Земли Власть укрепляет себя инородными элементами. В воспоминаниях К. Симонова как-то промелькнула этакая веселая юмореска: в 1927 году появилась карикатура, на которой по берегам речки стояли с одной стороны Троцкий, Зиновьев и Каменев, а с другой — Сталин, Орджоникидзе и Енукидзе. Подпись под карикатурой гласила: "И заспорили славяне, кому править на Руси".
Лозунги социальной справедливости, однако, по инерции действовали и вдохновляли широкие трудовые слои. Великая Отечественная война, несмотря на огромные потери, способствовала укреплению Земли и выдвижению ее представителей во властные структуры. Вновь наметилась возможность полного соединения Земли и Власти. "Перестройке" было назначено остановить этот процесс.
Сейчас новые господа намерены окончательно подавить Землю, изменить саму психологию народа. Многое в этом направлении уже сделано. Положение напоминает худшие времена иноземных оккупаций и в чем-то превосходит их. Ведь никогда в истории России не было, чтобы страна вымирала в условиях мирного времени. А говорит этот факт, между прочим, и о том, что изменить характер народа труднее, чем уничтожить его… Это следовало бы осознать тем, кто искренне желает возрождения России. Среди многочисленных преступлений нынешнего режима на первом месте стоит не ограбление народа, даже не его физическое уничтожение, а попытка лишить людей веками наработанных духовных ценностей, превратить их в скотоподобные существа. И наказания ныне заслуживают не только те, кто способствует новоявленным квислингам, но и те, кто все понимая, уклоняется от борьбы с преступным кланом.
Чем держалось единство России? [2]
В известном письме Энгельса Марксу от 23 мая 1851 года, где сопоставляются исторические роли России и Польши, есть такой пассаж: "Поляки никогда не умели ассимилировать чужеродные элементы. Немцы в городах остались и остаются немцами. Между тем каждый русский немец во втором поколении является живым примером того, как Россия умеет русифицировать немцев и евреев. Даже у евреев вырастают там славянские скулы" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 27. С. 241). Указав на этот весьма важный для понимания национального характера факт, Энгельс никак его не
объяснял и не комментировал. Между тем, речь идет о явлении едва ли не уникальном.2
Опубликовано в "Литературной России", 8.04.1994. Варианты — в "Изм", 1997, № 3 и "Континент — Россия", 1997, № 8.
А задумываться над подобными фактами приходится обычно эмигрантам. Это тоже достаточно хорошо известно. Подавляющее большинство русских эмигрантов и вообще эмигрантов из России всюду испытывают ностальгию по оставленной Родине, даже если на новом месте чисто материально чувствуют себя благополучными. Карамзин в конце XVIII века, Герцен в середине ХІХ-го, Александр Зиновьев совсем недавно выразили по существу одинаковые чувства: вроде бы притягательная и благополучная "заграница" вблизи оказывается совсем не такой, как на расстоянии, а домашние неудобства вдруг одеваются романтическим покроем.
Что же и на Западе, и на Востоке создает явный дискомфорт для искателей "свободы" и правовых гарантий? Мне постоянно вспоминаются беседы с американским стажером в общежитии МГУ в начале 60-х, когда начались сбалансированные обмены специалистами и разведчиками. Американец с недоумением говорил о восторженных тирадах Керенского в адрес Ленина и России вообще, а Волги в особенности, об учительнице русского языка еврейке из Одессы, просившей привезти щепотку русской земли, о немце из немцев Поволжья, плакавшем, что он не может вернуться в Россию. "Моя родина там, где мой бизнес", — заключал он. Более же всего его удивляли каждодневно повторяющиеся "собрания" в гостиной, этак, с 4-х пополудни и за полночь, обычно с самым горячим обсуждением чего-либо беспроблемного, либо вовсе непродуманного. "Нас здесь шестеро и за год ни у кого не появилось желания заглянуть к другому в гости". Здесь и заложено самое главное: непонятная ни на Западе, ни на Востоке жажда общения, общение — как самоценность и более того — как высшая ценность. Много можно сказать ехидных слов по поводу российской интеллигенции, которая и в ХІХ-м, и ХХ-м веках много говорила и мало делала. А если уж говорить о специфике, то надо бы было объяснить, почему интеллигенция, самим характером труда обреченная на индивидуализм, собирается, оправдывается друг перед другом за свою бездеятельность, вообще собирается. Как правило — ругает власть, и в большинстве случаев дальше не идет.
А зачем же собирается и почему перед кем-то оправдывается? Сохраняется вроде бы утраченное условиями труда чувство ответственности перед кем-то и чем-то. И на прямой вопрос: перед кем и перед чем — большинство наверняка не ответит. Очевидно, чувство давно ушло на подсознательный уровень, осознать который не просто, но важно. Итак — почему общение как самоценность? Естественно, что этого не понять, не обратившись к истории, именно к истории общежития.
Со школьной скамьи всем памятна социологическая схема: от первобытно-общинного, родоплеменного как высшей его стадии строя к территориальной, соседской общине и соответственно к государству как высшей форме территориальной организации. А действительный исторический процесс был много сложнее и разные формы общежития сосуществовали на протяжении тысячелетий. Лес и Степь, Горы и Моря предполагали разные формы хозяйствования и соответственно организации общества. Соответственно и социальная психология различалась порой до полной несовместимости, следы чего и поныне проявляются в межэтнических конфликтах.
Прежде всего надо иметь в виду, что общины кровно-родственная и территориальная — вовсе не этапы "большого пути". Это и в прошлом, и доныне сосуществующие формы, часто противоборствующие. У кочевых народов обычно преобладает кровно-родственная община с резко выраженной внутренней иерархией и решительным преобладанием мужского начала над женским. У оседлых земледельцев чаще всего складывается территориальная община, в рамках которой дольше удерживается идея равенства и в семье, и в общине в целом.
С точки зрения взаимодействия и противостояния разного типа общин история вообще и история Европы, в частности, практически не рассматривались. Между тем, можно достаточно уверенно говорить о наличии в Европе с глубокой древности обоего вида общин, с преобладанием либо одной, либо другой тенденции. Достаточно вспомнить знаменитую борьбу "патрициев" и "плебеев" в Риме, в результате которой общественное начало на какое-то время победило и обеспечило Риму решающий перевес по сравнению с большинством соседей.
Эпоха "Великого переселения народов", датируемая обычно IV–VI веками, но начавшаяся значительно раньше (движение племен с востока и с севера), дает большой материал и для выяснения еще одной актуальной проблемы: как и почему погибают народы. Высокие в материальном положении культуры, существовавшие по периферии Римской империи (вроде Черняховской культуры Северного Причерноморья), сгорают в междоусобной борьбе. Общим для всех них знаменателем было предпочтение грабежа соседей (в данном случае одряхлевшей Римской империи) совсем еще недавно весьма производительному труду. Целые племена исчезли с этнической карты Европы на протяжении двух-трех поколений. И инициировали это ускоренное самоистребление племена с ярко выраженным приоритетом кровно-родственного начала.