Марш мародеров

На тележке друзья видят сваленные кучей ржавые железки, мятый эмалированный чайник, расколотый красный стул из уличного кафе и прочую рухлядь.

– Здравствуйте, бабушка!
– звонко кричит издали Эн.
– Как ваши дела? Помощь не нужна?

Старуха что-то хрипит в ответ, разевая беззубый, проваленный рот. Нику бросаются в глаза глубокие морщины, крючковатый нос и бесцветные космы волос, свисающие на высохшую, впалую грудь.

– Мы из общины Цирк. Там много людей, - на всякий случай очень громко говорит он, указывая рукой в сторону центра Казани.
– Можете к нам присоединиться.

– Сейчас, сейчас, - членораздельно шамкает старуха, продолжая тащить тележку.
– Вот продукты домой отвезу…

– Вы пропадете одна.
– Ник заступает ей дорогу.

– Не одна, не одна, - не глядя на него, часто кивает женщина.
– Детки мои, Коленька, Верочка, Санечка… Покормлю, напою…

– Шизанулась, - вздыхает в стороне Хал.
– Еще одна.

– Она ж погибнет, - в отчаянии сжимает кулачки Эн.

– Мы тоже погибнем, если не найдем еды, - напоминает ей Ник.

Тем не менее девушка догоняет удаляющуюся в сторону улицы Абжалилова старуху, спрашивает:

– Бабушка? Вы где живете? Мы вас заберем на обратном пути!

Неожиданно женщина резко поворачивается - трещит полиэтилен, тележка жалобно скрипит и останавливается.

– Не скажу!
– каркает старуха.
– Ограбить хотите? Не скажу! Эх вы-ы… А еще пионеры!

Как-то по-вороньи, боком, она отбегает к краю тротуара, туда, где за сгнившим заборчиком начинается крутой склон железнодорожной выемки, и выставляет обе руки, сложив из грязных пальцев кукишы.

– Вот вам, выкусите!

Затем старуха принимается подпрыгивать на месте, хрипло распевая какой-то дикий вокализ.

– Ла-ла-ла-ла-ла, ло-ло-ло-ло-ло!

Она скачет на самом краю обрыва.

– Стойте!
– орет Ник, срываясь с места.
– Стой, дура!

Эн взвизгивает.

– Все, бетте[2], - спокойно произносит оставшийся на мосту Хал.

Оступившись на крутом косогоре, старуха с криком летит вниз.

И наступает тишина.

– Я сейчас, сейчас!
– Ник бросается вниз по заросшему полынью и борщевиком склону, цепляясь за жесткие стебли.

Эн, с трудом удержавшись на самом краю, тонким голосом кричит:

– Ну, что там? Она живая? Живая?

Проходит минута, прежде чем Ник выбирается обратно, мрачно вытирая пучком травы испачканные руки. Посмотрев в глаза девушки, он отрицательно мотает головой. Эн всхлипывает, шепчет:

– Как глупо…

– Алга[3], мусульмане!
– окликает их с моста Хал.
– Нам еще долго топать, блин.

– Ты!
– бросается на него Эн.
– Ты… Как ты можешь шутить в такой момент! Она же умерла.

– Мы все умрем, - флегматично пожимает плечами парень.
– Че ты психуешь? Бабка съехала, блин. Все равно не выжила бы. Так хоть не мучилась.

Троица продолжает путь в молчании. Мимо проплывает совершенно не пострадавшее от безжалостного времени здание республиканского ДОСААФ. Стоящий через улицу от него шестиэтажный корпус Нефтехимпроекта, наоборот, разрушился почти полностью - в окнах нет стекол, крыша просела, козырек крыльца обрушился.

– На Патриса Лумумбу свернем и через Старый аэропорт пойдем, - ни к кому конкретно не обращаясь, говорит Хал.

– Так ближе, блин. Вон, где сгоревший автобус, - нам туда.

Улица Патриса Лумубы скрывается в густой зелени. Раздвигая высокие стебли репейника, Ник делает первый шаг и тут же останавливается.

– Ух ты! Смотрите!

Бурьян и кусты на углу крайнего дома вырублены, не успевшие увянуть измочаленные стебли и ветки валяются тут же. На стене, покрытой грязевой коростой, отчетливо белеет глубоко процарапанный в штукатурке круг, а внутри его две буквы: АК.

– Что бы это значило?
– хмурит бровки Эн.

– В первую очередь то, что здесь тоже есть люди, - отвечает Ник.
– Надо будет, когда пойдем обратно, покричать.

– Нафига?
– в своей обычной манере спрашивает Хал.
– Чтобы жратву отобрали? Мало ли кто тут тусуется, блин.

– АК… - бормочет Ник.
– Странная аббревиатура.

– Может - «Аномальная Кривая»?
– высказывает предположение Эн.

– Или «Автомат Калашникова», - хохочет Ник.

– Или «Ак»?
– включается в угадайку Хал.
– Ну, который «Барс».

– Или «Ангмарское Королевство»?
– продолжает Эн.

– Это чё за хрень?
– таращит черные глаза татарин.

Девушка усмехается:

– Ты Толкиена не читал, что ли?

– Какого еще… Всё, киттек[4], - неожиданно Хал начинает психовать.
– Шагайте, негры, солнце уже высоко!

– Здесь все как в сказке, - задумчиво говорит Эн пятью минутами спустя, разглядывая молодые деревья, проросшие сквозь асфальт на парковке возле одного из домов на Взлетной улице.
– Как в страшной, злой сказке. Готика такая. Братья Гримм, Шарль Перро. «Спящая красавица». Принцесса уколола палец веретеном, все уснули. Прошло сто лет. Замок и окрестности заросли деревьями и кустами. А потом пришел принц и поцеловал спящую принцессу…

– И все проснулись, блин!
– подхватывает Хал бодрым голосом.
– Сказочка… А кто принцесса-то? И почему все уснули?

– Не сто лет прошло, - вмешивается в разговор Ник.
– Меньше. За сто лет тут бы такие дубы-колдуны стояли, что не продерешься. Газеты же нашли, Аркадий Иванович по датам смотрел. Две тысячи шестнадцатый год, июнь, июль. Старее нет. И в Цирке народ говорил - лет двадцать девять, тридцать нас… ну, не было.

– А где мы были?
– свесив на бок черную челку, интересуется Эн.
– Ведь где-то же были, да? Мы же живые…

– Живые, - ежится Ник, припоминая, как шесть дней назад он пришел в себя после долгого - или мгновенного?
– небытия.

Даже теперь думать об этом было больно, а тогда, почти неделю назад, его корежило и выгибало дугой. Боль жила в каждой клеточке тела, была внутри и снаружи, рвала внутренности, железным обручем стискивала голову, огнем жгла суставы. В холле гостиницы «Волга», где Ник очнулся, царило запустение, но он тогда не обратил на это внимание - просто катался по пыльному полу и выл, словно раненный зверь.