Марш обреченных

– Предположим, что вы правы. Что из этого следует?

– Только то, что ты ходишь над пропастью с закрытыми глазами и старательно пытаешься их не открывать. Информация, из-за которой погиб подполковник Олег Георгиевич Сухорук, настолько опасна, что вопрос о том, убивать тебя или нет, перед теми, кто отдавал приказ об уничтожении подполковника Сухорука и генерала Рыбакова – а список жертв в этом деле можно продолжать! – просто не стоит. Ты смертник. Понимаешь, смертник!

– Не надо меня пугать. Я не из пугливых, – огрызнулся юноша.

– Это радует. Но ничего не боятся только мертвецы и дураки. Надеюсь, что к ним ты тоже не относишься. Храбрость в этом деле – не довод. Точнее, довод, но не решающий. Понять, кто в нашей игре догоняет, а кто убегает – невозможно. Здесь ты имеешь дело не с человеком, даже не с бандой, а с великолепно отлаженной надгосударственной, возможно, транснациональной структурой. Понимаешь, о чем я говорю?

– Честно говоря, не совсем. – Во взгляде младшего сержанта недоверие сменяется живым любопытством.

– Хорошо, постараюсь объяснить. Извини тебе придется набраться терпения. Надеюсь, ты понимаешь, что все словечки типа «империализм», «коммунизм» и иже с ними, – это всего лишь пустое сотрясение воздуха, никакого реального смысла в себе не несущее?

– Положим, – усмехается он.

– Положим. Все эти и другие, тому подобные теории создаются лишь с одной, но весьма практической целью – загнать людские потоки в то или иное контролируемое русло. Ни одно государство, со времен изгнания населения из первого государства – Эдемского сада, ни для одного реального конкретного индивидуума ничего не сделало. Причем, вовсе не от того, что здесь есть чей-то злой умысел. Просто интересы каждого человека в отдельности и государства в целом кардинально противоположны. Каждый из нас по натуре своей индивидуалист. Прости за очередного «-иста» – это все издержки терминологии… Говоря без околичностей: каждому из нас хочется, чтобы ему и тем, кто находится рядом с ним было хорошо, вне зависимости от каких бы то ни было политических, национальных, экономических, религиозных и любых других раскладов, которые только могут прийти в голову. Чем дальше от тебя, как от эпицентра, находится то или иное событие, чем меньше оно с тобой соотносится, тем меньше оно тебя волнует. Нужен пример? Пожалуйста! Генерал Рыбаков был замечательным человеком и выдающимся разведчиком. Его смерть причинила бездну горя семье, она больно ранила нас, работавших под его началом, вызвала живое сочувствие у тех, кто его знал, дежурные фразы в официальном некрологе и абсолютное равнодушие у встречных прохожих. Как я понимаю, она же послужила поводом для радости у тех, кто был врагом Николая Михайловича. И так со всеми и во всем. Но я о другом. Для поддержания людских масс в повиновении государство неминуемо порождает доктрины, объясняющие направление движения потока и властные структуры, надзирающие за тем, чтобы всяк отдавал, что с него спрошено и из общего потока не выбивался. Это понятно?

– В общих чертах, да, – морща лоб, согласился Сухорук-младщий.

– Конкретизируем как-нибудь в другой раз. Так вот, чем выше над общим потоком в той или иной структуре стоит человек, тем яснее он понимает, если, конечно, способен что-то понимать, абсурдность всех тех теорий и доктрин, которые он призван охранять и проводить в жизнь. Вообще же, юридические законы – это единодушное требование овец идти на шашлык на общих основаниях с пастухами и их собаками. Это относится к любому обществу, к любой политической системе. Когда теории и условности отступают на задний план, вступает в силу то, что в данном случае только и имеет смысл. Это общность интересов. Следовательно, ни подданство, ни политические ориентации здесь не играют никакой роли. До определенного момента все эти байки, эта жвачка для бедных помогает держать народы в повиновении, но только до определенного момента. Потом они начинают мешать бизнесу. Бизнесу с большой буквы. Не торговле, а делу. Тогда-то и возникают надгосударственные транснациональные, прости за идиотское словечко, картели. Людям, которые играют в эти игры, нет нужды в бухгалтерских формальностях в оформлении таких союзов. Им не нужно давать рекламу и устраивать презентации. Здесь свои правила. Это игра на вылет. Итак, вот мы: я, мои друзья, твой отец, наш генерал, отчасти ты сам – стоим на пути такого картеля. Одно неверное движение, и от нас оставят только воспоминание. Это не шутки. Попытайся понять. Я не могу предоставить тебе в доказательство ничего, чего не могли предоставить тебе наши враги. Тут крыть нечем. Но постарайся понять также другое. Твой отец был великий спец своего дела. Информации, которую он собрал, нет цены. За это его и убили. Кто? Мы пока не знаем. Но узнаем, в этом можешь не сомневаться. Убийцу генерала Рыбакова сегодня, считай, нашли.

– Теперь посадите? – в голосе Георгия слышится насмешка.

– Положим, – успокаиваю его я. Думаю, у него не возникло сомнений в правдивости моих слов. – Подумай. Ты можешь нам помочь, можешь возвращаться в часть. Дело твое. Если решишь нам помочь, жду звонка по этому телефону. – Я протягиваю ему телефон клуба «Дети подземелья». Проследить его все равно не возможно, Точнее, почти невозможно. Во всяком случае тот, кто собирается вычислять наш телефон, будет неприятно удивлен, узнав, что, по сведениям ГАТС, расположен он в доме, сгоревшем три ода назад. Риск? Несомненно, риск. Однако риск считается оправданным, когда приносит ожидаемые результаты. Все остальное в таком случае значения не имеет. – Домой лучше не ходи. У тебя есть место, где можно отсидеться?

– Есть, – задумчиво произносит Георгий.

– Вот и ладненько. До встречи.

Глава 20

Итак, операция прошла успешно. Прошла, дав весьма неожиданные побочные результаты. Их ещё предстояло осмыслить и, как было принято говорить, «сделать надлежащие выводы». Пока же я гляжу в спину уходящему младшему сержанту, гадая, удалось ли мне убедить его помочь нам? Я более чем убежден в том, что Георгий и, очевидно, никто другой, является на сегодняшний день хранителем секретов своего отца. Не знаю, в курсе ли младший сержант, что это за секреты или же в его распоряжении лишь «черный ящик», но так или иначе – он единственный, кому в этом деле что-то известно.

А известно ли? Быть может, он сам пытается докопаться до истины? Нет. Навряд ли. Откуда бы ему знать, что у отца назначена встреча с генералом. А если он и знал, то с чего бы ему оставаться возле дома дальше. Ждать, когда убийца явится на место преступления? Вот уж нет! Да и сколько там того отпуска по семейным обстоятельствам, чтобы так вот ждать?

Придется вам, Георгий Олегович, идти на риск, придется делать выбор. А иначе никак. То есть можно, конечно, засунуть голову в песок, сказать, что ничего не было, и поставить крест на деле своего отца. Вытоптать память о нем. Теоретически можно. Но чтобы боец Софринской бригады, чтобы сын офицера, чтобы, наконец, Георгий Сухорук, каким я его успел узнать, пошел на это… Невозможно, потому что невозможно никогда! Значит, надо ждать! Подождем. Времени у Сухорука не много, тянуть с ответом он будет вряд ли.

Итак. Что у нас ещё на сегодня? Первым делом, звякнуть Славе в «детский сад» и порадовать нашими успехами. Опять же, предупредить о возможном звонке младшего сержанта Сухорука. Дальше рулим в сторону Птахиного отца. Интересно, чем он нас решил порадовать? Ну, и гвоздь нашей сегодняшней программы – визит к генералу Банникову, будь он трижды неладен. Хорошо бы, кстати, спросить у него, кто такой этот самый господин Баландин. Конечно, навряд ли это будет кстати, но отчего бы не помечтать?

Занятый подобными размышлениями, я дохожу до стоянки, где мирно пасется моя «Шкода». Идти сюда, конечно, далековато, зато нет необходимости опасаться, что какой-нибудь очередной бдительный пенсионер с собачкой внезапно вспомнит, что эта самая машина вчера на ночь глядя дежурила неподалеку от рыбаковского дома.

В дорогу, господин майор. Отечество ждет от вас подвига и, не мигая, смотрит вам в след широко открытыми от ужаса глазами. Времени ещё предостаточно, поэтому необходимости гнать машину, вызывая праведный гнев работников госавтоинспекции, нет. Я кручусь по городу, в который раз отрабатывая для себя возможные пути отрыва от хвоста. Заниматься время от времени подобной практикой уже давно вошло у меня в привычку. После случая в Амстердаме, когда намеченная для отхода трасса оказалась перекрыта из-за каких-то дорожных работ, подобные прогулки составляют едва ли не большую часть наезженного мною километража.

* * *

Все! Время, отведенное под экскурсию по столице, вышло, и пора мчать за материалами полковника Потапова. Посмотрим, чем удружила нам родная милиция. На встречу у нас получится самое большее – минут тридцать. Потом – на Лубянку. А то, глядишь, иссохнет от печали господин генерал – лейтенант, высматривая меня из окна своего кабинета.

Птаха ждет меня на углу, возле управления. Что ж, это к лучшему. Меньше лишних глаз.

– Привет, Сашенька. – Она усаживается на сидение рядом со мной и смахивает со лба непослушную рыжую прядь. – Весь в трудах?

– Как обычно, солнышко. – Я широко развожу руками. – Разве когда-то было иначе?

Ее рука моментально оказывается в моей, и я целую по очереди каждый пальчик.

– Рад тебя видеть, Анечка.

– Я тоже. Как продвигается дело?

– Твоими молитвами.

– Тогда его уже можно закрывать, – усмехается она, – и сдавать в архив.

Однако мне почему-то кажется, что, несмотря на улыбку, подобный поворот событий её не больно радует.

– Если бы!

– Ладно, – продолжает ерничать она. – Товарищ резидент. Докладывает связная агента… Как у нас, кстати, называется этот агент?