Маршалы Наполеона Бонапарта

Уже будучи командующим в Португалии, Массена настолько прикипел к своей очередной «легкой кулеврине» (так среди французского офицерства XVIII в. галантно величали дамочек, умело снимавших на войне стресс у постоянно рисковавших жизнью господ офицеров), что возил ее с собой повсюду. На этот раз ею была сестра одного из адъютантов, приятная во всех отношениях мадам Лебертон, выглядевшая крайне соблазнительно в зеленой форме драгунского капитана с орденом Почетного легиона на высокой груди! Аппетитная очаровашка (военно-полевая маршальша) – грубая солдатня со смехом величала ее «курицей Массена» – уже не раз составляла ему компанию в его военных кампаниях начиная с 1806 г. Все понимавший штаб Массена воспринимал ее как должное: последняя утеха стареющего героя-воина, у которого «есть еще порох в пороховницах»! Даже старший сын маршала, Проспер, относился к ней как к чему-то само собой разумеющемуся. Зато один из главных ненавистников Массена, задира маршал Ней, в ту пору служивший вместе с ним, на обеде с очаровательной «кулевриной» повел себя по-хамски: сел к ней спиной и всю трапезу поддевал старшего по положению и возрасту Массена на тему… мужской состоятельности в обслуживании маневренной и скорострельной «легкой кулеврины». В конце концов лебертонша не выдержала и нашла по-женски правильный выход из крайне неприятной ситуации: упала в глубокий обморок. С той поры отношения между маршалами окончательно расстроились. А «курица Массена» еще доставляла массу хлопот штабным офицерам, то падая с лошади, то забывая в оставленном биваке своего любимого попугайчика, то просто устраивая затяжные истерики в «дни женской немоготы». Массена по-стариковски суетился вокруг своей «кулевриночки», орал на адъютантов, приказывал гренадерам нести ее на руках, но шибко не тратился на ее капризы. Несмотря на то что его законная супруга явно перешагнула возраст активной ревности, все его деньги (на черный день!) она держала под строжайшим контролем.

Крупные неудачи в Португалии поставили жирную точку в карьере одноглазого Массена. По правде говоря, ему тогда пришлось рассчитываться за чужие ошибки: Жюно, Сульта, Журдана, Бесьера и… самого Бонапарта. Массена всячески пытался отвертеться от этого рокового назначения. Он-то прекрасно понимал, что выправить там ситуацию невозможно. Безусловно, отдавал в этом себе отчет и его патрон, заваривший кашу на Пиренейском полуострове и отправивший туда одного из самых выдающихся маршалов. Прибыв к месту назначения, Массена очень быстро перешел в наступление, но уже в сражении под Бусако получил такой мастерский отпор от британских войск сэра Артура Уэлсли (будущий герцог Веллингтон), что в дальнейшем воевал больше по инерции, чем по желанию. Камнем преткновения для его солдат стали знаменитые укрепления Торрес-Ведрас в нескольких милях от Лиссабона. Обойти их было невозможно, а атаковать в лоб – положить всю армию.

Кстати, в течение шести недель упрямый Массена не сходил с места в расчете, что Веллингтон как истинный джентльмен в конце концов покинет свои неприступные позиции на Торрес-Ведрас и сразится с ним в открытом поле. Но британец, как позднее точно и образно выразится о его манере боя сам Наполеон, изобрел новый вид сражения «сидя на жопе» и предпочел остаться в укрытиях. Времена, когда в середине XVIII в. противники, выстроившись друг перед другом в линию, любезно предлагали неприятелю дать первый залп, как это якобы случилось в известной битве при Фонтенуа 10 мая 1745 г., безвозвратно ушли.

Все попытки старого контрабандиста призвать к себе на помощь других французских военачальников, разбросанных по Пиренейскому полуострову, – Сульта и Жюно, Друэ д’Эрлона и Ренье – окончились крахом. Точно так же и все призывы и приказы Бонапарта к их взаимодействию с Массена уходили в песок неповиновения. Судя по всему, они предпочитали действовать по хорошо известному принципу: «Бог – высоко! Император – далеко! Здесь, я Хозяин!!!» Болезни, дезертирство и голод выкашивали ряды французской армии лучше, чем дальнобойно-прицельные залпы метких британских гвардейцев. Дело дошло до того, что один из португальских шпионов Веллингтона с прискорбием сообщал: «Эти живоглоты съели моего… кота!» Пришлось Массена отступать. Проделал он это виртуозно: англичане узнали о ретираде прославленного французского маршала лишь спустя три дня после ее начала. Командовать арьергардом Андре поручил сколь строптивому, столь и бесстрашному Нею. Последний показал себя в этом самом сложном виде боя с блеском! Пожалуй, никто из наполеоновских маршалов не умел лучше него прикрывать отступление, когда силы и мужество солдат на исходе (особенно это касалось французов, которые в силу ряда эмоциональных причин предпочтение всегда отдавали азартному наступлению) и отход вот-вот может перерасти в… бегство! Ней свой долг перед армией выполнил безукоризненно. При этом он терпеть не мог хитрого контрабандиста и разругался с ним вдрызг. Ходили слухи, что, получив известие о внезапном нападении на штаб-квартиру Массена и возможном пленении главнокомандующего, Ней воскликнул: «Взят в плен! Взят в плен! Черт возьми! Тем лучше, этому надобно радоваться, вдвойне радоваться, потому что армия спасена!» Вскоре Нея сменили более покладистым, но не столь даровитым Мармоном, и Массена снова перешел в наступление на «истинного джентльмена». Ему почти удалось разбить Веллингтона, и лишь неповиновение маршала Бесьера в последний момент битвы при Фуэнтесд’Оноро лишило его заслуженных лавров победителя. Веллингтон позднее сам признавал: «Это была моя первая столь тяжелая битва! И мне здорово повезло, что я не был разгромлен!»

Именно после такого «полу-успеха» Массена отзывают в Париж, перепоручив войну в Испании старому наполеоновскому однокашнику маршалу Мармону, которого 22 июля 1812 г. наголову разбили англичане в судьбоносном для Испании сражении при Саламанке. С одной стороны, Массена, безусловно, задела эта рокировка, но, с другой, он как никто понимал, что «здесь больше потеряешь, чем приобретешь», и в сопровождении «легкой артиллерии» вернулся во Францию. Очень нескоро Наполеон выкроил минутку для встречи с маршалом. При этом начал он ее весьма нелюбезно, можно даже сказать грубо: «Так вы уже больше не (театральная пауза) Массена?!»

Между прочим, много позже Наполеон критиковал Массена за его действия в Португалии, Испании, при Бусако, Торрес-Ведрас и даже вспоминал ему сдачу Генуи. В последнем случае Бонапарт и вовсе заговорил о… гуманности на войне! В его понимании, «если думаешь о гуманностях, то не надо воевать». Наполеон, конечно, был гениальным полководцем, но следовало ли ему столь безапелляционно «опускать» одного из лучших маршалов, которому он поручил победить в партизанской войне, т. е. решить невыполнимую задачу!

Массена знал себе цену, и молва гласит, что он «не прогнулся», а достойно ответил на подвох-издевку императора. Но именно после этого его почти 40-летняя военная карьера пошла на спад. Стала прогрессировать и тяжелая болезнь, которая спустя несколько лет свела в могилу героя Риволи и Цюриха, Генуи и Эсслинга. Массена уже не участвовал в кровавых сражениях 1812, 1813 и 1814 гг., а в период «Ста дней» он и вовсе проявил старческую прозорливость – внутренний голос искушенного вояки безошибочно подсказал ему: полет орла уже закончился! – и не ввязался в последнюю авантюру Бонапарта. После окончательного падения Наполеона вернувшиеся во Францию Бурбоны сделали Массена губернатором Парижа и предложили ему стать членом трибунала над маршалом Неем, нарушившим присягу и перешедшим на сторону Бонапарта. Массена удалось очень ловко уклониться от этой сомнительной чести под тем предлогом, что после ссоры с Неем в 1810 г. (вспомним пассаж с «кулевриночкой») он не может быть непредвзятым судьей. Этим дальновидным ходом хитрый контрабандист навсегда обеспечил себе алиби в грязном деле осуждения Нея в отличие от некоторых других сослуживцев «храбрейшего из храбрых»!

Массена понимал, что дни его уже сочтены, и мудро предпочитал вспоминать о минувшей славе. За три дня до кончины он встретился со старшим сыном маршала Ланна и в деталях поведал тому об ужасном ранении и жуткой смерти отца, очевидцем которой был сам. Массена – один из самых ярких представителей фантастической плеяды наполеоновских маршалов – ушел в Бессмертие тихо, после обеда.

На его похороны на кладбище Пер-Лашез пришло невиданно большое количество наполеоновских маршалов: Келлерман, Серюрье, Мортье, Сюше, Лефевр, Удино, Виктор, Журдан, Даву, Монсей – и около 200 генералов! На его могильной плите указаны только имя, дата смерти и четыре прославивших сражения: Риволи, Цюрих, Генуя и Эсслинг.

Кстати, после маршала остались так называемые мемуары Массена, изданные лишь в 1848–1849 гг. И тут выяснилось, что «любимое дитя победы» был немногословен и избегал шокирующих фактов. Читатель найдет в них лишь по-армейски сухие, сугубо профессиональные оценки проведенных им походов, боев и сражений.

Р. S. Из всех французских военачальников, чей талант раскрылся еще в годы революционных войн, лишь Гоша, Клебера, Марсо, Моро и Массена принято сравнивать с самим Наполеоном. Не исключено, что по глубине дарования Массена – талант-самородок – вполне мог претендовать на славу великого полководца, если бы судьба не сделала его соратником последнего демона войны. Недаром на известие о присвоении ему маршальских эполет Массена отреагировал горько-саркастически: «Ну да! Один из восемнадцати».

Луи Николя Даву «Я прожил жизнь честно»

В отличие от большинства наполеоновских маршалов, отмеченных весьма скромным социальным происхождением, Луи Николя Даву (10.05.1770, Анну, Бургундия – 1.06.1823, Париж) принадлежал хоть и к мелкопоместному, но знатному бургундскому дворянскому роду из Осера. Есть легенда, что в тех краях веками о новорожденном мальчике из этой воинственной семьи говорили: «Ну вот! Еще одна доблестная „шпага“ вылетела из „ножен“ во славу ратных дел!» Настоящая фамилия маршала была д’Аву, однако в дни революции он соединил дворянскую приставку с родовым именем и так вошел в историю. Наряду с Массена, Ланном и Сюше его считают одним из самых талантливых маршалов Наполеона.

Между прочим, до сих пор нет единого мнения, насколько древен род д’Аву: то ли с конца XII в., то ли с начала XIII в. или все же не ранее XIV столетия? Так или иначе, но первенец Жана Франсуа д’Аву – Луи Николя Даву родился в фамильном бургундском замке д’Аву под Дижоном. Его отец, как и все предки, служил в армии. Особыми талантами он не обладал, но принимал участие в Семилетней войне, лейтенантом сражаясь против пруссаков Фридриха II Великого, получил ранение в битве при Миндене и был комиссован. Мать будущего маршала, Мари Аделаида из дворянского рода Минаров, отличавшаяся умом и серьезным воспитанием, уделяла много времени своим детям, особо выделяя старшего сына.