Марсианские хроники

–  Стой!
– закричал капитан Блэк.

Одна за другое наглухо захлопнулись двери. Зной струился вверх к прозрачному весеннему небу, тишина нависла над городком. Трубы и барабаны исчезли за углом. Покинутая ракета одиноко сверкала и переливалась солнечными бликами.

–  Дезертиры!
– воскликнул командир.
– Они самовольно оставили корабль! Клянусь, им это так не пройдет! У них был приказ!..

–  Капитан, - сказал Люстиг, - не будьте излишне строги. Когда вас встречают родные и близкие…

–  Это не оправдание!

–  Но вы представьте себе их чувства, когда они увидели возле корабля знакомые лица!

–  У них был приказ, черт возьми!

–  А как бы вы поступили, капитан?

–  Я бы выполнял прика… - Он так и замер с открытым ртом.

По тротуару в лучах марсианского солнца шел, приближаясь к ним, высокий, улыбающийся молодой человек лет двадцати шести с удивительно яркими голубыми глазами.

–  Джон!
– крикнул он и бросился к ним.

–  Что?
– Капитан Блэк попятился.

–  Джон, старый плут!

Подбежав, мужчина стиснул руку капитана и хлопнул его по спине.

–  Ты?..
– пролепетал Блэк.

–  Конечно, я, кто же еще!

–  Эдвард!
– Капитан повернулся к Люстигу и Хинкстону, не выпуская руки незнакомца.
– Это мой брат, Эдвард. Эд, познакомься с моими товарищами: Люстиг, Хинкстон! Мой брат!

Они тянули, теребили друг друга за руки, потом обнялись.

–  Эд!

–  Джон, бездельник!

–  Ты великолепно выглядишь, Эд! Но постой, как же так? Ты ничуть не изменился за все эти годы. Ведь тебе… тебе же было двадцать шесть, когда ты умер, а мне девятнадцать. Бог ты мои, столько лет, столько лет - и вдруг ты здесь. Да что ж это такое?

–  Мама ждет, - сказал Эдвард Блэк, улыбаясь.

–  Мама?

–  И отец тоже.

–  Отец?
– Капитан пошатнулся, точно от сильного удара, и сделал шаг-другой негнущимися, непослушными ногами.
– Мать и отец живы? Где они?

–  В нашем старом доме, на Дубовой улице.

–  В старом доме… - Глаза капитана светились восторгом и изумлением.
– Вы слышали, Люстиг, Хинкстон?

Но Хинкстона уже не было рядом с ними. Он приметил в дальнем конце улицы свой собственный дом и поспешил туда. Люстиг рассмеялся.

–  Теперь вы поняли, капитан, что было с нашими людьми? Их никак нельзя винить.

–  Да… Да… - Капитан зажмурился.
– Сейчас я открою глаза, и тебя не будет.
– Он моргнул.
– Ты здесь! Господи. Эд, ты великолепно выглядишь!

–  Идем, ленч ждет. Я предупредил маму.

–  Капитан, - сказал Люстиг, - если я понадоблюсь, я - у своих стариков.

–  Что? А, ну конечно, Люстиг. Пока.

Эдвард потянул брата за руку, увлекая его за собой.

–  Вот и наш дом. Вспоминаешь?

–  Еще бы! Спорим, я первый добегу до крыльца!

Они побежали взапуски. Шумели деревья над головой капитана Блэка, гудела земля под его ногами. В этом поразительном сне наяву он видел, как его обгоняет Эдвард Блэк, видел, как стремительно приближается его родной дом и широко распахивается дверь.

–  Я - первый!
– крикнул Эдвард.

–  Еще бы, - еле выдохнул капитан, - я старик, а ты вон какой молодец. Да ты ведь меня всегда обгонял! Думаешь, я забыл?

В дверях была мама - полная, розовая, сияющая.

За ней, с заметной проседью в волосах, стоял папа, держа в руке свою трубку.

–  Мама, отец!

Он ринулся к ним вверх по ступенькам, точно ребенок.

День был чудесный и долгий. После ленча они перешли в гостиную, и он рассказал им все про свою ракету, а они кивали и улыбались ему, и мама была совсем такая, как прежде, и отец откусывал кончик сигары и задумчиво прикуривал ее - совсем как в былые времена. Вечером был обед, умопомрачительная индейка, и время летело незаметно. И когда хрупкие косточки были начисто обсосаны и грудой лежали на тарелках, капитан откинулся на спинку стула и шумно выдохнул воздух в знак своего глубочайшего удовлетворения. Вечер упокоил листву деревьев и окрасил небо, и лампы в милом старом доме засветились ореолами розового света. Из других домов вдоль всей улицы доносилась музыка, звуки пианино, хлопанье дверей.

Мама поставила пластинку на виктролу и закружилась в танце с капитаном Джоном Блэком. От нее пахло теми же духами, он их запомнил еще с того лета, когда она и папа погибли при крушении поезда. Но сейчас они легко скользили в танце, и его руки обнимали реальную, живую маму…

–  Не каждый день человеку предоставляется вторая попытка, - сказала мама.

–  Завтра утром проснусь, - сказал капитан, - и окажется, что я в своей ракете, в космосе, и ничего этого нет.

–  К чему такие мысли!
– воскликнула она ласково.
– Не допытывайся. Бог милостив к нам. Будем же счастливы.

–  Прости, мама.

Пластинка кончилась и вертелась, шипя.

–  Ты устал, сынок.
– Отец указал мундштуком трубки: - Твоя спальня ждет тебя, и старая кровать с латунными шарами - все как было.

–  Но мне надо собрать моих людей.

–  Зачем?

–  Зачем? Гм… не знаю. Пожалуй, и впрямь незачем. Конечно, незачем. Они ужинают либо уже спят. Пусть выспятся, отдых им не повредит.

–  Доброй ночи, сынок.
– Мама поцеловала его в щеку.
– Как славно, что ты дома опять.

–  Да, дома хорошо…

Покинув мир сигарного дыма, духов, книг, мягкого света, он поднялся по лестнице и все говорил, говорил с Эдвардом. Эдвард толкнул дверь, и Джон Блэк увидел свою желтую латунную кровать, знакомые вымпелы колледжа и сильно потертую енотовую шубу, которую погладил с затаенной нежностью.

–  Слишком много сразу, - промолвил капитан.
– Я обессилел от усталости. Столько событий в один день! Как будто меня двое суток держали под ливнем без зонта и без плаща. Я насквозь, до костей пропитан впечатлениями…

Широкими взмахами рук Эдвард расстелил большие белоснежные простыни и взбил подушки. Потом растворил окно, впуская в комнату ночное благоухание жасмина. Светила луна, издали доносились звуки танцевальной музыки и тихих голосов.

–  Так вот он какой, Марс, - сказал капитан, раздеваясь.

–  Да, вот такой.
– Эдвард раздевался медленно, не торопясь стянул через голову рубаху, обнажая золотистый загар плеч и крепкой, мускулистой шеи.

Свет погас, и вот они рядом в кровати, как бывало - сколько десятилетий тому назад? Капитан приподнялся на локте, вдыхая напоенный ароматом жасмина воздух, потоки которого раздували в темноте легкие тюлевые занавески. На газоне среди деревьев кто-то завел патефон - он тихо наигрывал "Всегда".