Марья-царевна из Детской Областной

Кощей вздохнул и сел на ступни терема, спрятав лицо в ладонях.

Мужчина понятия не имел, что ему делать.

Внезапно поднявшаяся волна злости на похищенную царевну уже улеглась. Было бы на что сердиться! Она и не может себя по другому вести! Она ведь полонянка! Кощей для нее враг!

А по сути - идиот, понятия не имеющий на кой леший вообще эта царевна сдалась. Традиция! Тоже мне традиция... Другой никакой дурацкой традиции нельзя было придумать? Раз в сто лет у русалок жемчуга, например, отнимать или со Спрыйей наперегонки бегать? А что? Было бы так же глупо и бессмысленно!

Где-то над головой пел невидимый соловей. Царь вскинул голову - в принципе, и не надеясь, что он разглядит птицу.

Небосвод пересек алый проблеск, крупный, с длинным полыхающим хвостом.

Огненный Змей полетел. То ли из царских хором куда-то спешил, то ли уже куда-то слетал и возвращался. Небось опять по вдовушкам шастал...

Темнит советник. Ой, темнит... Крутит, вертит.... Говорит намного меньше, чем знает...

Не зря отец предупреждал: "Не верь..." Вот только, кому не верить? Сове? Советнику? Советам?

Зря, конечно, отец не согласился! Надо было иглу перековать! И кузнец уже толковый был вызван, и попытаться можно было... Так нет же! Ломай!

И вот кстати, об игле. У самого Кощея ее ведь пока что нет. И откуда ей взяться - леший его знает. Найти? Выковать? Создать? Отец на такие вопросы никогда не отвечал: кривил тонкие губы и тихо ронял:

– Срок придет, узнаешь.

Отец на вопрос ответа не давал, а теперь и узнать не у кого. Не у Змея же спрашивать. Тот может и знает, но вот скажет ли? Да и что за эту тайну взамен попросит? Да и, если отец все-таки насчет советника предупреждал, поведает ли Огненный правду?

Ох, отец-отец...

Насколько все было проще на рубежах....

Впереди - Калинов мост, Пекло и Ниян - Пекельник с Нияной. Позади - Навь, Явь и Правь с Ирием.

За рекою - Тьма. За спиною - Навье Царство...

И сжимая в руке меч, знаешь, что идет из-за рубежа, знаешь, что ты защищаешь. Знаешь, в конце концов, кто прикроет спину, а кто в нее ударит!

А здесь... Здесь и сейчас все не так.

Насколько же все было проще у Пучай - реки...

***

Серые воды Пучай-реки походили на платок из теплой козьей шерсти. Казалось, протяни руку, и пальцы утонут в мягком пухе, согревающем, уютном, родном... Но тот, кто скрывался под балахоном, знал, насколько коварны волны пограничной реки. Знал, что ни одна живая тварь не способна войти в седые струи. Знал, что от обессиленных, упавших с небес птиц, которым не удалось пересечь рубеж между Навью и Пеклом, уже через миг после прикосновения к густой, тягучей воде остаются лишь истлевшие кости...

Огненный змей пал на землю сорвавшейся с небес звездою, обратился в добра молодца, провел ладонью по растрепавшимся за время полета и выбившимся из под алого очелья волосам, и лишь после этого повернулся к окутанной в саван фигуре, едва заметной в ночном мраке.

– Тебя пришлось долго ждать...
– в голосе жителя Пекла появились шипящие нотки, которых не было слышно, когда он обращался к сове.

Змей дернул уголком изящно очерченного рта:

– Дела - заботы, - с запястья скатился огненный шар. Коснулся высохшей, истрескавшейся земли, и, замерев неподвижным фонарем, хотя бы слегка разогнал царящую вокруг темноту.

– Чужие жены...
– продолжили в тон царскому советнику.

В небесно-голубых глазах Огненного Змея полыхнули алые пожарища:

– Не тебе, умрун, меня судить. Сговор у нас не с тобой, с твоим царем.

Смешок-кашель:

– Может, и не мне... Да вот дорожка от Нави сюда прямая - хоженая... А ты небось, к вдовушке какой по дороге заглянул, иначе б скорее здесь был... О вас, Змеях, слава дурная ходит...

– Моя слава - мое дело, - тряхнул русой головой мужчина.

– Так и сговор с Нияном - дело твое... И важность у него поболее будет, чем у чужой солдатки.

Царский советник зло, по-волчьи, ощерился:

– Говори, да не заговаривайся, падаль.

С неба упала огромная сова. Мягко опустилась на плечо фигуры в балахоне, замерла, распахнув золотые глаза...

Казалось, свет созданного Огненного Змеем светильника особо и не докучал ночной птице.

Но ведь ее не должно было здесь быть:

– Откуда в Пекле сова?
– Змей даже в ярости головы не терял.

– Совы птицы странные, советник... Летают где хотят... А мою вину прости мне советник, впредь умнее буду, заговариваться не стану...
– пошел на попятную умрун.

Мужчина воспринял это как должное:

– То-то же... Пекельник готов исполнить свою часть уговора?

В голосе его собеседника проскользнули сладкие ноты:

– Царь Ниян всегда верен своему слову...
– фигура протянула руку: в широком рукаве балахона она казалась еще суше, еще костлявее - и на протянутую ладонь Змея упал тяжелый перстень с черным, зеркально отполированным камнем: - Это только первая часть его милости. Остальные воспоследуют.

Мужчина дернул уголком рта:

– Мы договаривались о большем, - но сам перстень зажал в кулаке, словно опасался, что его собеседник передумает, заберет дар обратно.

– Всему свое время, царский советник...

– Даже первая часть должна была быть больше!

– Царь Ниян держит свое слово, - качнулся серый капюшон.
– Не веришь мне, так до сердца Пекла всего ничего, одна ночь лета. Полетишь со мной? Спросишь ответа у Нияна?
– в голосе явно слышалась издевка: посланник правителя Пекла слишком хорошо знал, что Огненный Змей не может на столь долгий срок отлучаться из Нави.

На язык просилось ругательство. Длинное, с перечислением родичей умруна до седьмого колена. Но Змей лишь поджал губы и прошипел:

– Пошел ты к лешему! Вымесок окаянный!
– до конца сдержаться он все же не смог.

– И тебе не хворать, царский советник...

Мужчина резко крутанулся на каблуках и взмыл в воздух огненным всполохом: в гневе даже магический светильник, оставшийся на земле, не погасил, не уничтожил.

Его собеседник тихо хохотнул, ласково пригладил по голове так и не пошевелившуюся сову - та только глаза от удовольствия прикрыла - и медленно опустил носок тяжелого черного сапога на лежащий на земле огненный шар.