Маша без медведя

Голодный с утра организм еде обрадовался и проглотил всё в пять минут.

Я посидела ещё с четверть часа, словила бодрячка и поняла, что если меня оставят в этой палате на ночь одну (мало ли, уснёт медсестра, не услышит звонок, если он вообще работает), то к утру меня переполнит маной критически. Надо с этим что-то решать.

И когда через пятнадцать минут ещё одна девушка пришла за тарелками, я просила:

— Извините, а нельзя ли попросить карандаш и бумагу?

Девушка посмотрела на меня слегка подозрительно (я потом поняла, почему — тут же через одну остро-психические лежали, мало ли что им в голову взбрендит):

— Я скажу медсестре. Не знаю…

Тётя Таня явилась быстро:

— Тебе, чтоль, бумагу надоть? Зачем это?

Ответ у меня был заготовлен. Шитый белыми нитками, но уж какой есть.

— Знаете, у меня такое чувство, что я могу что-то вспомнить про себя. Если порисую.

Тётя Таня уставилась на меня, уперев руки в бока, словно я говорящая кошка. Пожевала губами.

— Ладно, Пал Валерьичу позвоню. Что скажет-то? Но — если дозвонюсь.

Неизвестно, как далеко располагалось то заветное место, из которого можно было позвонить всевластному доктору, но через четверть часа тётя Таня явилась с тоненькой пачкой листочков, карандашом и пластмассовым подносом.

— На-ка, держи. И поднос бери, на чём рисовать-то будешь?

Действительно, ни стола, ни табуретки в комнате не предполагалось.

— Спасибо!

Тётя Таня постояла секунд пять, словно ожидая увидеть какие-нибудь странные и не укладывающиеся в понятия нормальности действия с бумагой. Я смотрела на неё.

— Ладно, рисуй! Если что, — она выразительно подняла брови и показала пальцем на кнопку звонка, — меня зови. Приду.

Прежде чем сесть за рисование, я сходила в душ, воспользовавшись небольшим кусочком выданного мне серого мыла. На три раза промыла голову (если честно, экспериментировать с магической очисткой волос я опасалась, после одного неприятного случая в детстве…).

Жить стало немного легче.

Больница погружалась в дремотный вечер. Из-за тонкой двери палаты время от времени доносились звуки: где-то далеко гремели баки — это, наверное, буфетчицы (или как они здесь называются) мыли посуду, время от времени хлопали двери, иногда шумела в трубах вода.

Вот сравнительно близко закричала высоким голосом, а потом заплакала женщина. В ту сторону торопливо протопали шаги — много. Кто-то взволнованно говорил, просили принести… я не разобрала слово — лекарство, должно быть. Крики успокоились, мимо моей двери прошло несколько переговаривающихся женщин. Потом всё стихло.

Я отмечала всё происходящее краем сознания. Основное моё внимание было поглощено рисунком.

В мире Баграра, который я десять лет считала домом, этому учили в школах: заключение лишней маны в артефакты. Это, наверное, можно было сравнить с заготовками на зиму. Что-то сушат. Что-то солят. А из чего-то делают варенье. В одном больше сохраняется витаминов, в другом меньше, но сохраняется общая суть: всё это остаётся пригодным к употреблению в тот момент, когда подходящего продукта в свежем виде может и не обнаружиться. Вот и с маной примерно то же самое.

Легче всего было заключить магическую энергию в узор, лучше с повторяющимся ритмом. Сколько она там будет храниться — зависело от материалов. Самым надёжным хранилищем маны считались камни. Драгоценные огранённые вмещали много и могли держать энергию веками. Но даже поделочные камешки вроде обточенного кварца или хрустальных бусин надёжно работали десятилетиями. Вязаные узорчатые свитера или салфетки отдавали энергию годами — часто такие штучки дарили как благопожелания или на здоровье. А в случае с бумагой стоило рассчитывать максимум на пару-тройку месяцев. Но мне ведь не столько сохранить нужно, сколько лишнее скинуть? Поэтому я с энтузиазмом взялась за рисование.

03. БОЛЬНИЧНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

НОЧЬ ПО РАСПИСАНИЮ. ИЛИ НЕТ…

Я взяла третий листок. По коридору кто-то шёл, шаркая тапками — не тётя Таня, та шагала по-другому. Через каждые несколько шагов раздавался тихий щелчок. Шаги приблизились к моей двери. Щёлк! Свет исчез.

Ах, вот что это было! Отбой по больнице.

Я пару секунд потаращилась на тёмный квадрат окна, после чего аккуратно зажгла себе локальную подсветку, поставив попутно маскирующую сферу — мало ли, углядят мой фонарик в незакрашенной полосе окна или в зазоре под дверью, примчатся выяснять…

К превеликому моему удовольствию, все эти манипуляции почти не вызвали снижения магии собственно во мне. Впервые у меня с такой лёгкостью получалось брать сырую энергию из окружающего пространства и трансформировать её в практические действия — то, что раньше давалось ценой титанических усилий! Небесные сферы! Да я реально была инвалидом! А может быть, здесь мне легче, потому что мир родной? Как бы то ни было, хоть что-то приятное в моей ситуации.

Шаги той женщины, которая выключала свет, снова стали слышнее. Идёт назад. Около некоторых дверей она останавливалась, было слышно, что приоткрывала их, иногда заходила внутрь палаты. Я на всякий случай отключила магические конструкции и легла, накрыв одеялом свои художества.

Шлёп-шлёп — шлёпают задники тапок. Шаги приблизились к моей палате. Дверь отворилась, но едва ли на ладонь, из коридора проник луч тусклого ночного освещения. Дежурная заглянула в темноту палаты, удовлетворилась тишиной и неподвижностью, прикрыла дверь и пошлёпала дальше.

Ну, вот и славно!

Я быстренько вернула место свет и маскировку и сосредоточилась на новом листе. Итак, начнём от центра. Круговой узор — он удобный, задаёт ритм и внутреннюю музыкальность. Энергии укладываются красивыми элементами… петельки, капельки, дужки выпуклые и вогнутые — этот узор выходил очень плавным, как кружево. В такие особенно хорошо закладывались мотивы душевного равновесия и гармонии. Надо будет поговорить с этим доктором насчёт вязания: вдруг разрешит? Я немножко умею спицами и крючком, простые вещи, в рамках школьной программы.

С другой стороны, неизвестно, можно ли тут держать острые тыкающие предметы? Хотя, если у меня так хорошо идут сложные формулы, можно и на подконтрольные действия замахнуться. Внушить доброму доктору, что вязание мне до крайности необходимо — к тому же, так оно и есть!

Ещё бы книжку мне с описанием узоров посложнее… Опять же, смысл в книжках, если я букв не знаю? Крохотная икринка с очередным «пык!» превратилась в малюсенькую рыбёшку. Перед глазами встали страницы книги, и мой же, старательно читающий голос по слогам произнёс: «А-лик ис-кал Ни-ну и На-ту. На-та сто-ит у ка-лит-ки. А Ни-на?»

О! Немного я всё-таки могу! Вот бы мне эту дивную книгу начального чтения! Там разворот, помнится, был с буквами и подходящими к ним картинками, уж я как-нибудь разобралась бы!

Я на всякий случай схватила новый листок и записала на него вспомнившуюся фразу, а рядом перевод и звучание в привычной мне письменности. Что примечательно, перевод никаких трудностей не вызывал. Язык моего местного детства окончательно активировался и утвердился рядом с привычным мне гертнийским на совершенно равных правах.