Маша и Гром

— Ясно, — майор разочарованно выдохнул и откинулся на спинку дорогого дивана.

Выглядело так, что он многое бы отдал, чтобы я ответила, что первыми начали стрелять охранники бандита.

Толстый майор погладил усы и добродушно улыбнулся, поворачиваясь полубоком к Громову и его сыну.

— Давайте теперь зададим пару вопросов пацану и отпустим его уже спать, наконец. Время-то к полуночи идет!

Мальчик поднял голову, посмотрел на отца и неуверенно кивнул.

— Кирилл Олегович, можем и на утро отложить. Все-таки час поздний.

— У меня нет никакого желания беседовать с вами еще и утром. Закончим сейчас, — отрезал Громов.

Впрочем, его грубость нисколько майора не задела, и он не утратил свой благодушный вид.

Уже в какой раз за столь короткий вечер я подумала о нереальности происходящего. Сотрудники милиции сидят в одном кабинете с бывшим (бывшим ли?) бандитом на диванах, ведут едва ли не светскую беседу и называют его Кириллом Олеговичем! Просто уму немыслимо, в голове не укладывается!

— Я закурю, — бросил небрежно Громов и встал с дивана, чтобы подойти к столу и открыть верхний ящик, где лежало несколько вскрытых пачек сигарет.

Я сглотнула. Убила бы сейчас за сигарету.

— Расскажи, пожалуйста, как ты оказался на улице с теми двумя мужчинами. Ты знал, как их зовут? — усатый майор посмотрел на мальчика и заговорил с ним нарочито мягко.

— Я их не знал, — пацан поднял взгляд на отца — тот искал зажигалку, — но они сказали, что знают моего папу, представились Колей и Женей. Сказали, что отец устроил для меня во дворе сюрприз, и я должен пойти с ними.

— Гордей, какого черта! — Громов взорвался, с оглушительным стуком лупанув кулаком по столу — так сильно, что задребезжала пепельница и небольшая лампа.

Кажется, сейчас он впервые услышал от своего сына описание случившегося.

— Какого черта ты послушал и пошел с незнакомыми мужиками! — он продолжал бушевать, отбросив в сторону и пачку сигарет, и зажигалку. — Сколько раз я тебе повторял, чтобы ты не смел так делать!

Даже вид собственного ребенка, съежившегося на диване и втянувшего голову в плечи, не охладил ярость Громова.

— Гром, то есть, Кирилл Олегович, будьте так добры… — худой майор попытался его образумить.

— Засунь себе в жопу свою вежливость, — огрызнулся Громов. — У тебя на лице твои мысли написаны.

Я покосилась на мальчика с красивым, редким именем Гордей. Тот исподлобья наблюдал за отцом и мужчинами в форме и выглядел так, словно хотел исчезнуть из комнаты еще сильнее, чем хотела я сама несколько минут назад. Я преисполнилась к пацану горячим сочувствием.

— Эй, — я позвала его машинально, не успев подумать. И, желая подбодрить, улыбнулась, когда Гордей посмотрел на меня.

Насколько же сын был не похож на отца! Глаза у пацаненка были светлые, голубые, и волосы русые с теплым отливом, а не каштановые, как у Громова. И смотрел он в отличие от отца доверчиво и наивно, как и должны смотреть на мир дети.

— Гордей, рассказывай дальше. Где ты встретил этих мужчин? Может, запомнил какие-нибудь приметы?

Кажется, мужчины закончили выяснять отношения, потому что усатый майор снова заговорил с пацаном. Тот перевел взгляд с меня на него и вздохнул.

— Здесь, в доме. Я искал отца и вышел из комнаты с бильярдом. Она на этаже ниже.

— Значит, эти мужчины были в доме?

— Ага, — Гордей кивнул. — Вот, сказали про подарок от папы, я пошел за ними. У того, который меня держал, родинка — вот тут, — он указал на свою правую щеку. — А когда она вмешалась, — кивок в мою сторону, — то он меня подержал немного, а потом бросил, и я упал, а он убежал.

— Понятно. Еще что-нибудь помнишь? Что они говорили?

— Да ничего не говорили больше, — пацан перевел взгляд на сложенные на коленях руки. Кажется, ему было стыдно. — Ну, кроме глупостей про подарок. А на улице рот мне ладонью уже закрыли... а! — он вдруг просиял и посмотрел на майора. — Я вспомнил! Ругались еще насчет какой-то тряпки с хлоро... хроло...

— Хлороформом? — подсказал толстяк.

— Точно! Типа эта штука на «х» не сработала... я не очень понял?

И хорошо, что не понял! Не выдержав, я закатила глаза. Пацан восьми лет максимум сидит и с невинным видом рассказывает о попытке своего похищения, как будто ничего необычного не произошло! Еще и про хлороформ знает! Это же кошмар. Он же ребенок совсем.

— На сегодня достаточно. Я завтра приеду к вам участок и дам все показания, — заговорил взявший себя в руки Громов.

Быстро же он передумал и отказался от своих собственных слов, что не хочет иметь завтра с милицией никаких дел, и лучше закончить все допросы сегодня. Он стоял возле столешницы и курил, пристально разглядывая сына. Мальчишка под взглядом отца неуютно ерзал по гладкой поверхности дивана.

— Исторический день для нашего отделения, — худой майор улыбнулся без тени веселья во взгляде. — Разрешение на оружие для своих бугаев не забудь прихватить.

Громов дернул уголком губ в намеке на усмешку.

— С оружием все в порядке, майор. Не задерживаю больше, — и он отвернулся, чтобы затушить сигарету.

Я с сожалением вздохнула. Еще одна сигарета мне бы сейчас не помешала. Дядя Саша подошел к дверям и распахнул их, намекая следователям, что им пора. Толстяк с усами бодро подорвался на ноги и одним движением сграбастал портфель с дивана, запихнул в него кое-как целую стопку своих бумажек. Другой же складывал все нарочито медленно, разглаживал каждый листик, застегивал молнии, пуговицы, защелки; поправлял форму.

Громов за его спиной все кривился, но молчал. Закурил вторую сигарету подряд и с насмешкой наблюдал за действиями майора. Когда Александр Иванович закрыл за ними двери, в комнате повисла тягостная тишина.

— Гордей, живо к себе, — велел сыну Кирилл, и пацана просто сдуло с дивана. Он вылетел из кабинета, даже ни с кем не попрощавшись.

Я не могла осудить его за отсутствие вежливости. Я и сама бы вылетела отсюда с удовольствием, но почему-то боялась пошевелиться. Нужно же что-то сказать перед тем, как уходить?.. А в горле словно камень появился, который не давал мне говорить. Господи, и проклятые ребра все еще жгло огнем. Как бы добраться до больнички или травмпункта? Да кто меня вообще примет...

— Будешь?

Я не сразу поняла, что Громов обращался ко мне. Он держал в руках бутылку какого-то дорогого пойла. Я молча покачала головой, и он плеснул себе почти до краев. Осушил половину стакана одним глотком и скривился.

— Господи, какая же дрянь их этот их Хеннесси.

Я покосилась на дядю Сашу. Тот с беспристрастным лицом стоял у дверей. Эх, хорошим ведь мужиком был... Нестарый еще даже, правда, после Афгана голова уже давно целиком седая... И морщины по всему лицу.

— Точно ничего больше не слышала и не видела ты?