Маша и Медведь

Конечно, через год бурные чувства утихли, но коней на переправе Мишка решил не менять. Он заглядывался на других девчонок. Бывало с ним такое. Но обычно этим все и заканчивалось. Исключая случай с Машей.

Симонов смутно помнил скабрезную худышку, которая отшила Геллера так эпично, что он сразу проникся к ней симпатией. Симпатия росла, пока они гуляли до гаража, а потом и до Машиного дома. Все это было как в тумане. Сколько лет-то прошло? Пятнадцать вроде. Но вот поцелуй Миша помнил. Сладкий и горький одновременно. Помнил, что почти сразу себя одернул, что не мог отстраниться, когда Маша сама потянулась к его губам. Это было прекрасно и ужасно одновременно. Словно мед, отравленный каким-то жутким ядом. Вкус ее губ, шелк волос, прохладная кожа, тихий смех. У Мишки отросли крылья, но ноги налились свинцом, не пуская в небо. Вряд ли он удержался бы от более откровенных поцелуев и ласк, не нарушь их уединение Машин сосед. Благодаря ему Мишка протрезвел и сбежал.

У Миши было две недели до приезда Веры с моря, чтобы понять, как быть дальше. По- честному, нужно было рассказать, но Мишка трусил. В общем, и криминала никакого не было. Ну проводил, ну чмокнул. Даже почти не сам. Почти не хотел ее целовать. Разве что самую малость.

Для совета был привлечен Глеб, который долго ржал из-за Мишкиной виноватой физиономии, а в итоге выдал, что проблема выеденного яйца не стоит

Забудь, Михалыч. Ничего Верке не говори. Ты же не хочешь с ней расстаться?

Не хочу, истово помотал головой Мишка.

Вот и молчи. Меньше знает, крепче спит. И сам забудь. Ничего ты не сделал криминального.

Совет друга показался Симонову стоящим.

Разум забавная штука. Со временем Миша уверил себя, что и правда ничего плохого не сделал. Забылись Машины теплые губы и острые шутки. Он снова всецело отдал себя Вере. Лишь, когда случайно виделся с Машей, встречал ее цепкий взгляд, все накатывало заново. Поэтому он старался делать вид, что ее не существует. Так было проще. Подло, но проще. Спокойствие и Вера были ему дороже.

К тому же выпускной класс не особенно давал время на терзания. Как и все Миша готовился к экзаменам, посещал репетиторов, просиживал над книгами. Плюс к этому часто пропадал на базе Геллеров, где отец Глеба хорошенько гонял их. Симонов собирался на физкультурный в Москву, поэтому офп* уделял не меньше внимания, чем другим предметам. Только в новый год они с Геллером позволили себе расслабиться, хорошенько накачались коньяком, который Глеб стащил то ли у отца, то ли у его приятеля.

Пойло было по всей видимости не дешёвым, потому что почти не жгло горло, но хорошенько давало в голову. Правда, не сразу. Миша понял, что он пьян в дрова только, когда осознал себя в незнакомом доме. Глеб раз десять ему напоминал, что это квартира Кристины. Нетрезвый подростковый разум, как ни странно, очень быстро вспомнил Кристину, а потом и ее подружку.

Пыльный подъезд, летняя прохлада, волосы, пахнущие цветами лета, мягкие губы и доверчивое девичье тело, что прижималось к нему.

Все это всплыло в памяти и разлилось по телу сладким теплом. Поэтому Симонов совершенно не возражал, когда Глеб послал его к Маше на кухонный узкий диванчик.

Утром он смутно помнил, что обнимал ее, гладил, целовал. При этом совершенно отчетливо отпечаталось удовольствие и волнение, какой-то трепет и огромное, всепоглощающее счастье, которое подарила ему Маша ночью. Ни капли стыда Миша не испытывал. Возможно из-за слов Глеба, который, как обычно, не придавал значения легким эротическим эпизодам, как в своей, так и в чужой жизни. Возможно, потому что Миша не помнил ничего толком, словно ему снилось это блаженство.

Симонов снова забыл Машу. У него была Вера, поступление, экзамены, спорт. Слишком много констант, чтобы отвлекаться на переменную, пусть и с очень привлекательным множителем.

Все сбылось. Он поступил в Москву, как и хотел, а вот Вера провалилась. Ей пришлось довольствоваться местным институтом, в который она на всякий случай тоже задала документы. Трагедия для нее. Крушение иллюзий и вынужденная разлука с парнем. Вера была безутешна. А Мише было стыдно, потому что в нем играл азарт предвкушения новой жизни в столице. Он, конечно, расстроился за подругу, но мыслил позитивно.

Будешь приезжать в гости. Да и мне до дома не так и далеко. Все будет хорошо, Верок, утешал он ее.

Вера не слушала. Все время рыдала. Лишь ближе к осени она смирилась и попыталась воодушевиться Мишиным планами. Она приезжала к нему раз в месяц. Мишка тоже ездил домой. Они переписывались, созванивались, но очень скоро решили расстаться. Почти одновременно пришли к этому выводу. Каждого закружило студенчество с неповторимыми соблазнами. Остались друзьями, и до сих пор Миша кивал ей с улыбкой, если встречал на улице родного города во время отпуска.

Забылась Вера быстро. Тем более стерлась из памяти и неудобная Маша. Вообще все школьное теперь казалось Мишке мутным фильмом с туманной рябью. Отчетливее он помнил гулянки с Глебом, тренировки на базе Геллеров, ведь эти места и люди так и оставались очень важными в его жизни.

Теперь важным человеком стала для него и Маша. Рад был бы Мишка забыть Геллера, с которым он делил слишком много девушек. Не хотел он вспоминать и Крылову, которая навешала на него каких-то нелепых ярлыков и выставила за дверь, как грязного, наглого пса, который пришел просить еду в чужой дом. Но разум в этот раз отказывался затирать неугодных людей и неудобные эмоции.

Так и варился Мишка в этом компоте из отравленных ягод каждый день. Если Глеба он вполне пережил, даже простил, то с Машей все было сложнее. Она засела занозой в голове. Регулярно всплывало в памяти ее лицо или скабрезные шуточки. По ночам Мишке слышались эхом стоны и тихие просьбы девичьим голосом. А уж когда кто-то заикался о Туле, Симонова перекашивало так, что даже посторонние замечали.

Чего это он? уточняли клиенты, когда Миша в прямом смысле уходил от разговора о соревнованиях в пряничном городе.

Не любит Тулу, оправдывался Джедай, едва сдерживая злость на ведущего тренера.

Это была последняя капля в чаше терпения босса. Мишка сидел за стойкой, игнорируя внимательный взгляд Ви. Он изо всех сил старался смотреть только на бутылку с водой, которую крутил в руках.

Поговорить надо, рявкнул Андрей, проходя мимо к своему кабинету.

Со мной что ли? бросил Мишка ему вдогонку.

Что ли с тобой, рыцарь печального образа, обернулся начальник, открыл дверь и демонстративно ждал, приглашая.

Тут нельзя?

Нельзя.

Мишка не сдержал вздоха, стек с высокого барного стула, поплелся на казнь.

Чего за дела, Симонов? сразу наехал босс, прикрыв дверь кабинета.

Ничего, развел руками Миша.

Что происходит?

Ничего, повторил он, прикидываясь дурачком.

Хватит, а! повысил голос Андрей, Я по горло сыт своей кислой медвежьей мордой. Теперь еще и в позу встаешь, едва речь о Туле заходит. Это ни в какие ворота, Миш. Какого лешего? Мы же команду собирали, а ты взял и слился по-английски. Мне что людям говорить? Как будто не знаешь, что у них и так энтузиазма немного.