Машина снов

– Повинуюсь вам, повелитель. Молю вас не наказывать меня за слабость.

– Прощаю, – сказал император, откинул вялое тело на постель и махнул рукой. – Твоя работа – постоянно находиться при ней.Заботиться о том, чтобы ни один придурок не повредил себе или кому-либо ещё, попытавшись воспользоваться ею. Исполняй, пока я не поправлюсь. Ступай.

Марко низко согнулся и, прижав правую руку к сердцу, попятился к двери. Император остановил его слабым окриком, адресованным, впрочем, более начальнику протокола и страже:

– Я по-прежнему дозволяю тебе входить в мои покои с оружием, в том случае, если оно остаётся зачехлённым. И… помни: ты – мой названный сын. Ты не ошибаешься. Твоя ошибка будет означать мою собственную неправоту, что противоречит всем мыслимым законам и карается смертью.

Хубилай махнул рукой, и неприметный человечек из катайцев поднёс Марку богато инкрустированную шкатулку с драгоценностями. Марко поклонился, взял подарок и быстро вышел.

«Когда великие один раз тебя называют сыном, это честь. Когда они говорят такое повторно, нужно готовиться к худшему. Ибо это может значить только одно: ложь, измену и быструю гибель», – с горечью констатировал Марко, покидая императорские покои.

В эту часть дворца, не имевшую своего названия и прозываемую челядью кварталом мечей, Марко обычно не заходил. Нужды не было. Скромные, по дворцовым меркам, казармы для дневной стражи опоясывали квартал кольцом, окружая засыпанное мелким белым песком чистое пространство без единого деревца, в котором обычно тренировались стражники и которое насквозь простреливалось лучниками. За ним по внутреннему периметру тянулись каменные домики ночной стражи, как правило, имевшие отдельный потайной ход за пределы квартала; в центре высился аккуратный павильон, в котором квартировалась та часть корпуса Тогана, что выполняла специальные приказы императора. Домики ночной стражи выглядели странно для тех, кто привык к катай- ской архитектуре: ничего человеческого, ничего дружелюбного. Небольшие с виду жилые башенки покоились на мощных каменных основаниях с откосами, возведённых с расчётом на то, чтобы выдержать длительную осаду. И павильон Тогана, с комнатой самого чингизида наверху, под резным коньком, возвели в том же самом стиле, отдельной крепостью. Считалось, что, даже если дворец по каким-то причинам падёт, каменное сердце квартала мечей сможет ещё долго сопротивляться любому мятежнику.

Проникнуть туда в мирное время тоже было не больно-то просто. Даже если стража пропускала визитёра внутрь периметра, то там он мог находиться в безопасности только в сопровождении как минимум двоих нухуров из ночной стражи. Но Марка эти правила не касались.

Он выкрикнул имя Кончак-мергена, смело пересёк простреливаемый песчаный коридор и остановился у внутренних ворот. Вокруг кипела жизнь военного лагеря, ностальгической иголочкой кольнувшая его в сердце: копейщики отрабатывали приёмы групповой обороны, вдали лучники, стоя в сёдлах, мчались мимо мишеней из овечьих шкур, барабанным ударом отзывавшихся на каждое попадание тупой тренировочной стрелы. Четверо рослых рабов, тяжело кряхтя, проносили укреплённый одноместный паланкин сквозь хитроумно устроенный коридор качающихся брёвен, а огромный кривоногий сотник, по одежде вроде бы караит, недовольно крякал, взмахивая небольшим белым бунчуком и выговаривая носильщикам за ошибки.

Марко с наслаждением потянулся, расправляя мышцы, вдохнул душный запах конского и людского пота и радостно ощутил биение стали в ножнах. Сзади скрипнул песок. Марко оборотился. Кончак- мерген приветствовал его, не скрывая радости:

– Большая честь для нас, молодой мастер, что вы навестили наше скромное жилище.

– Большая честь для меня быть допущенным туда, где куётся славное оружие победы, в самое сердце Запретного города, – отвечал Марко стандартной протокольной формулой на катайском.

– Я слушаю вас, молодой господин, – сотник моментально понял смысл формальности Марка и слегка напрягся.

– Сейчас ты покажешь мне, как тренируется отряд бутанских стрелков, прибывший позавчера. Мы поговорим, выпьем чаю, а потом ты шепнёшь Тогану одну фразу: «Тогда же, там же».

– Мне нет ходу в покои Тогана.

– Лучники доложат ему о нашей встрече, и он сам к тебе подойдет, – улыбнулся Марко.

– Ваша проницательность опережает ваш возраст, молодой мастер, – ответил Кончак-мерген, тоже переходя на катайский.

Сотник резко выплюнул в воздух команду, и через мгновение им подвели низкорослых степных лошадок, смышлёных, как охотничьи собаки. Копейщики развернулись в сторону Марка и преклонили правое колено, отдавая салют посланцу императора…

…Синий воздух моментально похолодел и сгустился, как только оранжевый солнечный круг упал за горизонт. Марко спешился у «Яшмовой жабы», но не пошёл к освещённым десятками фонарей воротам, откуда пискляво кричал зазывала, а под прикрытием тёмных верблюжьих туш, сонно жевавших на привязи, прокрался к заднему входу, подле которого лениво стояли двое толстенных охранников с грубыми копьями. Марко посмотрел на слабо освещённые окна третьего этажа и тихо прополз за спинами неторопливо переговаривающихся толстяков, прячась за дорогими кошмами тонкого войлока, вывешенными на просушку.

Потерев ладони о подошву, чтобы не скользили руки, Марко почти неслышно вскарабкался на карниз второго этажа, прошёл по нему, впиваясь немеющими пальцами в почти невидимые трещинки в кладке, и, подпрыгнув, вбросил тело в единственное распахнутое окно, дышащее сладким теплом в остывающий вечерний воздух. Перекатившись через подоконник, Марко замер в тени, вытолкнув на полцуня рукоять меча из фиксатора. Но волнения оказались напрасными: за полупрозрачной ширмой грузный катаец с причёской вельможи сладко стонал под ласками двух смуглых девушек. Колокольчики, вплетённые в их волосы, издавали тихий ритмичный звон, перемежаясь мелодичным смехом наложниц, довольно откровенно обсуждавших на уйгурском своего клиента. Марко чуть не прыснул в кулак, расслышав непристойную шутку, но удержался и выскользнул из покоев, не потревожив сладострастников. Только песчаные узоры, непрестанно струившиеся вокруг его сапог, почти неслышно прошелестели в душной полутьме. Пробежав по пустому коридору, Марко толкнул известную ему с прошлого раза потайную дверь и вошёл в жаркий сумрак, напоённый тяжёлым ароматом асафетиды. Тонкий силуэт Тогана змейкой промелькнул на фоне светлого квадрата окна, и знакомый голос тихо мяукнул на катайском:

– Ни хао.

Марко улыбнулся внезапной официальности полускрытого темнотой собеседника и, приложив правую руку с зажатым в ней мечом к сердцу, громко выпалил боевой клич чингизидов. Тоган машинально ответил на клич, как полагалось в его отрядах, и тут же расхохотался, сказав с притворной досадой:

– Ты прав, Марко, кого мы пытаемся обмануть темнотой?

– А ты хотел бы обмануть меня?

– Перестань, – улыбнулся Тоган, зажигая масляный светильник.

– Зачем звал? Отец ведь запретил тебе видеться с его детьми.

– Что может сделать больной старик? Особенно если никто не расскажет ему об этой встрече, – сказал Марко, осторожно пробуя прощупать реакцию Тогана. Расчёт оказался верен: чингизид-полукровка не оскорбился, как поступил бы обычный сын обычного отца, а лишь рассмеялся. Марко понял, что польстил его чувству ревности.

– Неужели ты выполнил мою просьбу? – спросил Тоган. – Не побоялся войти в безумные грёзы моего без пяти минут венценосного братца?

– Я собирался сделать это. Но…

– Неужто испугался? Я слышал, что вы вроде бы виделись.

– Мы виделись только мельком, и бояться мне ничего не пришлось. Темур лишь дал мне знать, что ему известно о моём намерении… э-э-э, – Марко на секунду стушевался, подыскивая нужное слово, – исследовать его сны.

– Это тебя остановило? Или ты сумел договориться с ним? – явно с подковыркой спросил Тоган.

– Мне не о чем с ним договариваться. Я с ним хлеб не делил. И в походы не ходил, – жёстко бросил Марко, глядя прямо в лукавые глаза чингизида.