Машина знаний

Он просто стоял и смотрел на меня, а потом вдруг закричал.

— Электрик! — завопил он, с яростью указывая на меня пальцем.

Внезапно я узнал старика, спустил ноги со стола и встал из кресла.

— Доктор Киндлер! — сказал я, удивлённый до глубины души.

Это был он, точно он — коллега Картера, всё это время находившийся в санатории как шизофреник. Но сейчас он не походил на сумасшедшего. Он просто выглядел до крайности взбешённым.

— Доктор! Безмерно рад вас видеть! — воскликнул я. — И Картер тоже будет рад. Мы понятия не имели, что вы вылечились…

Док Киндлер прервал меня, выкрикивая все ругательства, какие только могли прийти на ум учёному.

— Вы, слепые дураки, решили поведать миру о моём открытии, не зная о нём ничего! Вы даже не представляете, что вы, возможно, натворили!

Затем он закричал ещё громче:

— Полиция!

Мне не очень хочется рассказывать, что за этим последовало. Когда Картер вошёл в дом и увидел старого доктора, он побагровел и кинулся наутёк. Но полиция уже прибыла, и тогда всё открылось.

Нет необходимости пересказывать вам всю горькую историю. Она получила широкую огласку, и многие люди принялись называть меня идиотом. Я полагаю, что это всё же лучше, чем быть осуждённым за кражу, как Картер.

Да. Картер просто сознательно украл изобретение старого дока, а вовсе не участвовал в его создании, как он сам мне сказал. Он полагал, что док Киндлер был отправлен в санаторий на всю жизнь, не предполагая, что шоковая терапия в конце концов восстановит разум старого профессора.

Я не виню старого дока за то, что он так взбесился, когда вернулся домой и узнал об этом, как и за то, кем он называл меня в суде. Я предпочитаю, чтобы меня называли «тупой марионеткой», а не вором.

Конечно, они отобрали у меня пентхаус, крупный банковский счёт и всё остальное. Мне повезло, что они вернули мне мои первоначальные тридцать тысяч. Док Киндлер был достаточно милостив ко мне, чтобы оговорить это, когда он передавал все права на EО правительству.

Знаете, что я сделал первым делом, когда вышел из суда в тот день?

Я пошёл в ближайший салон ЕО и попросил их удалить все мои курсы, даже грамматику.

И я сделал это, потому что был встревожен. Меня взволновало то, что сказал док Киндлер в тот день в зале суда.

— Мой нечестный ассистент и этот болван Парди, обманутый им, не осознавали всего, что они творили, когда использовали моё открытие! — заявил Киндлер. — Когда я потерял рассудок, мои эксперименты с электрообразованием ещё не были завершены. Я обнаружил, что мельчайшие электронные импульсы, используемые при электрообразовании, оказывают постоянное воздействие на зародышевую плазму, а также на весь организм, но не успел выяснить, в чём заключается этот эффект.

— Не могли бы вы изложить свои соображения в более простых технических терминах, доктор? — спросил судья.

Голос Киндлера был серьёзен.

— Я имею в виду, что импульсы ЕО оказывают мощное мутационное воздействие на гены, контролирующие развитие мозга будущего ребёнка.

Я забеспокоился.

— Мой маленький мальчик будет ненормальным, потому что мы с Хелен много раз принимали ЕО, прежде чем он родился? — спросил я его.

— Этого я пока не могу сказать, — мрачно ответил Киндлер. — Я как раз пытался определить природу эффекта, когда потерял рассудок, а вы позволил Картеру уговорить вас присвоить мою работу.

Это так напугало меня, что я удалил все свои ЕО-записи перед тем, как пойти домой той ночью, а Хелен закатила истерику, когда услышала об этом.

— Только не впадай в истерику, — взмолился я. — Доктор сказал, что не знает, как это повлияет на Персиваля. Возможно, всё не так уж плохо.

— Но мы с тобой были чуть ли не первыми, кто воспользовался ЕО, и если что-то может произойти из-за этого с детьми, это случится в первую очередь с Персивалем! — всхлипывала она.

Мы вошли и склонились над его кроваткой. Я не увидел в нём ничего плохого и сказал об этом. Он был таким толстым и здоровым на вид годовалым ребёнком, лежащим и смотрящим на нас снизу вверх.

— Да, но что с его рассудком? — всхлипнула Хелен. — Он уже должен был пытаться говорить, но он не произнёс ни слова.

— Может быть, я смогу заставить его говорить, если буду с ним много работать, — в отчаянии сказал я и пошевелил подбородок Персиваля. — Скажи «мама», Персиваль! Агу, агу — скажи «мама»!

Персиваль открыл рот и заговорил. Он говорил довольно дрожащим и пронзительным голоском.

— Я полагаю, отец, — сказал он, — что ободряющие звуки, издаваемые тобой в мой адрес, имеют звукоподражательное происхождение и предназначены для стимулирования способности к подражанию. Тем не менее, я должен просить тебя не повторять этих звуков.

Мы с Хелен уставились друг на друга.

— Он заговорил! — выдавил я. — Он заговорил как профессор! Ты слышала?

Хелен уставилась на меня широко раскрытыми глазами.

— Но он никогда раньше не говорил ни слова — ни единого слова!

Персивалю, казалось, было скучно.

— На самом деле, вряд ли вы ожидали, что я стану участвовать в неинтеллектуальных разговорах, ведущихся в этом доме!

Да, таково было влияние электронных импульсов ЕО на нерожденных. Каждый курс, который мы с Хелен когда-либо проходили, оказался в голове Персиваля, когда он родился! Тот факт, что нам стёрли наши собственные знания, нисколько на него не повлиял.

И я хотел, чтобы у меня был сын, гордящийся мной. Смешно. Наш Персиваль любит своих родителей, но мы никогда не доживём до того дня, когда будем знать хотя бы половину того, что он знал, когда родился!

То же самое, конечно, было и со всеми другими детьми, родившимися после использования ЕО. Каждый из них появился на свет с полным багажом знаний.

Вы знаете, как это всё изменило. Конечно, пришлось снизить возраст для голосования и занятия должностей до нуля.

Мы не могли принимать на госслужбу только взрослых, когда наши собственные дети были в десять раз умнее нас.

В наши дни половине конгрессменов меньше десяти лет, а высокие должности в основном заполнены юными гениями. Я слышал, что в Калифорнии есть двенадцатилетний подросток, которого готовят в президенты.

Но вот что меня поражает:

Наши дети всё ещё продолжают вливать в свои мозги новые знания с помощью EО. Тогда, через двадцать или тридцать лет, какими будут их дети? Я всё чаще задаюсь этим вопросом.