Маска чародея

Теперь это стало моим доменом. Я его унаследовал. Так я стал чародеем с постоянным местом жительства в Городе-в-Дельте.

Рабы, увидев творившееся в кабинете, судорожно замахали руками, спешно творя знаки, отгоняющие злых духов. Я указал на черный стул с высокой спинкой. Они усадили меня на него.

– Уберите все это, – распорядился я, махнув рукой на кости и труп.

Раб, несший меня, в страхе поднял взгляд.

– В… топку, хозяин?

Я вздохнул и откинулся назад.

– Нет, нет. Воздайте им все необходимые почести.

Рабы, завязав себе носы кусками ткани, подняли труп – один под мышки, второй под колени – и ушли.

Должно быть, я заснул. Когда я проснулся, солнечный свет заливал комнату уже с другой стороны. Рабы еще возились, собирая кости. Можно было подумать, что тут погибли сотни, даже тысячи людей.

Должно быть, рабы трудились уже много часов подряд весьма довольные тем, что им не приходится общаться со мной. Я остался предоставленным самому себе и вполне мог осмотреться. Порывшись в сумке с одеждой, я извлек оттуда свои туфли; в туфлях, плотно прилегающих к моим забинтованным лодыжкам, мне было легче ходить.

С трудом поднявшись, я, подволакивая ноги, доплелся до ближайшей стены. Рабы по-прежнему не обращали на меня ни малейшего внимания. Я вполне мог бы приказать им помочь мне, но решил этого не делать. Так что именно я нашел длинную металлическую палку с крюком на конце и с ее помощью открыл все окна, чтобы выпустить из комнаты запах смерти.

Скорее всего, я провел не один час, изучая библиотеку своего предшественника. Один раз, словно очнувшись, я обнаружил, что рабы поставили передо мной поднос с едой. Я немного перекусил и продолжил чтение, просматривая том за томом и откладывая в сторону книги, которые пока не мог открыть, так как не знал нужных заклинаний. Позже, когда стемнело, раб принес мне лампу.

Но сосредоточиться я не мог. Одна мысль, став навязчивой идеей, снова и снова возвращалась ко мне: топка. Раб, спросивший, пойдут ли тело и кости в топку, явно ожидал, что так оно и будет.

Я закрыл книгу, которую читал, и встал. Я все еще не слишком уверенно держался на ногах, страдая от боли и слабости, но я непременно должен был это сделать. Взяв со стола лампу, я направился обратно в лабораторию.

Кости исчезли. С пола соскребли даже черные пятна золы. Рабов и след простыл. Скорее всего, они ушли спать. Меня это вполне устраивало – я не хотел, чтобы они увидели то, что я мог обнаружить.

Ну, и где же топка? Луна встрепенулся внутри моего сознания, наполовину проснувшись. Я сконцентрировался на том, что делал, пытаясь не разбудить его. Я еще не был готов к встрече с ним даже внутри самого себя – пока не готов, вначале следовало раскрыть его тайны.

Наконец я нашел люк в полу. Я встал на колени – они выдерживали нагрузку значительно лучше лодыжек – поставил перед собой лампу и взялся за железное кольцо обеими руками. Потянув изо всех сил, я все же умудрился открыть крышку люка. Она вырвалась у меня из рук и со страшным грохотом ударилась об пол с противоположной стороны.

Пока не стихло эхо, я колебался, не решаясь ничего предпринять. Но никто не пришел, даже рабы.

Вскоре обнаружилась и лестница. Я взял мерцающую лампу и начал спускаться в полумрак. Как только я ступил ногой на пол, мне показалось, что надо мной насмехается абсурднейший светящийся рот длиной в несколько ярдов. Это была топка. Да. Среди едко пахнувшего пепла еще тлели угли. Подвал был достаточно просторным, но с низким потолком, поддерживаемым квадратными кирпичными колоннами с многочисленными проходами. У меня создалось впечатление, что множество боковых помещений сходятся к одному главному, и в самом центре расположилась топка.

С помощью лампы я зажег несколько факелов. Длинные тени заколыхались по стенам, отступая. От того, что я увидел там, меня чуть не вырвало.

Подвал был настоящей камерой пыток. Здесь были и кнуты, и ножи, и металлические щипцы, и клещи, аккуратно развешанные на крючках, словно инструменты плотника. Справа от меня стоял гроб, утыканный по краям ножами. Слева – какая-то разновидность дыбы. Прямо передо мной – множество других машин и механизмов принципов действия которых я не понимал, но назначении не усомнился ни на минуту. Но страшнее всего была хитроумная штуковина, состоявшая из кандалов, цепей, роликов и шестеренок – с ее помощью, без сомнения, еще живые, дико кричащие жертвы отправлялись в жерло топки и поджаривались там, быстро или медленно, в зависимости от желания палача.

Я подошел поближе, одновременно объятый ужасом и, надо признаться, заинтригованный. От топки шли многочисленные трубы, и каждая из них вела к камню или, в отдельных случаях, к стеклянной бутылке. Вокруг нее кучей были свалены молотки и клещи всевозможных размеров и длинные металлические трубки, используемые кузнецами или, возможно, стеклодувами. На стуле лежал аккуратно свернутый кожаный фартук.

В этом и заключалась, я был уверен, суть магии моего предшественника – в этой фабрике боли.

И все это мой враг завещал мне.

Я развернулся и, пошатываясь, поднялся по лестнице, едва не задохнувшись от усилий, захлопнул крышку люка и сел на сундук, закрыв лицо руками и зарыдав навзрыд от всего увиденного и от осознания того, что работавший там, внизу, Декак-Натаэ-Цах, был теперь внутри меня. Мы были неразрывно слиты воедино. Теперь и я стал немного похожим на него. У меня не было возможности разрушить все, что он создал, кроме того существовала ужасающая перспектива, что однажды я и сам сочту все это полезным.

В тот момент я мог лишь – что я и сделал – сдвинуть сундук на крышку люка и запретить пользоваться топкой. Со временем она остынет.

С лампой в руке я вернулся в библиотеку. Среди книг я чувствовал себя спокойнее. Но я все же так и не смог сосредоточиться и вскоре заснул над книгой.

Во сне я спросил: Декак-Натаэ-Цах, каким ты был на самом деле?

Вся оставшаяся часть сна была плодом моего собственного разума, вернее, той его части, куда вселился чародей Луна, а его ответ и стал моим сном.

Я был стариком, помнившим, что значит быть молодым, но память старика не простиралась до моих лет – шестнадцати без месяца или около того. Так что мне, разделенному пополам, было особенно странно возвращаться так далеко в угасающих воспоминаниях старика, в те времена, когда ему было лет двадцать пять или около того, и он был высоким широкоплечим мужчиной со своими надеждами и ожиданиями, так не похожими на надежды Секенра.

Став этим мужчиной, я шел с кем-то рука об руку – во сне я не мог разглядеть лица своей спутницы, но ее присутствие ощущалось очень сильно – по местности, которой я не то что никогда не видел, но и представить себе не мог. Горы с белыми вершинами упирались в небо. Прямо передо мной простирался крутой склон, усеянный белыми и пурпурными цветами, он кончался где-то далеко в долине с лазурными озерами, переливающимися всеми цветами радуги.