Маска (И)

Поначалу меня в нем зацепила его невероятная схожесть с Луче — глаза Тсуны сияли так же, как у нее. От них обоих исходила необычная аура, которая внешне была спокойна и мягка, но в любой момент могла стать убийственной. Но это было лишь в начале нашего знакомства. Чем дольше я жил рядом с Тсуной, тем отчетливей понимал, насколько он силен и прекрасен своей душой. Со временем я стал замечать, что мои мысли, если они не заняты чем-то важным, крутились вокруг этого карамельного чуда, все чаще я ловил себя на том, что откровенно засматриваюсь на него.

Если бы Иемитсу узнал, какие мне порой снились сны с участием его сына, он прикопал бы меня под ближайшем деревом. И плевать бы он хотел, что мы друзья детства. Однако на мое счастье, он об этом даже не подозревал. Ровно, как и сам Тсуна, который, к слову, тоже проявлял интерес к моей персоне. Не заметить его любопытный, неосторожный взгляд было невозможно, но я специально делал вид, что это не так. Было забавно наблюдать за сменой эмоций на лице Тсуны, который даже не знал, что его прекрасно видно. Сначала он внимательно изучал мое тело с поистине невозмутимым видом, но затем начинал краснеть. Румянец, появляющийся сперва на скулах, распространялся дальше, охватывая щеки, и плавно перетекал на кончики ушей. Эмоции Тсуны, едва ли не «CapsLk-ом» написанные на лице, также заставляли умиляться. Догадаться о содержании его мыслей было очень просто, но от того не менее приятно.

Я нравился ему, быть может, даже больше, чем думал, но и он уже тогда был мне не безразличен. Однако понять и принять свои чувства я смог только в Какуе Ленде, после того, как увидел жуткие синяки на его теле, оставленные Наной и узнал правду об этой женщине. Но не это заставило мое сердце пропустить удар, и затем пуститься вскачь, а глаза Тсуны. В них плескалось море страха и затаенной боли, но по соседству с ними я увидел облегчение и надежду. Он не мог сам рассказать о том, кем на самом деле была его мать, Нана позаботилась об этом, запугав сына до полусмерти, однако он ждал и боялся, когда же кто-нибудь поймет все сам.

Этот хрупкий, слишком добрый и чересчур наивный паренек всего за пару месяцев сумел привязать меня к себе. Теперь я желал защитить его, оградить от трудностей и испытаний, хотя и понимал, что мне это едва ли удастся. За него слишком плотно взялась Вонгола, ведь она бы не отпустила наследника Примо. Тсуна слишком важен для нее, но методы, которые выбирал Девятый для его «тренировок», были слишком жестокими, даже по моим меркам. Уже и не знаю, сколько раз мне приходилось скрывать глаза полами шляпы, чтобы никто не увидел мое беспокойство, однако, когда я увидел окровавленное тело Тсуны, я уже ни о чем не думал.

Мой мир едва не рухнул. И хотя внешне я почти никак не проявил своих чувств, мне стоило больших трудов не сорваться на поиски этой сволочи, что посмела причинить моему Тсуне вред! В тот момент меня остановило только то, что без моего пламени Солнца, и без того едва действующего на тело ученика, он погибнет. Долгие часы операции, что заставили даже Шамала попотеть, прошли для меня, как в тумане. Я помню свои четкие приказы: вызвать Мукуро, извлечь яд из тела Тсуны, выставить охрану периметра… Но все слова, что срывались с губ, были механическими, продиктованными опытом, мыслями я был далек от всего происходящего. Наверное, это будет звучать странно и несвойственно мне, но в тот момент я думал лишь о том, смогу ли я когда-нибудь снова увидеть его улыбку…

Надежда на это таяла. Шамал сказал, что Тсуна впал в кому, а Мукуро показал страшные, полные страданий воспоминания ученика. Невольно у меня возник вопрос: как он до этого вообще мог смеяться? Пережить столько и не утратить внутренний свет может далеко не каждый, если вообще хоть кто-то.

На Иемитсу, в одночасье узнавшего о предательстве жены и тяжелом состоянии сына, было больно смотреть. То, что случилось с Тсуной, произвело на него очень сильное впечатление, и теперь он боялся даже на несколько часов оставить сына. Он не покидал палату и спал рядом с кроватью Тсуны на неудобном стуле. Единственный раз, когда он вышел за пределы комнаты, был вечером следующего дня после боя Дождя. Тогда мы вдвоем направились на встречу с Варией, чтобы прекратить Конфликт Колец. Но уже покидая палату Тсуны, Иемитсу настоял на том, чтобы все Хранители находились рядом с его сыном и были готовы в любой момент отразить атаку.

По-моему, караулить свое Небо хотели все Хранители и близкие Тсуне люди. Однако каждый раз с болью в сердце я уходил координировать поиски Наны или раздавать приказы относительно безопасности периметра больницы, вместо того, чтобы быть рядом с моим Тсуной. «Если не я, то кто?» — так я оправдывал себя, хотя в глубине души и понимал, что просто не могу смотреть на полностью замотанного бинтами ученика. За эти несколько дней, что прошли с момента нападения, я заходил к Тсуне всего два раза, причем первый был, когда Иемитсу прибыл в Намимори, а второй, когда в палату пробрался Бельфегор.

Когда Принц и прибывший чуть позже Скуало предложили, в своем стиле конечно, союз, я тут же ухватился за их предложение. Во-первых, с их силой у нас появлялось гораздо больше шансов победить Нану, а во-вторых, за составлением плана атаки я мог проводить бессонные ночи. Три дня я не смыкал глаз, ведь каждый раз перед внутренним взором начинали проноситься картины воспоминаний Тсуны и виды его израненного тела. И хотя усталость брала свое, я по-прежнему не мог даже думать о сне.

Все мои мысли были рядом с учеником, ровно как и сердце. Теперь я понимал, что чувствую к нему, но не мог ничего ему рассказать. Тсуна спал и, по словам Мукуро, нашедшего в его сознании тень Кровавого Тумана, не мог проснуться в ближайшее время. Единственное, что мы могли сделать, чтобы спасти его — это победить Нану. Непростая задачка, особенно учитывая то, что с большой вероятностью у нее под контролем находится босс Варии. Но ради моего карамельного чуда я, как и все Хранители и близкие Тсуны, готов на все, даже совершить невозможное.

Жди нас, мой драгоценный ученик, мы обязательно спасем тебя…

End Pov Реборн

***

Pov Тсуна

Темно. Я все еще в этой странной комнате без пола, потолка и стен. Мои руки жестко зафиксированы цепями, которые полностью лишают движения и сил. Я не знаю, как долго я уже нахожусь тут. Быть может, день, неделю или всего час? Мои мысли путаны и бессвязны. Порой я слышу какие-то голоса, и тогда в моей груди будто разгорается огонь! Но в следующий миг все гаснет, и я уже не знаю, почудились мне полные доброты и любви слова или нет.

«Дечимо…» — вдруг снова услышал я чей-то голос. В нем все так же звучала бесконечная доброта и нежность, но были еще нотки печали, волнения и силы. Мое сердце забилось чаще почему-то, а в голове стал нарастать гул. Насколько мне позволяли цепи, я огляделся, но кроме темноты ничего не увидел. Разочарованный, я снова повис на своих оковах, решив, что все это галлюцинации моего уставшего разума.

«Дечимо…» — снова раздалось отовсюду, и я встрепенулся. Мне не послышалось! Кто-то действительно звал меня! Но почему он так странно называл меня? Что это слово вообще означало?

Я снова стал вглядываться в непроглядную тьму, невольно вспоминая, как оказался здесь. Кажется, кто-то из дорогих мне людей пытался меня спасти меня, но… Я нахмурился, ведь моя память снова подводила меня. С тех пор, как я попал в эту комнату, я стал замечать, что ее темнота будто меня пожирает изнутри. Мои эмоции, мысли, чувства, память — все это постепенно исчезало. Наверное, я должен был бы бояться, но почему-то ничего, кроме безразличия я не ощущал.

«Дечимо…» — голос стал громче и настойчивей, а у меня в груди потеплело. Не знаю, кто этот человек, что зовет меня, но я бы хотел знать, почему мне так приятно слышать его голос. Как бы я хотел, чтобы он был здесь!