Маска красной смерти

Людской поток устремляется к одной из дверей, и слуги следуют за ними, несут бутылки вина и корзины с угощениями.

— Мы собираемся выйти наружу, — говорит Принц Просперо. — Насладились временем, проведенным вместе?

— Колесный пароход? — спрашивает Элиот, игнорируя инсинуации в вопросе дяди.

Придворные изучают меня. Я играю с бриллиантом на пальце, думая о том, какое имеют значение бриллианты в мире, в котором болезнь скользит через воздух в наши горла. Ненавистный бриллиант разлагает свет газового канделябра на тысячи цветов, прекрасных и бесполезных.

— Как красиво, — говорит придворная дама. Взгляд на ее лице полон неподдельной зависти. — Элиот недостаточно часто посещает дворец.

— Истинная правда, — Элиот сжимает руки на моих плечах.

— Но ты мог бы здесь жить, — говорит девушка.

— Да, — его тон нейтрален. — Я не могу представить ничего более ужасающего, а ты? — шепчет он прямо мне в ухо.

— Мы живем в страхе перед недовольством твоего дяди, — она вздрагивает. — Перед отсылкой обратно в город. И ты все еще выбираешь эту жизнь. Должно быть, ты очень смелый.

Элиот убирает руки с моих плеч.

— Уверен, вы никогда не разочаруете принца, — по-доброму говорит он девушке.

— Надеюсь, нет. Мой кузен рассказывает ужасные вещи о том, что происходит в городе.

Девушка подносит носовой платок к маске, словно чтобы блокировать ужасный запах. Я никогда раньше не видела такого жеста, но леди двора кажется снова и снова его повторяют. Даже при наличии масок, они боятся воздуха и ошеломлены идеей вернуться в город.

Слуги привозят нас к самой кромке воды на повозке, оснащенной большим паровым двигателем. Лодка, которую украшают две палубы с красочными вымпелами и маленькие павильоны, расположенные на них, также движутся силой пара.

— Сегодня в воде крокодилы, — слышу, как кто-то произносит.

Он прав. Канал кишит рептилиями, я делаю шаг назад от перил. Элиот смеется. Сейчас его смех мне очень не нравится.

— Знаешь, они едят людей, — говорит он. — Несколько лет назад собиратели трупов выяснили, что проще сбрасывать тела в реку и позволять крокодилам доделать остальную работу.

Я представляю ребенка, крошечное тело, завернутое в одеяло. Едят ли крокодилы одеяла? Или оставляют их плавать в воде? Скольжение рептилий заставляет меня почувствовать слабость. Даже волны воды, мягко разбивающиеся о борта лодки, ужасают меня.

— Мне всегда нравились лодки, — говорит Элиот, и я на момент вспоминаю пароходик Генри, ездящий вперед-назад по столу, пока я завтракала с Уиллом. А затем и благоговение отца перед гаванью.

— В гавани появился оборудованный пароход, — говорю я.

— Да. Это была моя идея. Он был заказан, чтобы поставить меня во главу морского пути.

— Ты веришь, что за пределами города есть люди? — у отца есть книги, в которых нарисованы знаменитые места мира. Места здоровые и прекрасные. Я хочу, чтобы Элиот сказал мне, что да, там другие люди. Что однажды мы сможем посетить другие города.

— Если мы пережили чуму, тогда и другие должны. Может быть, там есть методы, предотвращающие болезнь. И мы слышали о местах, не поддавшихся болезни. Может быть, нам с тобой даже не понадобились бы маски.

— Странно, что никто не приезжает в город. Если другие выжили, что их останавливает?

— Что их останавливает? Внутренняя борьба, страх, отчаяние? Я бы хотел найти других. Но пароход не для этого. Не для меня.

Струнный квартет играет спокойную мелодию, когда лодка Просперо поворачивает к берегу, и на мгновенье нам открывается вид на город. Красивый, опасный, тлеющий.

Мушкетные залпы заставляют меня подпрыгнуть. После, момент напряженной тишины, пассажиры смеются и аплодируют.

— Не смотри, — Элиот хватает меня за плечи и отворачивает, я вижу три фигуры, стоящие среди камней на берегу.

— Они больны? — спросила я.

— Да.

— Они уходят из города в топь? Умирать?

— Они не всегда умирают, — он долго смотрит на меня. — Я знаю мальчика, который выжил после заражения.

— Что с ним случилось? — я не уверена, что хочу знать.

— У него были незначительные синяки, а кожа была огрубевшая. Все ждали, что он умрет, но он даже не выглядел больным, и даже не был прикован к постели. Вместо этого, люди, которые контактировали с ним, умирали. Сначала думали, что это совпадение. Когда его собственная мать слегла от инфекции, он покончил с собой.

Я задыхаюсь.

То, что люди с инфекцией заканчивали жизнь самоубийством, не было неслыханным, но все еще ужасало меня.

— Они опасны, эти люди с болезнью. Особенно для тех, кто их любит. Большинство из них добровольно уходит в топь. Другие бегут из города. Или их убивают.

Я никогда не была на болотах, но они выглядели совсем неприветливо, полные рептилий и кусающихся насекомых. Я вижу несколько дымоходов, может, деревня на четыре-пять домов. Думаю о том, знал ли отец, что здесь деревня. Должен был.

Среди кучи камней, окаймляющих берег, я вижу статую. Она выглядит как девушка, тянущаяся из щебени. Я указываю на нее.

— Талант не исчезает, даже если ты болен, — замечает Элиот.

— Пока ты не умрешь. Тогда он уходит навсегда, — тихо говорю я. — Принц знает, что люди могут прожить так долго?

— Да. Конечно. Почему, по-твоему, разрешено убивать всех зараженных?

Мы слышим смех с кормы лодки, и выходят хорошо одетые пассажиры, готовые к любому развлечению.

Я не могу отвести взгляд от трех фигур на корме.

Одна падает на землю. Еще одна бежит, скрываясь за кучей камней. Последняя фигура сидит, уставившись прямо на нас. Мы слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо, но я представляю неповинующееся выражение на нем. Либо он собирается напасть на охрану, либо ему все равно.

Залп мушкетного огня снова поражает меня, даже несмотря на то, что я его ожидала. Когда мушкетная пуля поражает известняк, во все стороны летят искры. Я глубоко дышу, довольная тем, что они промахнулись.

Но с последней вспышкой огня мужчина падает рядом с нами.

Тело падает с поднятыми вверх руками, близко к воде, и пока мы наблюдаем, из болота выползает большой крокодил.

Слезы бегут по моим щекам. Мое забвение должно было длиться дольше. Реальность оказывается сильней, чем наркотики Элиота. Ослепленная, я спешу прочь от этого веселья.