Маска Владигора

— Идем!

Недолго шли они и скоро очутились близ, как поняла Любава, ворот Грунлафова дворца. Стражник кого-то окликнул, и ворота приоткрылись. Видела Любава, что воин показал кому-то серебро, что-то проговорил скороговоркой. Двери надолго затворились, но стражник, глядя на Любаву, все время заговорщически ей подмигивал, давая, видимо, понять, что готов сделать для нее что угодно, если ему, конечно, хорошенько заплатить.

Но вот ворота приоткрылись. Кто-то невидимый что-то шепнул стражнику в образовавшуюся щель, и снова створки ворот закрылись.

— Ну вот что, — заговорил стражник, — твой витязь жил в доме ремесленника Звенислава. К нему иди. Это недалеко, только свернуть направо, а потом мимо поилки для коней. Дом о двух этажах, на каменном подклете.

Недолго пришлось идти Любаве. Вскоре остановилась возле высокого забора из бревен, так плотно друг к другу поставленных, что ни единой щелки не имелось, чтобы заглянуть во двор и позвать кого-нибудь. К воротам подошла, постучала кольцом висячим.

— Кто стучит? — послышался из-за забора голос.

— К хозяину, к ремесленнику Звениславу, — ответила Любава.

— Кто такая?

— Только ему и скажу.

Ворота приоткрылись, чей-то глаз придирчиво Любаву с ног до головы оглядел.

— Проваливай отсюда! — был приказ. — Нищим не подаем!

Любава, разъяренная грубостью привратника, громко вскрикнула, и столько власти, гнева было в ее словах, что и сама-то испугалась:

— А ну-ка отворяй, пес шелудивый! Княжна Любава, сестра Владигора Синегорского, хочет с хозяином твоим поговорить!

Мигом ворота распахнулись. Привратник, дюжий мужик в неподпоясанной рубахе, пропуская во двор Любаву, часто и низко кланялся, бормоча:

— Прости, государыня, не признал, не прогневись, по одежке судим.

— Веди к хозяину! — только и сказала ему Любава и скоро уж входила в сени просторные и чистые, две горницы, ведомая привратником, прошла и остановилась возле запертых дверей.

Осторожно постучал привратник:

— Господин, а, господин!

— Ну чего тебе? — голос послышался сердитый.

— Гостья к тебе пришла, называет себя княжной Любавой, сестрой князя Владигора из Синегорья. Впустишь ли?

— Ну что ты за дурак, Бронька! Спрашиваешь еще — скорей пусть входит!

Прошла в покой Любава. Хозяин в сторону куски кожи отложил — отбирал лучшую для пошива сапог. Из-за стола поднялся, но только взглянул на бедно одетую Любаву, как насупился, руки на груди сложил, гмыкнул:

— Хм-м, это ты-то княжна Любава? Сестрицей зятя князя нашего зовешься, Владигоровой сестрой? Что-то не похоже!

Любава не смутилась. Перстень, на шее у нее висевший, с синегорской печатью перстень, из-за пазухи достала, Звениславу показала:

— Вот, гляди — печать князей Ладорских. А в рубище потому к тебе я пришла, что князь твой самым наглым образом проезд в Пустень для меня и моей дружины закрыл. Вот и пришлось мне огнищанкой нарядиться. К тебе же, Звенислав, я по делу, помоги.

— Ну садись, — указал Звенислав на лавку, покрытую дорогим сукном. — Угощение сейчас доставят, поговорим. Помогу тебе, княжна, если это в моих силах.

— Угощения не надобно, — проговорила женщина, присаживаясь у стола, — спешу я очень. Скажи мне только, не ведаешь ли, куда отправился тот витязь, который был на постое в твоем доме, когда стреляли на ристалище из луков. Безрукий, говорят, он был, зубами тетиву натягивал.

Звенислав заулыбался:

— Что ж, помню такого, помню! Велигором его звали, по нраву был мне тот витязь. А в последний раз видел я его, когда пришел он ко мне, чтобы узнать, где в Пустене можно колдуна сыскать.

— Ну и что же ты ему сказал? — не терпелось поскорей узнать Любаве, куда отправился единокровный брат ее.

— В старую слободу его послал, к Острогу-чародею. Ступай к нему… — И прибавил, глаза отводя: — Если не боишься. Разное бают об Остроге.

Любава отблагодарила Звенислава и словами, и низким поясным поклоном. По добротно вымощенной улице пошла, расспросив прохожего, в старую слободу. Придя туда, долго, как и Велигор, искала дом чародея. Недружелюбно на нее смотрели те, у кого спросить хотела, как пройти к Острогу, молчали, старались поскорее отойти, но нашелся-таки один слобожанин, путь Любаве указал.

Вот пришла к избушке с покосившимися стенами. Дверь не заперта, постучала. Никто ей не ответил, толкнула дверь. Из темного угла вдруг явился, точно призрак, низенький взъерошенный старичишка с двумя торчащими изо рта зубами, зыркнул на Любаву недобрыми глазами, с надрывом заговорил:

— Что, кобылка, жеребчика своего искать пришла? Знаю, знаю!

— Чего пустое мелешь? — рассердилась Любава.

— Не пустое, дура! — погрозил ей кулачком старик. — Чародей Острог все знает, все! Ты, Любавка, Велигора ищешь, человека с крылом лебединым, да только трудно тебе будет его найти, ой, трудно, кобылица!

Любава, увидев, что перед ней в самом деле ведун изрядный, примирилась с грубыми речами старика. Ласково заговорила:

— Старче, помоги ты мне! Знаю, что приходил к тебе витязь, у которого было лебединое крыло вместо руки. Скажи, куда отправился он после того, как у тебя побывал?

— Да, был у меня твой Велигор, которого Крас, советник Грунлафа нашего, крылом-то и наделил. Личину приносил он колдовскую, с письменами чародейскими, составом колдовским мазанную. Владигора та личина-то и сгубила, страшилищем сделала.

— Неужто Краса проделки? — не удержалась от восклицания Любава. — Ах он аспид!

— Сущий аспид, сущий! — подтвердил Острог. — С ним никто, кроме Белуна, не совладает. А где сейчас Белун, который Владигора предупреждал, чтоб не баловался он изготовлением самострелов — не того, дескать, времени затея? Нет, не послушал Владигор, вот и сгубило его тщеславие да славолюбие. А еще краса Кудрункина сгубила, да токмо краса-то колдовская: чародеем Красом изображение Кудруны с таким расчетом делалось, чтобы поглядевший на него страстью проникался сильной к дочери Грунлафа. И Владигор, и Велигор, и многие другие — все этим недугом заболели, и токмо смерть Кудруны от чар этих освободит их.