Маски (сборник)

– Подождите, она вот-вот шевельнется, еще немного, не уходите. Ух ты!

– Как ей это удается? – пробормотал кто-то.

Галлахер останавливается. Снова смотрит на собравшихся.

Мигающие неоновые огни попеременно отбрасывают на лица цветные блики. Дождь усиливается. Прогоняемые непогодой, люди расходятся. Остаются только мальчик и Галлахер.

Галлахер смотрит на витрину.

Он видит восковую куклу в халате медсестры или то, что кажется таковой.

Мальчик смотрит на Галлахера – своего единственного друга.

– Подождите, еще чуть-чуть – и шевельнется, еще немного. Ух ты!

Галлахер смотрит на мальчугана.

– Уже без пяти двенадцать, малыш. Шел бы ты домой.

– Ничего страшного, мама знает, где я. Каждый вечер я прихожу сюда и стою часа по два.

– Все равно, – говорит Галлахер. – Поздно. Спокойной ночи, малыш.

Ребенок бросает тоскливый взгляд на Галлахера, потом на прекрасную женщину в витрине, облизывает губы, смотрит на дождь, падающий из тьмы, и принимает решение.

– Ладно. Через минуту все равно все закончится. Ночь!

И убегает в дождливую мглу.

Оставшись в одиночестве, Галлахер озадаченно рассматривает восковую фигуру, взгляд которой устремлен только вперед.

Галлахер собирается уходить, но останавливается.

Глаза восковой куклы в витрине задвигались вслед за ним. И – судорожно вернулись в исходное положение. Уставились в одну точку. Застыли.

– Вот это да, – прошептал Галлахер. – Ничего себе…

Разинув рот, он отступает на шаг назад, потом приближается к огромному стеклу.

– Так вот, значит, в чем дело, – шепчет он. – Вот где собака зарыта. Так, так…

И он изумленно таращит глаза. Струи дождя льются по его лицу, бумажная шляпа размякла.

Женщина по ту сторону стекла отсутствующим взглядом смотрит перед собой, ни один мускул на ее лице не дрогнет.

– Привет, – шепчет Галлахер, еле обозначив улыбку.

Женщина не шелохнется, а только смотрит в пустоту.

– Как тебя зовут? – шепчет Галлахер.

Женщина смотрит, вперив глаза в пространство.

– Я – Галлахер, – говорит человек под дождем. – Галлахер Великий. Слыхала о таком? Душа общества. Десяток тузов в колоде. В бумажнике – розовый куст. Я исполняю трюк на «индийском канате». А ты кто?

Льет дождь.

Женщина смотрит в пространство.

– Ладно, – говорит Галлахер, – ты хотя бы не торчишь на холоде. В такую ночь не так уж много зрителей. Нам нужно держаться вместе. Мы – два сапога пара.

Женщина смотрит в пространство.

Галлахер сначала отводит взгляд, потом поворачивает обратно.

И за этот миг глаза женщины мечут ему вслед взгляд, но стоит ему снова посмотреть на нее, как взгляд мгновенно застывает.

– Попалась! – торжествует он.

Он подходит ближе и снимает перед ней шляпу.

– Так, значит, ты живая, – шепчет он. – Или то, что они называют живой. Тебе здесь здорово достается. Что именно? Каждый вечер и каждый вечер? Восьмичасовая смена и каждый час пятиминутный перерыв? Что тебе говорит весь этот одинокий люд вроде меня, который собирается здесь в полночь? Небось изливают перед тобой всю душу без остатка, когда рядом – никого. А тебе приходится тут стоять, просто стоять и стоять, и все это терпеть. Ты умеешь читать по губам? Конечно, умеешь. И понимаешь все, что я тебе говорю.

Женщина его не видит.

– Я скажу тебе, – говорит он тихо под барабанящий дождь с бумажной шляпой в руке. – Я скажу тебе то же, что говорят все остальные. Но тебе не нужно меня бояться. Ты прекрасна. Поистине прекрасна. Сколько тебе? Двадцать пять?

Женщина уставилась в ночную тьму.

– Как ты дошла до такой жизни? – спрашивает он ласково, близко к стеклу. – Что с тобой стряслось? Хорошенькая девушка, весь мир пробегает мимо тебя, а между вами – стекло. Холодное стекло. Правда, оно защищает от ветра. А? Точно, точно.

Женщина смотрит в пространство.

Галлахер сминает бумажную шляпу в комок, и он исчезает.

– Видишь? Я факир. Я могу все. Что ни прикажешь. Только скажи. Могу осчастливить тебя. Осчастливить? В момент!

Из пустой ладони возникает лоскут ярко-синего шелка.

– Пожалуйста! – Он смотрит на него. – Нет, это синий – цвет, навевающий грусть. Не то. Опля! Так-то лучше!

Он поглаживает шелк до тех пор, пока он не становится ярко-оранжевым – цветом счастья.

– Чего еще изволите? – спрашивает он у витрины. – Все сделаю. У меня фокусов больше, чем в Африке слонов.

Шелк исчезает.

– Ах, – вздыхает он. – Может, счастье вовсе не в этом? Куда оно подевалось? Будь я проклят, если знаю. Спокойной ночи, леди. Я зайду в следующий раз. Поболтаем, а то тебе, наверное, одиноко.

Женщина смотрит только в темноту.

– Я загляну к тебе. Злоупотреблю своим преимуществом, прожужжу все уши. Проведу бесплатный односторонний сеанс психоанализа, облегчу душу. Спасибо за внимание. Меня зовут Галлахер, а как тебя величать, прекрасная дева?

Женщина таращится в пустоту.

Галлахер уже собирается уходить, но останавливается как вкопанный, пораженный увиденным, и оборачивается.

В витрине автоматически погасли огни, и манекен остался стоять без движения в темноте. Он заинтригован тайной ее неподвижности. С какой стати ей там стоять, если рабочее время истекло? Почему она не поворачивается и не уходит из витрины домой? Что-то удерживает ее во тьме. Она застыла, замерла, словно под воздействием чар. Он подходит к двери магазина, дергает ее. Заперто. Когда он возвращается к витрине, ее нет. Все еще озадаченный, он заходит за угол магазина и вдалеке в переулке видит девушку под дождем. Она исчезает. Он ищет ее, но тщетно. Заходит в ночное кафе перехватить чашечку кофе. Оказывается, она здесь – девушка из витрины. Сидит, не шелохнувшись, не шевелясь, безмолвно, в одиночестве, перед ней дымится чашка кофе, из которой она отрешенно отпивает. Он сидит на соседнем стуле и заговаривает с ней. Она не обращает на него внимания. Тогда, чтобы привлечь ее внимание, он начинает вытворять мелкие фокусы с монетами, картами и платками. Ему удается вызвать у нее улыбку, смех и, наконец, она начинает говорить.

– Что вы делаете в этой промозглой витрине? – спрашивает он.

– Такая работа, – отвечает она.

– Но как вы это переносите? – настаивает он. – Ни на минуту нельзя шелохнуться – и так целыми часами и днями! И никто не знает, жив ты или мертв!

– Иногда я и сама не знаю, жива я или мертва, – говорит она.

– Это недопустимо, – говорит он. – Красивым женщинам негоже простаивать за стеклом. Им надлежит находиться в гуще жизни, двигаться, действовать!

– Предпочитаю вообще не шевелиться, – говорит она. – Стоит что-то предпринять, как начинаются промахи. Если стоишь неподвижно, никто тебя ни за что не осудит.