Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Мастер Альба
Шрифт:

Они вырвались в знакомый двор для знакомой кровавой игры, и со знакомым грохотом опустилась сзади тяжёлая дверца, и так же, как много раз до этого, за дверью раздался пронзительный свист их хозяина. Вот только “кукла”, стоящая во дворе, оказалась испорченной. Она напрочь сломала игру. Все и всегда, едва выскакивала к ним стая, поворачивались и бежали – и здесь, во дворе, где убегать, в общем-то, некуда, и в поле, на огороженном пустыре, где были кусты и деревья. А вот эта “кукла”, в коричневом, бросилась к ним навстречу! Лёгким скоком, разметав в стороны руки. В одной из них вдруг сверкнула под солнцем железная гнутая жёлтая лента. Передние собаки оседали, тормозя торопливо, а задние, не успев увидеть, в чём дело, наскочили на них и все смешались в кучу. “Кукла” влетела в самую середину свалки и затанцевала в стремительном, частом вращении. И в каждом повороте мелькала бросаемая сверху вниз золотая весёлая молния. Эта молния издавала частый короткий посвист, которому немедленно вторили наполненные болью

и смертью собачьи гаснущие голоса. Мгновенно в середине стаи образовалась проплешина, а затем – и округлое пустое пространство. Золотая змея перестала доставать до успевших отпрыгнуть собак, и вот тогда “кукла” сделала так, как было нужно сделать сначала: она бросилась через двор в дальний угол. Уцелевшие псы, штук пять или шесть, бросились её догонять, а на месте страшной и неожиданной пляски остались лежать восемь белых разрубленных тел. Отчаянно закричал, приникнув к окошку в двери, Пёсий папа, и захлебнулись воем спешащие псы, взведённые до крайности запахом крови и присутствием страшного зверя. А тот, подпустив их почти что вплотную, вдруг прыгнул на стену и сделал по ней пару шагов, и, оттолкнувшись, перевернулся в воздухе, и приземлился на ноги за спинами налетевших на каменную кладку собак. Засвистела золотая змея. Две собаки выскользнули по бокам, а вот четыре остались лежать здесь, в углу. В этот угол, откинув ногой ещё живую визжащую тварь, встал маленький человек, ступил на полшага вперёд и ленту-змею приготовил к удару. Двое псов, вернувшись, с остервенением плясали перед ним, хрипели взахлёб, роняли пену с клыков, пружиня на мускулистых подрагивающих лапах. А коричневый человек вдруг стал тоже плясать перед ними! Он делал прыжок навстречу хрипящим от невиданного напряжения собакам – они отскакивали, как обожжённые, – он возвращался в свой угол, и они прыгали следом, почти доставая его своими клыками. Так затянулось надолго, и псы, дёргаемые уздой неустранимых рефлексов, метались в навязанном им ритме, стремительном и однообразном. Так они сделали тридцать или сорок скачков – и Бэнсон, замерший в изумлении на вершине стены, пропустил тот коротенький миг, когда человек, вместо привычного прыжка назад, сделал второй – вперёд, а псы по инерции прыгнули навстречу к нему, точно под двойной укус жёлтой проклятой змеи.

Завыл, будто разрубленный сам, Пёсий папа и, захлопнув окошечко, метнулся куда-то. Альба, не обращая внимания на визжащих, отползающих к стенам недобитых собак, подбежал к двери, осмотрел. Покачал головой, обернулся, окинул взглядом колодец двора. И вот только тут, поймав взгляд монаха, Бэнсон очнулся и вздрогнул. Он махнул сверху рукой и торопливо стал разматывать цепь. Разъяв “кошку”, он зацепил два её когтя за дальнюю кромку стены и сбросил цепь вниз. Альба уже взялся за неё рукой, как вдруг знакомая дверца поднялась и во двор снова влетели собаки. Голов двадцать, очевидно – последние, что оставались. Здесь были и подрощенные однолетки, почти щенки, и взрослые самки, а главное – четыре необыкновенно крупных пса чёрного цвета. Элита Пёсьего папы, новая ветка породы. Были ещё два с тигровым окрасом, тёмные по коричневому. Остальные – знакомо белые. Бэнсон готов был поклясться, что Альба вполне мог успеть влезть по цепи, но он развернулся и, в точности как несколько минут назад, бросился навстречу подлетающей своре.

Молодняк, с полдесятка, встретив густой запах крови и наткнувшись на трупы сородичей, бросился, поджав хвосты и скуля, вдоль стены. С Альбой встретились прежде всего передние, чёрные, и он именно на них бросил змею – но почти даром: сбитая с шага запахом крови стая не свалилась в кучу, как первая, а разбрызнулась в стороны. Только и достались змее – отрубленная лапа чёрного пса и два настигнутых белых. Бэнсон понимал – и видел, что понимал также и Альба, – дело тяжкое. С этой стаей так просто не справиться. Не раздумывая, он ухватился за цепь и, швырнув вниз топор, скользнул вслед за ним. Ладони и ступни обожгло, как огнём, и Бэнсон почти упал, больно ударившись пятками о твёрдую землю. Но уже неслись и к нему, и он, подняв топор, успел сделать главное: сложил конец древка под прямым углом и, отпрыгнув от стены, раскрутил топор над собой. Он мгновенно окружил себя невидимым сверкающим шелестом, и первая пара собак, набежав в этот шелест, в единый, блескучий миг лишилась голов.

– Бэнсон! – проорал мелькающий Альба, – руби ниже, по лапам! Туши вращение затормозят!

– Альба! – проорал в ответ немой “идиот”, – подмани их ко мне!

– Понял! Жди!

И Альба, припустив вдоль стены, собрал за собой длинную ленту преследователей. Затем, оттолкнувшись от угла, прыгнул назад и, срубив ещё одного, помчался к Бэнсону, прямо на его сверкающий круг.

– Подними! – крикнул он и, пав на землю, прокатился под лезвием.

И передовые в стае, преследующей его, один за другим, в четыре шлепка, всеклись в разрубающий удар почти невидимого свистящего диска. Задние, успев рассмотреть, рассыпались и остановились. Восемь псов, не считая тех, что трусливо выли в дальнем углу. Двое чёрных. Опасные, умные. Мощные груди, длинные лапы. Пасти огромные, словно капканы.

Встали в углу – рослый Бэнсон, вращающий свой страшный топор, и Альба, вплотную к груди – перед ним. Монах, подняв край балахона, вытер

ладонью ребристую рукоятку меча. Вздохнул. Сказал, не поворачивая головы:

– Пару сюда затащу. Сам смотри, когда лезвие приподнять.

И, не дожидаясь ответа, стянул с себя балахон. Потом встал на четвереньки и подполз к краю свистящего лезвия. Древко со страшной силой проносилось над его согнутой мускулистой спиной. Взлаяв вдруг по-собачьи, он махнул в сторону псов балахоном, и в него тотчас вцепились – прочно, мёртвой хваткой. Тогда, растопырившись, как лягушка, пригибаясь под топором, он дёрнул хламиду к себе – и втащил под топор белого пса. Не ударом, а скользящим потягом протащил Кобру по горлу – и толчком ноги выбросил всхрипевшего пса наружу, к своим.

– Семь! – крикнул он, глядя на припавшего к земле, с разрезанной шеей пса – но оказалось, что “семь” было недолго.

В момент толчка топор приподнялся, и две передние собаки, чутко уловив открывшееся пространство, рванулись вперёд. Одна успела проскочить – и наткнулась горлом на Кобру, так, что остриё жёлтой змеи выскочило у затылка. Второй пёс проскочить не успел.

– Пять! – прокричал Альба, но топор, встретившись с серединой тяжёлой собачьей туши, резко замедлился, и монах, выскочив за край рассекаемого топором пространства, взмахнув клинком, тут же выкрикнул снова: – Четыре!

Полуголый, как Бэнсон, в полотняных коротких штанах, он побежал по двору, отводя в сторону Кобру, и двое псов, последние из чёрных, бросились вслед. С Бэнсоном остались тигровый и белый псы, и поодаль ещё отрывисто лаял чёрный, потерявший лапу в самом начале. Бэнсон не успел раскрутить топор до нужной силы, – тигровый, скакнув, прорвался за круг свистящего лезвия. Тогда, запустив топор влёт, в сторону белого, Бэнсон поймал прыгнувшего к нему пса свободной рукой – за горло, под челюсть. Держа тяжёлую извивающуюся четырёхлапую тушу его на весу, он окинул взглядом пространство перед собой. Альба вдалеке встал в углу – и привязал к себе чёрных псов проверенной, коварной игрой: прыгал то к ним, то от них. Брошенный наудачу топор своё взял: белый катался, пачкая кровью взрытую землю. Бэнсон быстро подошёл к топору, ногой поддел его лезвие и зажал вертикально между босыми ступнями. Затем перехватил второй рукой тигрового за заднюю лапу, выложил его в воздухе параллельно земле – и бросил на лезвие вниз. Он не заметил, – а если бы и заметил, то ничего бы не смог предпринять, – как чёрный, безлапый, припадая, нелепым скоком приблизился и в тот момент, когда руки Бэнсона рванулись с вывешенной ношей вниз, мотнул головой и сомкнул челюсти на Бэнсоновом бедре.

Хрипло охнув, тот схватил пса за чёрную голову и сделал единственно правильное, спасительное движение: вдавил большие пальцы до половины в собачьи брызнувшие глаза. От дикой боли пёс взвыл – и челюсти разошлись. Отшвырнув в сторону ослепшую тварь, Бэнсон поднял топор и заковылял в угол к Альбе. Но тот, заметив происходившее, сделал двойной свой прыжок, свалив при этом одного из нападавшей пары, и бежал что есть силы на помощь.

– Всё! – кричал, вытянув руку, хромающий Бэнсон. – Альба! У меня всё! 

Тогда монах на бегу развернулся к настигающему его последнему псу, и они заплясали друг против друга в цепкой связке стремительных, рваных движений.

– Ну где вы, проклятые гады!! – закричали вдруг за дверью. – Где проклятый Лион с ружьём?!

Голос был отчаянный, со слезой.

– Убит Лион! – отвечали ему. – А ружьё его – вот, не работает!

– Я столько лет их растил! Столько лет! – изнемогал за дверью Пёсий папа. – А эти проклятые… за десять минут…

Тут он вдруг приоткрыл дверь, свистнул и крикнул:

– Ко мне! Ко мне! Брось их, дурак, ты у меня последний!

Пёс, оставив Альбу, послушно метнулся на голос хозяина. Тот, пропуская его, приподнял тяжёлую дверцу, и Альба и Бэнсон бросились к ней – но нет, далеко, не успеть… Вдруг Бэнсон, приостановившись, поднял топор и, развернув его как копьё, бросил в дверь. И попал. Влетел топор в разверстую щель, так, что половина древка его осталась здесь, во дворе. Охнувший “папа” стал торопливо дверцу давить и притискивать, чтобы совпали петли засова – но топор не давал, и тогда он, наклонившись, схватил его и стал выталкивать прочь, за дверцу, а древко упиралось, царапало землю, и вот, почти вытолкнув топор из проёма, “папа”, видно, схватился за само лезвие и разрезал ладонь. Он вскрикнул – и тут Альба добежал до дверцы.

СТАРАЯ МЕТКА 

Полуголый, с коричневой кожей старик схватил древко топора и резко поднял его вверх. Этот рычаг вздел дверцу до половины. Бросив топор и выхватив Кобру, Альба скользнул, пригнувшись, в проём. Бэнсон, подбежав, рванул дверцу и поднял её вверх до конца. (Клацнула невидимая защёлка.) Вдруг в эту дверь навстречу Бэнсону вылетел бледный, с безумьем в глазах, Пёсий папа. Тяжким ударом Бэнсон сбил его с ног (а какое-то впервые явившееся ему чувство принесло уверенное знание того, что в ближайшие полчаса “папа” не встанет), наклонился – зашипев от боли в прокушенной ноге – за топором, – и поднял его. Очень вовремя. Навстречу ему, в пространство наполненного воем двора вылетел чёрный, с взрезанной шеей пёс. Бэнсон, качнувшись вперёд, просадил его широкую, мускулистую грудь навершиями окровавленных лезвий и, вскинув топор вертикально, поднял бьющуюся тварь над собой.

Поделиться с друзьями: