Мастер, Елизавета и другие

Мастер так глубоко не думал о последствиях проведённой с Елизаветой ночи. Что было – то было, а что будет дальше – жизнь подскажет. Мужчины к сексу относятся более спокойно и не строят каких-то дальнейших планов. «Насколько мы всё-таки разные, во всём, и в сексе тоже, – подумал Мастер. – Женщина ищет в нём возбуждение, чтобы почувствовать лёгкость в теле и готовность летать. Мужчина, наоборот, добивается успокоения от сексуального возбуждения, и после него ощущает приятную усталость и завершённость. По-видимому, это связано с природным предназначением мужчины и женщины. После секса он свою детородную функцию выполнил, она только приступает к её выполнению».

Мастер ехал в автобусе в книжный магазин забрать заказанные им книги. Утро было раннее, зимой в Питере светает поздно, часов около десяти, и у людей, едущих на работу, настроение было мрачное, темнота создавала ощущение недосыпа. «Вот так, – подумал Мастер. – Каждый тянет по жизни свою лямку, как говорится, от судьбы не уйдёшь.

А все ли из едущих в автобусе людей нашли свою судьбу? И, вообще, что такое судьба и когда она даётся человеку: изначально при рождении или он сам её находит? А может быть не находит, а просто с ней встречается, вернее, сталкивается?» Вихрь вопросов завертелся в голове Мастера. Ему нравилось, когда они к нему приходили внезапно, не связанные с окружающей обстановкой, отрывающие его от серой будничности. Вопросы заставляли уходить мыслями в приятное далёко. «Вот, к примеру, жизнь двух известных оперных певцов-баритонов. Один родился в многоквартирном доме, на первом этаже которого располагалась школа искусств. Родители (папа – инженер, мама – медицинский работник) отвели туда шестилетнего мальчика учиться музыке. Он добросовестно её изучал, играл на фортепьяно и, после возраста возмужания, у юноши прорезался замечательный голос. Он поступил в институт искусств, его подхватили опытные учителя, юноша начал выступать на отечественных и международных конкурсах, везде завоёвывал первые места и в результате стал всемирно известным оперным певцом. Это тот пример, когда можно сказать, что человек родился со своей судьбой». Мастер, проталкиваясь в автобусной тесноте, выскочил из автобуса на несколько остановок раньше своей. Его заинтересовали пришедшие на ум мысли, и хотелось обдумать их на свежем воздухе, пройдя не спеша по пока ещё пустынным улицам. «Второй пример, – продолжил Мастер. – Мальчик родился на окраине города, на улице, застроенной небольшими частными домиками. До возмужания улица стала главным местом времяпровождения мальчишки. Друзья-товарищи, пацанское братство, игры в казаки-разбойники, драки с компаниями из соседних районов, уличный футбол. Затем школа, футбол уже за школу. Войдя в возмужалость – игра в городской команде, а потом лестное приглашение в серьёзный футбольный клуб. Казалось, вот она судьба, ан нет! Как-то после победы в игре (отмечали её, как обычно, на свежем воздухе), среди присутствующих случайно затесался один футбольный фанат, профессиональный музыкант. И когда он услышал заздравную песню, исполненную футболистом, то подошёл к нему и выразил своё восхищение. Но уже не забитым мячом, а его голосом. На следующий день он почти силком потащил футболиста в музыкальное училище, и отсюда началось всемирное восхождение известного оперного певца. Он нашёл свою судьбу, или, вернее сказать, столкнулся с ней. А что было бы, если в той весёлой компании не оказался заезжий музыкант? Или футбольный матч бы проиграли? Да и выигрыш, по сути дела, произошёл случайно: защитник, бросившийся наперерез нашему футболисту, споткнулся, и тем самым дал ему возможность с близкого расстояния пробить по воротам. А если бы защитник не споткнулся?» Мастер засмеялся. Вот к чему он пришёл – неловкость футбольного защитника привела другого человека к судьбе, давшей ему славу, а миру великого певца.

Так что же собой представляет судьба? Набор случайностей или Божий промысел? В первом случае судьба имеет земной смысл и в ней господствует Его Величество Случай. Во втором смысл становится запредельным, божественным и в нём властвует Господь Бог. «В своё время, к концу жизни, к божественному смыслу пришёл Лев Толстой и начал искать ответ о предназначении человека в православной вере, – Мастер решил опереться на классика. – Как я предполагаю, он его так и не нашёл. Как и многие другие. Но кто-то ведь должен его понять! К примеру, тот же самый протопоп Аввакум, положивший жизнь на свою веру в Бога. И в этом было его предназначение». Мастер попал в круг мыслей, из которого не было видно выхода. «Это как в науке проблема вечного двигателя, – Мастеру пришло на ум сравнение. – Его невозможно создать. Но он существует. Однако его существование невозможно объяснить. А раз невозможно объяснить, то его нет. Круг замкнулся».

Аналогия с вечным двигателем успокоила Мастера. Если мировое научное сообщество смирилось со своей проблемой, то почему и ему, писателю средней руки, не смириться перед понятием судьбы?

Алексей Михайлович и Аввакум в споре между собой. В чьей правде прячется истина?

«Ох, ошибся Алексей Михайлович с Аввакумом, не сгибается он, а ещё более крепнет. В своих челобитных к нему уже не униженно просит, а требует и угрожает Божьим наказанием. А от этого становится страшно. Алексей Михайлович вспомнил последнее Божье наказание – моровую язву 1654–1655 годов, прошедшую по русским селениям, городам и монастырям. Тогда в его любимом Звенигороде погибла половина населения, а в Москве и того более. Сам Алексей Михайлович вместе со своей семьёй прятался от болезни в Вязьме, полгода в ней прожил, там и дочка Анна родилась, царство ей небесное. Недолго прожила, пяти лет не исполнилось, как Бог её к себе призвал.

«Не дай Бог вновь такого повторения, спаси и сохрани нас Матерь Божия, заступница наша, – прошептал Алексей Михайлович и, повернувшись к иконе Божией Матери, стал просить Её о защите православного народа. – Надо дать указание по всем храмам и монастырям, пусть молятся о защите Светлой Руси от болезней». Эта мысль напомнила ему о непослушании монахов Соловецкого монастыря, отринувших новые обряды. Воспоминание вызвало неприятные чувства. Вот уже три года стоят стрельцы под стенами монастыря, чтобы привести к порядку монахов, да без толку. Понимал он почему: сочувствуют стрельцы монахам, сами в душе остаются старообрядцами, вот и нет толку от их стояния, а только один вред. Ведь монахам стали помогать разбойники Стёпки Разина, уцелевшие после подавления восстания казаков. А что если бунт вспыхнет с новой силой?

Да тут ещё Аввакумушко развернул бурную деятельность, сидя в Пустозерском остроге. Рассылает по всей Руси свои письма, народ возбуждает. «Опять-таки, кто передаёт его письма на волю? – Вновь неприятные мысли пришли к Алексею Михайловичу. – Стража, конечно. И там поддерживают старообрядчество, а значит, выступают против него, царя Московского». Ведёт Алексей Михайлович с Аввакумом нескончаемый заочный спор. «За что Богу наказывать меня и дом мой? – спрашивает его мысленно Алексей Михайлович. – Ведь я радею за народ русский и в православии истинном его содержать хочу». А Аввакум ему из-за тридевяти земель отвечает: «Почто истину в неправде содержишь? Сего ради открывается гнев божий на вас и бысть ты наказан от Бога и все царство твое». И думает Алексей Михайлович: «Чья правда истиннее? Твоя или моя?» А Аввакум ему как гвозди в гроб вбивает: «Мы за свою правду страждем и умираем и крови своя проливаем». Царь ему в ответ угрожает: «Ещё больше крови прольёте, коли мою правду не поддержите». Аввакум на угрозы царя спокойно отвечает, жалеет его, как несмышлёныша: «Жаль нам твоея царские души и всего дома твоего, зело болезнуем о тебе, да пособить не можем, понеже сам ты пользы ко спасению своему не хочешь». Ах, как хочется царю, чтобы и там, в своих вкопанных в землю срубах, молились о здравии его! Но спокойно, в силу правды своей, отвечает ему Аввакум: «Ну, государь, благословляю тебя благословением последним, а потом уж прости». Сжалось сердце Алексея Михайловича, чувствует слабость своей правды, слышал вчера он крик юродивого на паперти церкви в след ему: «Не та вера правее, которая мучит, а та, которую мучат!» А через юродивых порой сам Бог глаголет. «Ох, нехорошо всё складывается, – мучается добрый человек царь Алексей Михайлович. – Как хотелось спокойствие и порядок в государстве навести, ан нет, не складывается дело». И правду вещает Алексей Михайлович. С его приходом на царский трон русскому народу, измученному татарским игом, жестокими царями-Иванами, был дан глоток свободы. В 1649 году было принято Соборное Уложение законов русского государства. Цель его создания, как кодекса права, стало уравнение всех пред законом: «… чтобы Московского государства всяких чинов людям от болшаго до меншаго чину суд и расправа была во всяких делех всем ровна». Собрал тогда Алексей Михайлович Земский Собор, подписались под Уложением его представители, а затем утвердил его сам царь.

За реформами в светской сфере Алексей Михайлович решил провести и реформы в церковном сообществе. В Москву стали приходить книги, изданные в Украине и Литве, ранее запрещённые дедушкой Алексея Михайловича, патриархом Филаретом, который стремился поставить защитный барьер русскому православию от западного влияния. Вслед за книгами начали приезжать и представители украинской церкви. С их помощью предполагалось начать образование московитов путём создания школ.

Но любая свобода для одних даётся за счёт ущемления других. Получившие свободу быстро к ней привыкают, и её становится мало. В свою очередь ущемлённые в свободе не хотят терять свои былые преимущества. Возникает конфликт интересов, и те, кому свободы оказалось мало, идут на провокацию. Государство с поддержкой ранее ущемлённых слоев населения стремится восстановить порядок и в результате становится душителем свободы, которую само же и предоставило. Вот это и случилось в царстве Алексея Михайловича. Как ему, болезному, дальше жить, как народом править? Ни ласка, ни сила не помогают. А на крылечке его дворца уже новый 1669 год топочет. Что он принесёт царю и народу русскому?»

Целитель учится лекарству

Телефонный звонок застал Целителя на кухне. Он только позавтракал и собирался отправиться по домашним делам в город.

– Привет! – раздался в трубке знакомый смешливый голос. – Ты готов немного поработать с нами?

Целитель понял, что это были Помощники Разума. В последнее время они его заставали в самых неожиданных местах, поэтому утренний звонок на домашний телефон был для Целителя более благоприятным, чем, например, учёба на улице перед чугунным бомбардиром.

– Да, конечно, – квакающим голосом ответил Целитель, и этот голос сразу испортил ему настроение.

– Скажи мне, пожалуйста, почему я с тобой разговариваю таким противным голосом? – не удержался он от вопроса.

В ответ услышал смешок.

– Мы, Помощники, всегда вдвоём с тобой работаем, один в тебе, а другой снаружи. Поэтому говоришь не ты, а он. Это нужно в качестве некоторой настройки. Дальше ты можешь молчать, общение возможно и напрямую, без слов. Однако сегодня тебе надо говорить, поскольку мы организуем связь по слуховому каналу.

Целителю стало неприятно, что кто-то или что-то находится в нём и проводит какие-то действия.

– Не переживай, твоему организму это не навредит, а порядка в мозгах станет больше и, главное, всё, что нужно, запишется в твою память накрепко.

«Вот, оказывается, почему я так хорошо стал запоминать уроки Помощников», – мелькнуло в голове Целителя.

– Так чем сегодня займёмся? – проквакал он.

– Будем учиться ставить и поддерживать канал связи между объектом и Высшими Силами. Ты ведь в первую очередь Проводник, а во вторую – Целитель.

– И для этого нужен телефон? – спросил Целитель.

– Это один из каналов связи, помимо визуального и осязательного, которые ты уже освоил. На одном конце ты, на другом я, как некий объект, к которому должны подключиться Высшие Силы. Нам будет помогать тот, кто находится в тебе. Как тогда, когда мы учили тебя плавать по реке времени.

– И тогда во мне тоже кто-то был? – с некоторым чувством неприязни и даже брезгливости спросил Целитель. – Почему мне об этом не сказали?

– Конечно, был. Всегда, когда мы с тобой занимаемся, в тебя кто-то из нас вселяется. Иначе ты бы всё так быстро не усвоил, – опять хохотнул Помощник. – Но раньше ты был не готов к восприятию этого.