Мастер и Жаворонок
Шрифт:
Комната внезапно погружается в тишину, когда Ларк выключает шлифовальную машину и музыку, а затем поворачивается ко мне лицом.
Я скрещиваю руки на груди и решаю смотреть на ее лицо, а не на полоску обнаженной кожи. Она одета в комбинезон и короткий топ под ним.
— Привет.
Ларк не улыбается. Если уж на то пошло, она выглядит немного разочарованной, когда опускает маску и поднимает защитные очки на лоб, смотря на меня так, как будто я разрушил все ее надежды, появившись здесь.
— Привет.
Собака встает между нами в напряженной позе, как будто ее крепкие лапы под шерстью
— Лежать.
Пес бросает на меня неодобрительный взгляд и делает шаг вперед, потом с раздражением опускается на пол, поджав лапы.
— Что это? — спрашиваю я, переключая свое внимание на Ларк, пока зверь сверлит меня взглядом.
— Некоторые называют «собакой».
— Что за порода.
— Американская акита.
— Он выглядит… неправильным, — говорю я, разглядывая его лапы, которые согнуты под неудобным углом.
— Это Акита. Они всегда такие.
— Как его зовут?
— Бентли.
— Бентли? — я фыркаю от смеха. — Дай угадаю, ты разбила такую машину перед тем, как купила «Эскалейд»?
Ларк пристально смотрит на меня, затем отворачивается, проводя рукой по столу.
— Бентли Битэм, — пес испускает долгий вздох, как будто слышал это объяснение уже тысячу раз. Очевидно, ему, как и ей, я уже надоел. — Орнитолог. Альпинист. Он поднялся на Эверест в 1924 году. Но моего отца больше интересовало, как он спускался по скалам с веревкой на поясе, чтобы сфотографировать птицу Олуш камерой, которая весила почти также, как он.
— Он твитчер12, да? — спрашиваю я, и когда Ларк бросает на меня злобный взгляд через плечо, улыбаюсь. — Твой папа. Любитель понаблюдать за птицами.
— Да. Как догадался? — спрашивает Ларк, и ее голос сочится сарказмом.
— Когда я с ним встречусь? Принесу бинокль и птичий корм. У Фионна есть запасы.
Ларк качает головой, не отрывая взгляда от своей руки, которой смахивает пыль со стола. Она ничего не отвечает, поэтому я делаю несколько шагов по комнате, и рассматриваю место ее хобби, обходя собаку стороной. Рядом со стальным прилавком, где инструменты лежат с тряпками и коробками со скобяными изделиями, стоят нераспечатанные банки с быстротвердеющей эпоксидной смолой. Гвозди. Винты. Золотистые, серебристые, медные и розовые проволоки. Кисти в стеклянных баночках, покрытые разноцветными засохшими брызгами. И блестки. Сотни баночек с блестками всех возможных цветов. Больше всего с золотистым.
— Ты большая поклонница блестюшек? — спрашиваю я, беря в руки одну баночку и поворачивая ее на свету. Блестки прилипают к стенкам.
— Ты пришел сюда, чтобы приставать ко мне из-за блесток?
— Вообще-то, я пришел поговорить о плане. Нам нужно во многом разобраться. С чего ты хочешь начать? — я ставлю банку на стол и достаю из-под столешницы потертый металлический табурет. Когда сажусь лицом к ней, то расстегиваю и снимаю свой фирменный ремень на брюках и продеваю его металлическую пряжку на средний палец, туго натягивая.
— Раздеваться тут не надо.
— Как пожелаешь,
герцогиня, — говорю я, подмигивая и ухмыляясь, потом достаю из кармана складной нож и начинаю водить лезвием по коже, затачивая полированную сталь. — Ну я серьезно. С чего ты хочешь начать? Только не включай Бестолковую Барби, окей?Ларк смотрит на меня через плечо, и я чувствую, как обжигает ее взгляд, который скользит по моему лицу, вниз к татуировкам на руках, к новому обручальному кольцу на моем пальце и обратно.
— Ты был прав, насчет того, что сначала нужно познакомиться с моей семьей. Лучше побыстрее, пока они не перерезали тебе горло и не кремировали в промышленной печи периодического действия.
— Ты… нагнетаешь ситуацию.
Ларк пожимает плечами.
— Как говорила тетя Этель, им не впервой.
— Ты имеешь в виду ту милую старушку Этель, которую мы видели вчера? Ту самую Этель?
Пренебрежительным движением руки Ларк опускает защитные очки на нос.
— Да, кто знает, что у нее на уме. Хотя, я не думаю, что вращающиеся печи периодического действия нагреваются настолько, чтобы кремировать кого-то. Но убить — это да, — Ларк одаривает меня яркой, безмятежной улыбкой, потом натягивает маску на нос и включает шлифовальную машину, чтобы зачистить поверхность на одном конце стола. — В воскресенье съездим к моим родителям, — говорит она, перекрикивая шум. — Семейный бранч проходит в любую погоду.
— Ого, так сразу. Может, нам стоит попрактиковаться? Ну, знаешь, чтобы убедить их и все такое?
— Если ты имеешь в виду «может, нам стоит заняться сексом», то можешь сразу идти на хуй.
Я фыркаю, хотя образ моих татуированных рук на ее мягких бедрах неожиданно всплывает у в голове.
— Я имею в виду, может, нам стоит попробовать притвориться, что мы не ненавидим друг друга. Не хочу облажаться и потом сдохнуть.
— Это не твою семью уничтожают, — говорит Ларк. Всплеск ярости мгновенно вытесняет желание, которое я только что испытывал. — Так что да, нельзя откладывать. Ради меня или ради тебя.
— Точно. А то я окажусь в печи периодического действия.
— Вот именно, — Ларк бросает на меня взгляд через плечо, продолжая водить шлифовальной машиной по столу. И я хочу сказать, что если она будет продолжать смотреть, то отшлифует неровно, но слова не слетают с языка. — Нам нужно быть убедительными перед семьей, — говорит она, прежде чем я успеваю связать слова воедино. — Как думаешь, сможешь?
Уголок моего рта приподнимается в дерзкой усмешке.
— А ты?
Ларк закатывает глаза. Я расплываюсь в улыбке. Мне нравится ее поддразнивать. Каждый раз мне кажется, что я пробираюсь сквозь ее защиту, которую даже не видят большинство людей.
Но, как я быстро понял, она не из тех, кого можно превзойти.
— Изволь. У меня за плечами годы практики, — говорит она.
Мой резкий смех, кажется, пугает ее. Шлифовальная машина зацепляется, и Ларк бросает на меня убийственный взгляд.
— Поскорее бы все это пережить.
— Просто «пережить»? — спрашивает она, и мои брови приподнимаются в знак согласия. — М-да, если все пойдет наперекосяк, то точно не из-за меня. И могу гарантировать, что в духовке окажусь не я. Так что это ты лучше старайся.