Мастер сыскного дела

«Не надо, мне больно!» — хотел было возмутиться Мишель. Но смог лишь что-то глухо промычать.

— Надо же — живой! — заорал близко торжествующий голос. — Я же говорил!

Мишель сел, мотая головой из стороны в сторону.

Был он, не считая нескольких кровоподтеков, цел, хоть получил сильную контузию. Тот дородный мужчина, что лежал на нем, спас его, приняв в себя назначенные Мишелю осколки.

— Да вы, милостивый государь, в рубашке родились! — радовался Валериан Христофорович. — Ведь во второй раз смерть обходите — помните Хитровку, как в вас из револьвера подручный Федьки Сыча стрелял, да вместо вас в колье пулей угодил!

«Да нет, уж не во второй, уж поболе», — подумал про себя Мишель, вспоминая расстрел в Кремле, пред воротами Арсенала, да еще другой, в ЧК.

И то верно — везучий он, доколе только?..

— Что здесь случилось? — спросил Мишель.

— Вроде поляки наступают, — ответил Паша-матрос.

* * *

И верно, за выбитыми окнами все не стихала, все ухала орудийная пальба, да теперь стала слышна трескотня выстрелов.

Наступают?.. Но коли наступают, то скоро будут здесь!

— Где начпрод?

Валериан Христофорович закрутил во все стороны головой.

— Да ведь только здесь был!..

— Сбег! — ахнул Паша-кочегар. — Как есть — сбег!

— Ну, тогда и нам уходить надобно, — сказал, с трудом унимая нестерпимую головную боль, Мишель.

— Так поезд еще не подали! — ответил Валериан Христофорович.

— Не будет никакого поезда, — сказал Мишель. — Пути наверняка обстрелом порушены — надобно коней или повозку искать или пешком идти. Здесь скоро поляки объявятся!

— Да откуда ж им взяться? — не поверил Валериан Христофорович. — В городе красных полков без счету да бронепоезд еще!..

— Будут, непременно будут, — уверил Мишель, прислушиваясь к орудийной пальбе, — да ведь, коли по звуку судить, тех батарей не одна и не две, да стреляют бегло, с переносом огня по заранее намеченным целям — значит, сие не просто бой, а тщательно подготовленное наступление. Не устоят полки, побегут!

Мишель обшарил живот и спину, нащупал сбившуюся назад кобуру, вытащил, проверил револьвер.

— Вы что, стрелять намереваетесь? — подивился Валериан Христофорович.

— Там поглядим, — ответил Мишель.

Рассыпающиеся частым горохом выстрелы звучали уж совсем рядом, уж на станции — а кому стрелять, как не полякам или... не по полякам...

Паша-кочегар бросился было к выходу.

— Куда? — крикнул ему вослед Мишель. — Не туда, там теперь самая рубка будет — через заднюю дверь надо!

Пересекли разрушенный снарядом зал. За Мишелем, признав в нем, хоть был он в штатском, офицера, потянулись какие-то солдаты.

Вышли из станции.

Было уже светло.

Мишель замер, оглядываясь... Стрельба, все нарастая, катилась с запада. Польские батареи били куда-то за станцию — верный признак, что скоро сюда прорвется враг, уж коли артиллеристы перенесли огонь в глубину, дабы своих не пострелять.

Дело было даже хуже, чем Мишель ожидал...

Люди бежали к поезду, который вряд ли куда пойдет, лезли на подножки и в окна, стаскивали друг друга вниз за ноги.

Совсем рядом стоял сброшенный с рельсов паровоз, который, будто большое раненое животное, свистел, выбрасывая далеко в сторону белую горячую струю пара из пробитого осколком котла. Подле паровоза корчился, крича от боли, обожженный машинист.

Бронепоезд отчего-то молчал, лишь с водокачки взахлеб, длинными очередями строчил пулемет. Никакого сопротивления не было — вдоль путей в беспорядке бежали растрепанные, ошалело озирающиеся красноармейцы. Порой они прикладывались к винтовкам и, почти не целясь, стреляли куда-то назад.

— Эй, стой, куда вы? — крикнул Мишель. — С путей, с путей уходите!

Но солдаты, будто завороженные, прыгали по шпалам.

Ах дурачье, ведь именно тут, по насыпи конница пойдет! Солдаты все бежали и бежали по двое, по трое. Кто-то на ходу отчаянно кричал:

— Тикайте, счас ляхи будут здесь!

И верно, где-то совсем близко зазвенели клинки, загикали конники — теперь уж спасения не было, от конного пешему не убежать — ворвется на станцию конная лава, растечется, изрубит всех в куски.

— А ну стой!.. — рявкнул во всю глотку Мишель.

Да все без толку — разве окриком ошалевшего от страха остановить!

Вскинув револьвер, Мишель несколько раз пальнул в воздух и под ноги бегущим красноармейцам. Он по опыту германского фронта знал, что, коли теперь хоть нескольких остановить да привести в чувство, другие тоже встанут.

— Стой, курицыны дети!.. Прибью!..

Валериан Христофорович обалдело уставился на Мишеля, от которого впервые слышал брань.

— Не сметь! Все одно не уйдете — порубают вас!

Обернулся к Паше-кочегару:

— Надо их во что бы то ни стало задержать!

Матрос понятливо кивнул, сделал несколько шагов в сторону, не мудрствуя лукаво, перехватил бегущего солдатика, с ходу ударил его своим пудовым кулачищем в ухо, так, что тот, ойкнув, свалился с ног.

— Куда бежишь, шкура!..

— Ты чего дерешься — там же поляки, ведь убьют! — всхлипнул, утираясь, солдат.

— Ага, только прежде них я из тебя душу выну! — грозно пообещал Паша-кочегар.

Сграбастал еще пару бегущих красноармейцев за воротники, крутанул, стукнул лбами.

— Стоять!.. Тухлого кашалота вам в глотку!..

Этот, коли сказано, мимо ни единой души не пропустит!.. — успокоился Мишель.

Крикнул зычно:

— Слушай мою команду!..

— Слушать командира, язви вас в селезенку! — поддакнул Паша-кочегар.

Теперь уж Мишеля услышали.

— Занимай оборону — вы трое там, вы — здесь...

Стрельба залпами по моей команде!

Несколько красноармейцев плюхнулись на животы, выставили вперед винтовки, озираясь на Мишеля. Теперь и другие стали останавливаться, залегать, образуя цепь.

Валериан Христофорович, широко раскрыв глаза, глядел на Фирфанцева, которого знал интеллигентным, вполне мирным господином и никогда не видел таким вот, отчаянным сорвиголовой, палящим из револьвера и разговаривающим матом.