Мастер теней
Шрифт:
Но так нельзя. Надо развязать его, снять ошейник. Отпустить.
«Нет, мое!» — снова застонала голодная пустота.
«Потом», — пообещала себе Шу, опасаясь даже представить, что может быть потом, чтобы не спугнуть возможность… чего? Насмешливые боги, почему так не хочется отпускать его? Кажется, стоит снять ошейник, светлый исчезнет, а вместе с ним исчезнет что-то очень нужное…
«Хватит. Сделай, что должно!» — велела Шу сама себе и глубоко, со всхлипом вздохнула, чтобы спросить: «Как тебя зовут?» Но пронизанный солнцем ветерок вдруг взметнулся ураганом, выстудил, ударил болью потери.
«Никогда! —
«Остановись! — приказала она обернувшему её кокону магии. — Почему?»
Стихии улеглись, словно сторожевые псы, у ее ног: настороженные, готовые вмиг вскочить и броситься на защиту хозяйки.
«Невозможно», — вздыхали они, и Шу понимала, чувствовала кожей: они правы. Его восторг и ласка — мираж. Стоит сделать один неверный шаг, и наслаждение обернется болью.
«Можно?» — спросила она у Источника, кладя руку на голову юноши.
Стихии промолчали, лишь слегка всколыхнулись. А может, это юноша вздохнул и, кажется, подался навстречу.
Шу осторожно провела ладонью по мокрой щеке. Коснулась пальцами губ и вздрогнула от жаркого удовольствия: показалось, он прижался лицом к ее ладони, потерся губами и вздохнул, словно прошептал её имя…
Все благие намерения, все страхи вылетели из головы, оставив затягивающую, манящую теплом и негой пустоту. И в этой пустоте Шу кружилась и качалась, словно в морской пене — может, миг, а может, вечность, она не знала и не хотела знать.
— Ваше Высочество! Шуалейда! — вдруг ворвался в наваждение сердитый голос Балусты. — Шу!
Вздрогнув, она вынырнула в реальность и встретилась взглядом с синими, затуманенными и растерянными глазами юноши. Он тоже вздрогнул, словно и его вытащили из блаженного забытья, и вдруг улыбнулся — радостно, удивленно.
— Шу! Что ты делаешь?
Она, наконец, перевела взгляд на подругу и пожала плечами. Думать, что и зачем, она все равно не могла — лишь смутно понимала, что делает что-то не то… но что? Почему?
— Ты не собираешься развязать нашего гостя? — Баль развела запястья, словно освобождаясь от веревок.
— А… да. Сейчас!
К щекам Шу прилил жар, от стыда захотелось провалиться. Боги, надо же было забыть про Баль! У нее на глазах держать шера связанным… Что за наваждение!
— Вставай, — велела она.
Шу еще раз коснулась светлого шера: с удивлением обнаружила, что кровоподтека нет, бровь цела. И ребро она исцелила, сама того не заметив — и не потеряв ни капли энергии. Напротив, она чувствовала себя полной сил, словно не лечила, а играла с каторжником в «ужасную колдунью». Только в этот раз все было иначе — все равно как если бы вместо жирной баранины она ела фруктовое суфле.
Юноша поднялся, оказавшись выше Шуалейды почти на голову. Он по-прежнему не отрывал он нее взгляда и едва заметно улыбался — доверчиво, без малейшего страха.
Шу провела ладонью по его стянутым за спиной рукам, удивилась: слишком крепко и мудрено его связали, словно не менестреля, а головореза.
— Светлого дня, — сказала она, отбрасывая веревки прочь.
— Светлого дня, Ваше Высочество, — ответил он, склоняя голову.
Глубокий, мягкий баритон обволакивал, откликался дрожью
в животе. Менестрель, конечно же, менестрель! Таким голосом надо петь серенады и признаваться в любви. О да, серенады, дар искусства…Башня Заката не позволила Шу погрузиться в мечты. Эфирные потоки снова взметнулись, обдали холодом: осторожно! Еще слово, и сказка исчезнет!
«Слово? Хорошо же! Попробуем сыграть без слов!» — подумала Шу Источнику.
— Я буду звать тебя… — на миг она задумалась: как? И тут же само собой сказалось: — Тигренком. Ш-ш, молчи.
Шу коснулась его губ, накладывая заклятие. Тигренок кивнул, принимая условия игры, а Источник утих. Даже предчувствие боли — скоро, совсем скоро! — отступило. Правда, недалеко.
— Шу? — растерянно спросила Балуста, так и застывшая посреди гостиной.
В одно это слово уместилось и удивление поведением подруги, и возмущение тем, что на шере все еще рабский ошейник, и требование немедленно прекратить мучить ребенка.
— Проводи Тигренка в ванную на втором этаже, — сделав вид, что не понимает, велела Шу. — Я сейчас приду.
— Куда девать второго? — Баль кивнула на так и стоящего на коленях полуобморочного шулера.
— В конюшни.
Шу коротким жестом стерла шулеру память — лучше начать жизнь заново в конюшнях, чем быть повешенным — и, не дожидаясь новых вопросов от Баль, сбежала: добыть Тигренку одежду и подумать, что же делать дальше. О долге перед собратом-шером она решила временно забыть.
«Вот и завела кота, — смеялась она над собой, шагая к запертым покоям отца. — Тигренок. Золотой, в черную и белую полоску… красивый! — Она улыбнулась, вспоминая сладость его дара. — Не отпущу. Сейчас не отпущу. Может, потом он сам не захочет уходить?»
«Он не захочет остаться рабом. Ты бы захотела? — возражала совесть голосом Баль. — Ведешь себя как избалованное дитя. Шер! Ты — шера разума, шера правды. Не ври себе!»
«Я не вру. Биун бы не привел незаконного раба! Мало ли, почему на нем ошейник? Может, кого-то обокрал или убил?» — уговаривала она совесть.
«Убил? — не верила совесть. — Не смешно. Он же светлый и совсем мальчишка, не старше тебя!»
«Ну и что? Посчитаем, сколько убила я?»
В спорах с самой собой она дошла до отцовской гардеробной, выбрала Тигренку костюм поскромнее и отправилась обратно, едва вспомнив, что надо бы спрятаться под пеленой отвода глаз: негоже принцессе бегать с мужскими рубашками в руках! Но не посылать же служанку — потом сплетен не оберешься. Занятая мыслями, Шу не обращала внимания, куда идет, пока в дверях не столкнулась нос к носу с взъерошенной девицей, нагруженной ворохом одежды.
— Не видишь, куда… — начала Шу, осеклась и засмеялась: девица в зеркале засмеялась в ответ. — Ваше Высочество сегодня удивительно умны, — пропела Шу, приседая в реверансе. — Спутали зеркало с дверью, забыли, что можно взять все эти сорочки, не выходя из комнаты. Что еще Ваше Высочество сегодня сделали великого?
«Впали в маразм, — проворчала совесть. — Купили светлого шера, обидели Балусту и почти изменили Дайму».
«Дайм?!» — Шу похолодела. Как она могла? Касаться незнакомого юноши, желать… нет, нет! Что за наваждение!