Мастера и шедевры. Том 2
Шрифт:
Да, на первых порах было совсем нелегко, но художник не сдавался. Он вел хозяйство, сажал деревья, работал в поле и... даже клал печи. Вот запись, рассказывающая о тех днях: «Я делал печь бедной семье у себя в хуторе, и это время было для меня самое радостное в жизни. И кто это выдумал, что мужики и бабы, вообще простой люд, грубы и невежественны? Это не только ложь, но, я подозреваю, злостная ложь. Я не встречал такой деликатности и тонкости никогда нигде…»
Огромную роль в судьбе Ге сыграл Толстой, связь с которым крепла год от году и продолжалась
Замечательным свидетельством этой большой дружбы осталась переписка. Любовью, заботой о творчестве художника проникнуты письма Толстого.
Он боится, как бы фанатичный Ге, выполняя свой моральный подвиг, совсем не забросил бы живопись:
«Про вас ничего не знаю. И что-то мне все чудится, что вам было не совсем хорошо и что вы потому мало работали. Не дай бог. Ничто в нашем возрасте так не желательно, как то, чтобы вызревающие на нас плоды без бури и ненастья, а при тишине и солнце, падали мягко один за другим на землю. И вот я под вашим деревом стою, дожидаюсь…»
Ге отвечает Толстому:
«Не смущайтесь, что я на время оставил работу. Я опять принимаюсь, я не могу жизнь, свое сознание отделять от работы. Я столько пережил в это время, столько переродился, что от этой работы только выиграл, ежели бог это позволит, я действительно вас порадую работой художественной. Искренно только и можно работать, по-моему, но еще нужно жить тем, что хочешь сказать.
И это были не просто слова. Ге пережил на хуторе Плиски свое второе рождение как художник.
Несколько лет творческой немоты напрягли внутреннюю энергию мастера, и в восьмидесятых годах начинается последний, лучший период в его искусстве.
Он создает свои шедевры — «Что есть истина?», «Распятие», «Голгофа», чудесные портретные работы.
Подобный поздний взлет живописи доступен только немногим мастерам, способным сохранять в преклонные годы юношеское сердце, глаз ребенка и мудрость.
… Накаленные, словно сплавленные в жарком огне цвета горят на поздних полотнах Ге. Пламя янтарных, золотых, желтых красок соседствует с оранжевыми, пурпурными, рдяными колерами. .
Но это не значит, что художник избегает холодных тонов.
Пожалуй, мало у кого из живописцев мира так звучат бирюзовые, лазурные, синие цвета, как у Николая Ге.
В борении холодных и теплых цветов, в борьбе света и тени, в романтической взволнованности композиций весь художник Ге — мятущийся, ищущий.
Его полотна всегда поражают новизной, неожиданностью решения.
Нервная, эмоциональная манера письма заставляет зрителя пытаться активно осмыслить сложный язык его картины.
Ярок, не схож ни с кем колорит Ге.
Удивительно точно найдены состояния природы.
Лунная ночь.
Раскаленный полдень. Раннее прохладное утро. .
Всегда предельно выражены метафора, символ, задуманные художником. Мужествен, лаконичен почерк его последних холстов.
Портрет писателя Л.Н. Толстого.
Ге,
пожалуй, как никто в русском искусстве, постиг тайны рембрандтовского колдовства.В его полотнах разлит поистине магический свет, его образы живут в предельно обостренной, накаленной высокими страстями атмосфере.
Холсты последних лет творчества живописца — симфонии борьбы зла и добра, света и тьмы.
Порою, глядя на творения Ге, будто слышишь музыку Скрябина — гневную, неистовую и нежную. .
«Что есть истина?»... Пилат — наместник Рима. В складках белой тоги, облегающей фигуру патриция, все самодовольство Рима — владыки античного мира.
Я слышу топот шлемоблещущих когорт империи, я слышу рев военных труб, стоны рабов и скрежет цепей.
Пилат торжествует. Холеный, источающий благополучие. Полный иронии и скепсиса.
«Что есть истина?» Великий Рим не дал ему ответа.
Неужели этот оборванный нищий, стоящий на пороге лютой казни, может дать ответ?
Льются лучи нестерпимо жестокого солнца на раскаленные плиты мозаичной мостовой. Сверкающий меч света положил грань между жизнью и смертью.
Там, в огнедышащей тени, осужденный пророк.
Взгляд его, испепеляющий, спокойный, поражает, не забывается никогда.
Христос Ге — апостол страждущих и нищих — бесконечно далек от канонических засахаренных изображений Спасителя, принятого церковниками.
И церковники, а вместе с ними власть предержащие восстали.
Победоносцев, обер-прокурор и духовный наставник Александра III, доносил царю, что художник Ге поселился у Льва Толстого. Сошлись два безбожника... Касательно картины «Что есть истина?» обер-фискал писал, что полотно оскорбляет религиозное чувство и несомненно тенденциозно!
Предложение — убрать с глаз публики картину. .
На письме Победоносцева начертана Александром III резолюция: «Картина отвратительная…»
< image l:href="#" />«Что есть истина?»
Картину сняли.
Лев Толстой по-другому оценил полотно.
«Достоинство картины, — писал он, — в том, что она правдива (реалистична, как говорят теперь) в самом настоящем значении этого слова. Христос такой, каким должен быть человек, которого мучили целую ночь и ведут мучить. И Пилат такой, каким должен быть губернатор теперь. Ге нашел в жизни Христа такой момент, который важен теперь для всех нас и повторяется везде во всем мире. И это верно исторически, и верно современно. .»
Не обошлось и без курьезов. Ге, взбешенный причитаниями светской дамы, сетовавшей, что-де Христос на его холсте «Что есть истина?» некрасив, ответил ей:
«Христос, сударыня, не лошадь и не корова, чтобы ему быть красивым. Я до сих пор не знаю ничего лучше человеческого лица, если оно не урод, разумеется. Да притом человек, которого били целую ночь, не мог походить на розу.
«…Вся моя работа до сих пор, — пишет Ге за год до смерти, — состояла в том, что я пробовал все то, чего «не нужно делать», и, наконец, дошел до того, что «нужно сделать», что ужасно просто и что стоит очень давно, т. е. что вечно».