Мастера иконописи и фрески

И. Э. Грабарь писал: «Знаменательно, что иконописцы создавали произведения неизмеримо более ценные и значительные, чем заурядные академические композиции… Даже тогда, когда русский мастер брал целиком композицию Пискатора, у него выходило произведение насквозь русское».

Во фреске «Жатва» одна из самых значительных сцен — «Оплакивание» — написана самим Гурием Никитиным. Очень сдержанно и в то же время необыкновенно искренне художник показал безмерное горе матери, потерявшей ребенка. Печальны и исполнены сочувствия девушки-служанки, стоящие за ее спиной. Глубоко драматичный и психологически тонкий эпизод необыкновенно гармоничен по композиции и своему колориту. Видно, что мастер стремится передать не только душевное состояние своих персонажей, но и их земное обаяние. Плавные, изящные линии рисуют стройные фигуры людей, пышные драпировки одеяний. Восхищение вызывает изысканная красочная гамма росписи.

Вероятно, собственноручно Никитин выполнил следующую композицию. Она повествует о том, как убитая горем мать отправляется к Елисею, чтобы попросить его воскресить своего сына. Очень подробно художник передает сюжет, усложняя его деталями (меч на поясе слуги, дорожный мешочек, наполненный золотом, прикрепленный к поясу сидящей на ослике матери), не забывая при этом сохранять зеркальность построения композиции.

Повествование фрески разворачивается перед зрителем слева направо. Сидящая на ослике мать поворачивается к мужу, дающему ей последние наставления. Их окружают красивые и стройные, одетые в нарядные одежды юноши-слуги. Следующий эпизод перенесен в глубину композиции, где мать, упавшая на колени перед Елисеем, умоляет его воскресить ребенка. Затем действие вновь возвращается на передний план, в правую часть картины: снявший перед Елисеем шляпу слуга передает ему трость. Эта композиция из четырех фигур словно повторяет с некоторыми изменениями левую группу (первый эпизод). Последние два эпизода вновь на заднем плане: слуга напрасно пытается воскресить мальчика, приложив к нему трость; родители ребенка, огорченные неудачей, вновь собираются ехать к Елисею (сцена воскрешения отрока изображена в росписи, расположенной рядом). Известный историк искусства М. В. Алпатов высоко оценил эту роспись Ильинской церкви. Он писал о ней: «Фигура юноши из фрески церкви Ильи-пророка может быть названа жанровой. Подобных образов русская стенопись не знала со времен волотовского пастушка. В этой стройной, заметно вытянутой фигуре подкупают и юношеская грация, и изящество пропорций, и ее мерная поступь. Любовно и старательно, как это ранее не бывало еще в русской стенописи, здесь передан богатый наряд, узорчатые парчовые штаны и испещренный орнаментом меч с затейливой рукояткой. Много внимания уделено и передаче шагающего за юношей ослика, и кустарника, и цветов у дороги, и множеству других мелочей… Но детализация ничуть не ослабляет общего живописного ритма, чуткости к красоте узора, понимания ритма контуров, то плавных, то беспокойных и порывистых, то сплетающихся друг с другом и образующих такой же причудливый узор, как и орнамент ткани. Подобные жанровые мотивы в ярославских росписях следует признать самыми замечательными проявлениями реализма в русской монументальной живописи XVII века».

Никитин, так же как и его товарищи, стремился не только передать суть сюжета, но и раскрыть земную материальность каждого образа. Так, во фреске «Очищение Елисеем сирийского военачальника Неемана от проказы» показаны мощные породистые белые кони, грызущие удила, запряженные в колесницу Неемана. Художника интересует пейзаж и архитектурные сооружения, а также интерьер, или «нутровые палаты», как называли его русские иконописцы.

Изображая интерьеры, мастера пользовались приемами, введенными Джотто, который показывал комнату так, словно она не имела передней стенки. Вместе со своими современниками Никитин пришел к необыкновенно изящному стилизованному типу интерьера, названного «формулой Гурия Никитина».

Мастер уделяет большое внимание предметам быта и необычной и красивой утвари, изображает сосуды, по форме напоминающие головы птиц, ручки кресел в виде звериных морд.

На фресках можно увидеть чудесные сосуды работы европейских ювелиров, привозимые в Россию из разных стран, и другие диковинные заморские вещи, поражавшие воображение иконописцев.

^{Г. Никитин. «Колесница Неемана», 1680–1681 годы, церковь Ильи-пророка, Ярославль}

Великолепна цветовая гамма росписей, основанная на сочетании перламутровых, розовых, пурпурных, золотистых, лазурных и изумрудно-зеленых оттенков. Декоративным целям служат орнаментальные мотивы, украшающие фрески. Узоры из колосьев и васильков покрывают роскошные одежды князей и царственных особ. Но все это богатство красок и мотивов не заслоняет главного. Художник стремится показать зрителю не только внешнюю, но и внутреннюю красоту своих героев, он открывает их нравственные и духовные ценности. И. Э. Грабарь писал об этих росписях: «Композиции Никитина и Савина в каждом новом цикле становятся все свободнее, все дальше от старых переводов, но, несмотря на это, все их искусство еще озарено каким-то замирающим отблеском великих преданий».

Дмитрий Григорьев (1642 — после 1695)

В отличие от Гурия Никитина, порой творившего по воображению и смело импровизировавшему, его младший современник Дмитрий Григорьев строго следовал канонам иконописи, не отступая от них даже в тех случаях, когда писал массовые сцены, полные живого движения. Но, как и Никитин, Григорьев умел создавать монументальные и величественные образы, близкие традициям эпической живописи Древней Руси.

Художник Дмитрий Григорьев родился в Ярославле в семье иконописца Григория Степанова. В 1680-х годах вместе с ростовским попом Тимофеевым и ярославскими мастерами, братьями Иваном и Федором Карповыми, он занимался росписью церкви Спаса на Сенях в Ростове Великом — домового храма митрополита Ионы. Среди фресок храма — сцена сотворения Адама и Евы, «Грехопадение», «Изгнание из рая», «Убийство Каином Авеля», «Страшный суд», «Ласкание Богородицы», «Явление Троицы Аврааму» и др. Все композиции строги и уравновешенны, движения и жесты персонажей сдержанны. И хотя живописцы стараются четко придерживаться канонов иконописи и не дают воли воображению, фрески церкви Спаса на Сенях говорят о превосходном владении ими приемов письма и прекрасном знании своего дела.

Еще одной работой мастера в этот период стали росписи Зачатьевской церкви Спасо-Яковлевского монастыря в Ростове (1680-е). Григорьев руководил группой иконописцев из Ярославля. Алтарные росписи на библейские темы («Сотворение Адама и Евы», «Убийство Каином Авеля» и др.) говорят об интересе художников к древним традициям новгородско-псковских росписей. Вместе с Дмитриевым работали такие ярославские иконописцы, как Иван и Федор Карповы, Василий и Константин Ананьины и др.

^{Д. Григорьев. «Явление Троицы Аврааму», 1680-е годы, церковь Спаса на Сенях, Ростов}

В 1684 году Григорьев возглавил работу над фресками Успенского собора Троице-Сергиевского монастыря. Под руководством Григорьева в 1686 году была расписана и ярославская церковь Дмитрия Солунского. Фрески храма (сцены евангельских чудес, «Акафист Богоматери», «Страшный суд», эпизоды из жития Дмитрия Солунского, «Мучения святого Георгия») восхищают изяществом и классической гармонией образов. Согласно писцовым книгам, Дмитрий Григорьев в это время жил во дворе храма и принимал активное участие в строительстве церкви. Ее южный придел был посвящен святому покровителю мастера — Дмитрию Солунскому.

Классический стиль Дмитрия Григорьева заметен в росписях ярославской церкви Иоанна Предтечи в бывшей Толчковской слободе (1694–1695). Выстроили красивый пятнадцатиглавый храм в 1671–1687 годах владельцы кожевенных заводов Родион и Леонтий Еремины.

Среди фресок значительное место занимает цикл о деяниях Иоанна Предтечи, которому и посвящена церковь. Начинается он картиной «Избиение младенцев» и «Бегством Елизаветы в горы с младенцем Иоанном».

Росписи повествуют о том, как ангел ведет святого в пустыню, а затем Иоанн Предтеча начинает проповедовать пришествие Иисуса Христа.

Очень увлекательно рассказывают фрески о деяниях Иоанна при дворе царя Ирода. Жестокому правителю приснился сон, в котором орел выклевал его глаза. Затем появляется Предтеча, обличающий Ирода. Следующий эпизод показывает, как пророка заключают в тюрьму, а идущий за ним изображает Саломею, требующую в награду за танец голову Иоанна. Дальнейшие сцены — «Усекновение головы Иоанна Предтечи» и «Обретение главы Иоанна Предтечи».

^{Д. Григорьев. «Обретение главы Иоанна Предтечи», 1694–1695 годы, церковь Иоанна Предтечи, Ярославль}

Последняя фреска, выполненная Дмитрием Григорьевым, представляет наибольший интерес. Содержание ее подробно объясняет надпись в верхней части картины. Некий крестьянин, пашущий свою землю, несколько дней подряд видел огонь, идущий от земли недалеко от монастыря. Он рассказал об увиденном епископу, а тот велел монахам узнать, в чем дело. Люди начали копать в этом месте и нашли в земле сосуд с головой Иоанна Предтечи.

Центральный эпизод фрески — сцена пахоты, переданная мастером несколько идиллически. За сохой идет стройный и красивый юноша, и его наряд совсем не похож на крестьянские одежды. Ничуть не напоминает рабочую лошадь и белоснежный породистый конь, гарцующий на пашне. Очень тщательно выписаны светло-бирюзовые скалистые холмы. Слева можно видеть башню с изящными и легкими балюстрадами, за ней — пригорок с лесом, на деревьях тщательно прорисованы ветки с листьями. В глубине пространства, словно озаренные светом восходящего солнца, чуть розовеют белокаменные монастырские стены, трехглавая церковь и другие строения во дворе монастыря. Евангельский сюжет автор трактует как чудесную, изящную картину, в которой выразилось восхищение красотой окружающего мира. Мастер словно забывает о религиозной легенде, главное для него — показать поэзию человеческого труда.