Мастера мозаики

В этот достопамятный день Тициан дал роскошный обед всем художникам — членам комиссии и всем мастерам мозаики, получившим премии. Мария Робусти явилась на пир в одеянии сивиллы [40] и Тициан сделал с нее в тот вечер набросок для прекрасной картины — голову девочки мадонны. Картина ныне находится в музее Венеции. Боцца так и не появлялся.

Угощение было великолепное. Поднимались веселые тосты за здоровье лауреатов. Тициан с удивлением приглядывался к выражению лица и манерам Франческо. Он не понимал, как этот художник может не испытывать никакой зависти, а одну лишь нежность и преданную братскую любовь. Однако он знал, что Франческо не лишен честолюбия, но сердце Франческо было еще более возвышенно, чем его талант. Валерио был счастлив радостью брата. Он был так растроган, что порой ему становилось грустно. За десертом Мария Робусти провозгласила тост за здоровье Тициана, и Франческо тотчас же встал, подняв кубок с сияющим видом:

40

Сивилла — так древние греки и римляне называли женщин, находившихся при храмах и «предсказывавших» будущее.

— Я пью за своего учителя Валерио Дзуккато.

Братья бросились друг другу в объятия, и слезы их смешались.

Добряк Альберто, говорят, развеселился, выпив всего несколько глотков греческого вина, — остальные гости пили вино полными чашами. Он был так кроток, так ласков, что, опьянев, говорил только о том, как любит своих друзей, как ими восхищается.

Старый Дзуккато пришел к концу обеда. Он был не в духе.

— Тысяча благодарностей, маэстро, — ответил он Тициану, поднесшему ему кубок вина. — Неужели вы хотите, чтобы я пил в такой день?

— А ведь это самый прекрасный день вашей жизни, дорогой кум! — заметил Тициан. — И разве по такому поводу не следует осушить кубок самосского вина со своими друзьями?

— Нет, маэстро, — возразил старец, — плохой это день для меня. Ведь он навсегда свяжет моих сыновей с неблагородным ремеслом: отныне двум талантливейшим молодым художникам суждено выполнять работы, их недостойные. Покорно благодарю! Нет у меня оснований пить за это!..

Однако он смягчился, когда сыновья провозгласили тост за его здоровье. Тут к нему подошла Мария Робусти и, ласково погладив его седую бороду, вьющуюся кольцами, попросила великодушно простить ее жениха.

— Как, прекрасное мое дитя, — воскликнул старик, — да разве шутка еще не забыта?

— Это уже не шутка: на днях я устраиваю пир в честь обрученных, — ответил, улыбаясь, Тинторетто.

Послесловие

В декабре 1833 года знаменитая французская писательница Жорж Санд впервые приехала в Италию. Об этой поездке она уже давно мечтала и с юных лет начала изучать язык, литературу и искусство итальянского народа. Больше полугода Жорж Санд прожила в Венеции. Ее сразу очаровала своеобразная красота этого удивительного города, расположенного на сотне островов в обширной лагуне Адриатического моря, города, словно чудом поднявшегося из воды. «Венеция предстает взору путешественника, как волшебное видение», — писала Жорж Санд. Ее восхищало все — и величавая старина, и простота жизни среди тихих каналов и узеньких переулочков. Она осматривала картинные галереи, мраморные дворцы, храмы; каталась на легких лодках-гондолах; проводила долгие часы на шумной площади святого Марка, где всегда толпился народ. Жорж Санд полюбила Венецию, сроднилась с ее населением. «А какой здесь народ! — писала она. — Веселый, беспечный, остроумный, всегда с песней и шуткой на устах…»

В те годы Венеция, как и многие другие города Италии, находилась под властью Австрии. Чужеземное владычество не могло подавить стремления к свободе в итальянском народе: мечта сбросить ненавистное иго жила в душах всех патриотов Венеции. Жорж Санд горячо им сочувствовала и глубоко скорбела об утраченной независимости прекрасного города. Она прониклась интересом к прошлому Венецианской республики, некогда богатой и сильной, и серьезно изучила ее полную бурных событий историю.

Впечатления от недолгого пребывания в Италии были так ярки, что, вернувшись на родину, Жорж Санд за несколько лет написала целую серию так называемых «венецианских повестей» («Маттеа», 1835; «Альдини», 1837; «Орко», 1838; «Ускок», 1838, и др.) О них с большой похвалой отзывался великий русский критик В. Г. Белинский. Он писал, что «мастерские картины Италии», нарисованные Жорж Санд, дышат «глубокой мыслью и могучей жизнью» [41] . Одной из лучших «венецианских повестей» была повесть «Мастера мозаики», появившаяся в 1837 году. Но, прежде чем говорить об этой повести, познакомимся с самой писательницей.

41

В. Г. Белинский, Собр, соч. Изд. АН СССР, т. II, стр. 506.

Ее настоящее имя Аврора Дюпен. Она родилась 5 июля 1804 года в Париже, в семье, не совсем обыкновенной по тем временам. Отец, блестящий офицер французской армии, происходил из старинного знатного рода, мать же была простой, малограмотной женщиной. Маленькая Аврора четырех лет уже сочиняла длинные сказки, немного позже — стихи и пьесы. Когда умер ее отец, бабушка-аристократка взяла девочку к себе. Детство и раннюю юность она провела в Ноане, имении бабушки, в живописном уголке Берри на севере Франции. На всю жизнь сохранила она память об этих годах. Она играла с деревенскими ребятишками, помогала пастухам пасти стада, слушала по вечерам деревенские были и небылицы. О старинных крестьянских обычаях и обрядах, о сказках, поверьях и легендах родной беррийской деревни Аврора Дюпен впоследствии с любовью рассказала в своих знаменитых «Сельских повестях».

Когда ей исполнилось четырнадцать лет, бабушка отдала ее в закрытую школу при монастыре — так было принято в семьях французских дворян. Три года жизни в унылых монастырских стенах не погасили в Авроре ни живости характера, ни страсти к сочинительству, ни пытливости ума. В богатой библиотеке бабушки, куда она получила доступ по окончании школы, она смогла утолить пробудившуюся в ней жажду знаний. Множество книг прочитала она, но больше всего увлекали ее произведения французского вольнодумного писателя XVIII века Жан-Жака Руссо. Руссо научил ее любить и уважать человека, верить в его доброту, благородство, в его безграничные возможности творить прекрасную жизнь на земле; Руссо научил ее ненавидеть произвол и насилие — все, что мешает свободе и счастью людей.

Авроре было всего восемнадцать лет, когда она вышла замуж за соседнего помещика — барона Дюдевана. Она, в сущности, мало знала его, и это замужество оказалось несчастливым. Недалекий, грубый, проникнутый дворянской спесью, лишенный умственных интересов, Дюдеван был чужим человеком Авроре. Прошло несколько лет, и в 1831 году она решила отказаться от богатства, от спокойной, обеспеченной жизни и уехала с крошечной дочкой Соланж в Париж, чтобы там жить собственным трудом. Она стойко и неутомимо боролась с нуждой — шила, разрисовывала табакерки, веера, занималась переводами, выполняла мелкие поручения для газет. Наконец она попытала свои силы в литературе.

В 1832 году появился ее первый роман. Она подписала его вымышленным мужским именем — Жорж Санд — и под этим именем стала известна всему миру. С тех пор она всецело посвятила себя литературному творчеству. Каждый ее новый роман встречался с огромным интересом, ими зачитывались, они волновали, вызывали споры. Отзывчивая и чуткая, Жорж Санд откликалась на все происходившее в жизни. Она объявила войну устарелым сословным предрассудкам, семейному деспотизму, заступалась за угнетенных, обездоленных тружеников, обреченных на нищету и бесправие в буржуазно-дворянском обществе. В глазах передовых читателей Жорж Санд была защитницей прав человека. Любимыми героями Жорж Санд были люди из народной среды: в них она находила честность, благородство, талант. Жорж Санд много размышляла о задачах искусства, о долге и призвании художника (артиста, поэта, музыканта, живописца). Она мечтала об искусстве, связанном с жизнью народа. Художник, по мысли Жорж Санд, должен беззаветно служить искусству, не соблазняясь ни славой, ни богатством: он должен быть «голосом народа. Свои мысли об искусстве Жорж Санд полнее всего воплотила в одном из лучших своих романов — «Консуэло» (1842–1843).

Большое сердце Жорж Санд, ее светлый ум, любовь к народу и возвышенный взгляд на искусство привлекли к ней симпатии великих ее русских современников — Белинского, Герцена, Тургенева, Чернышевского, Салтыкова-Щедрина и многих других писателей. Герцен постоянно вспоминал о Жорж Санд в своих произведениях, дневниках, письмах. Особенно он любил ее роман «Орас» (1842). Образы «лишних людей», созданные русскими писателями, в том числе и Герценом, во многом были похожи на героя «Ораса» — человека, у которого слово всегда расходилось с делом. Чернышевский часто перечитывал романы Жорж Санд, не расставался с ними и в Петропавловской крепости, куда его бросило царское правительство, хотел взять их с собой в ссылку в Сибирь, но ему не разрешили. С глубоким уважением относился к Жорж Санд Тургенев. «На мою долю выпало счастье личного знакомства с Жорж Санд, — писал он по поводу ее смерти в 1876 году. — Пожалуйста, не примите это уверение за общую фразу: кто мог видеть вблизи это редкое существо, тот действительно должен почесть себя счастливым».

Последние годы жизни Жорж Санд провела все в том же поместье Ноан, в семье своего сына Мориса, воспитывая маленьких внучек, которых она страстно любила. Для них-то она и сочинила чудесные «Бабушкины сказки» (1872), в которых богатство фантазии писательницы сливалось с народной фантазией беррийских крестьян, чье устное творчество она внимательно изучала. В сказках Жорж Санд, занимательных и поэтичных, нет скучных наставлений, нет навязчивой морали, но они учат верить в победу доброго человеческого сердца над злом. Это свойство Жорж Санд как писательницы для детей очень ценил Герцен. По его настоянию впервые была переведена на русский язык ее сказка «Похождения Грибуля». Маленький мальчик, презираемый своими родителями и братьями, которые считали его чудаком, оттого что он был простодушен и кроток, сгорел на костре ради счастья людей. «Грибуль сгорел, — писал Герцен в предисловии к русскому переводу сказки, — от него осталась груда пепла, на верхушке которой вырос и распустился голубой цветочек. Награда за подвиги была не ему. Здоровее нравственности нельзя проповедовать детям». А в письме к своему двенадцатилетнему сыну Саше Герцен писал: «Вспомни маленького Грибуля: и он пострадал за правду и за желание, чтобы всем было хорошо. Те, которые гонят, осуждают за это, те хотят, чтобы только им было хорошо… Но быть Грибулем — не только выше, но и веселее. Помнишь, как он в тюрьме приручил мышей, лягушек и пел песни? На совести у него ничего не было, он сделал свое дело, а какой-нибудь Бурдон (то есть Шмель, злой персонаж сказки. М. Ч.), отравивший жизнь другим, мучится, завидует, боится, стыдится».