Мастера русского стихотворного перевода. Том 1
Шрифт:
Мориц Гартман
330. Молчание
Ни слова, о друг мой, ни вздоха… Мы будем с тобой молчаливы… Ведь молча над камнем могильным Склоняются грустные ивы… И только, склонившись, читают, Как я в твоем взоре усталом, Что были дни ясного счастья, Что этого счастья — не стало! Роберт Саути
331. Бленгеймский бой
Прохладный вечер наступил, Сменив палящий зной. У входа в хижину свою Сидел старик седой. Играла внучка перед ним С братишкой маленьким своим. И что-то круглое в траве Бросали всё они. Вдруг мальчик к деду подбежал И говорит: «Взгляни, Что это мы на берегу Нашли: понять я не могу». Находку внучка взяв, старик Со вздохом отвечал: «Ах, это череп! Кто его Носил — со славой пал. Когда-то был здесь жаркий бой — И не один погиб герой. В саду костей и черепов Не сосчитаешь, друг! И в поле тоже: сколько раз Их задевал мой плуг. Здесь реки крови протекли И храбрых тысячи легли». «Ах, расскажи нам, расскажи Про эти времена! — Воскликнул
Джордж Гордон Байрон
332. Августе
Когда был страшный мрак кругом И гас рассудок мой, казалось, Когда надежда мне являлась Далеким, бледным огоньком; Когда готов был изнемочь Я в битве долгой и упорной, И, клевете внимая черной, Все от меня бежали прочь; Когда в измученную грудь Вонзались ненависти стрелы, — Лишь ты, во тьме, звездой блестела И мне указывала путь. Благословен будь этот свет Звезды немеркнувшей, любимой, Что, словно око серафима, Меня берег средь бурь и бед. За тучей туча вслед плыла, Не омрачив звезды лучистой; Она по небу блеск свой чистый, Пока не скрылась ночь, лила. О, будь со мной! Учи меня Иль смелым быть, иль терпеливым: Не приговорам света лживым — Твоим словам лишь верю я! Как деревцо стояла ты, Что уцелело под грозою И над могильною плитою Склоняет верные листы. Когда на грозных небесах Сгустилась тьма и буря злая Вокруг ревела не смолкая, — Ко мне склонилась ты в слезах. Тебя и близких всех твоих Судьба хранит от бурь опасных; Кто добр — небес достоин ясных: Ты прежде всех достойна их. Любовь в нас — часто ложь одна; Но ты измене недоступна, Неколебима, неподкупна, Хотя душа твоя нежна. Всё той же верной встретил я Тебя в дни бедствий, погибая, И мир, где есть душа такая, Уж не пустыня для меня! Из шотландских народных баллад
333. Джони Фа
Пред замком шумная толпа Цыган поет, играет… Хозяйка замка вниз сошла И песням их внимает… «Пойдем, — сказал ей Джони Фа, — Красавица, со мною, И мужу не сыскать тебя, Ручаюсь головою!..» И обнял правою рукой Красавицу он смело, Кольцо на палец Джони Фа Она свое надела. «Прощайте все — родные, муж! Судьба моя такая! Скорее плащ мне, чтоб идти С цыганами могла я. В постели пышной ночи я Здесь с мужем проводила; Теперь в лесу зеленом спать Я буду рядом с милым!» Вернулся лорд, и в тот же миг Спросил он, где супруга. «Она с цыганами ушла», — Ответила прислуга. «Седлать коней! Недалеко Еще они отсюда. Пока я не найду ее, Ни пить, ни есть не буду!» И сорок всадников лихих В погоню поскакали; Но все они до одного В лесу зеленом пали! М. Л. Михайлов
Роберт Бернс
334. Джон Ячменное Зерно
Когда-то сильных три царя Царили заодно — И порешили: «Сгинь ты, Джон Ячменное Зерно!» Могилу вырыли сохой, И был засыпан он Сырой землею, и цари Решили: «Сгинул Джон!» Пришла весна, тепла, ясна, Снега с полей сошли… Вдруг Джон Ячменное Зерно Выходит из земли. И стал он полон, бодр и свеж С приходом летних дней; Вся в острых иглах голова — И тронуть не посмей! Но осень томная идет… И начал Джон хиреть, И головой поник — совсем Собрался умереть. Слабей, желтее с каждым днем, Всё ниже гнется он… И поднялись его враги… «Теперь-то наш ты, Джон!» Они пришли к нему с косой, Снесли беднягу с ног И привязали на возу, Чтоб двинуться не мог. На землю бросивши потом, Жестоко стали бить; Взметнули кверху высоко — Хотели закружить. Тут в яму он попал с водой И угодил на дно… «Попробуй выплыви-ка, Джон Ячменное Зерно!» Нет, мало! взяли из воды И, на пол положа, Возили так, что в нем едва Держалася душа. В жестоком пламени сожгли И мозг его костей; А сердце мельник раздавил Меж двух своих камней. Кровь сердца Джонова враги, Пируя, стали пить, И с кружки начало в сердцах Ключом веселье бить. Ах, Джон Ячменное Зерно! Ты чудо-молодец! Погиб ты сам, но кровь твоя — Услада для сердец. Как раз заснет змея-печаль, Всё будет трын-трава… Отрет слезу свою бедняк, Пойдет плясать вдова. Гласите ж хором: «Пусть вовек Не сохнет в кружках дно И век поит нас кровью Джон Ячменное Зерно!» Генри
Лонгфелло335. Кватронка
Повесив праздно паруса, Корабль в заливе ждал, Чтоб месяц вышел в небеса И вздулся темный вал. Причалив к берегу в челне, Рабочий люд следил, Как аллигатор полз на дне Улечься в мягкий ил. А воздух вкруг благоухал От трав и от цветов, Как будто рай порой дышал На этот мир грехов. Плантатор в шалаше своем Задумчиво курил. Купец, прибывший с кораблем, Окончить торг спешил. Он молвил: «Не гостить привел Я свой корабль в залив. Я жду, чтоб месяц лишь взошел Да начался прилив». В лице с предчувствием немым, Робка и хороша, Кватронка-девушка пред ним Стояла чуть дыша. Большие искрились глаза; По груди молодой Спускалась черная коса До юбочки цветной. Улыбки свет в лице у ней Мерцал, так свят и тих, Как свет лампад в углу церквей На лике у святых. Плантатор думал: «Стар мой дом, И проку нет в земле!» Взглянул на девушку, — потом На деньги на столе. В душе смущенной верх брала То жадность, то любовь: Он знал, чья страсть ей жизнь дала И чья текла в ней кровь. Но глубь души была черна: Он не осилил зла — И деньги взял. Тут вся она Застыла, замерла. И жертву новую свою Купец повел с собой, Чтоб быть ему в чужом краю Наложницей, рабой. Иоганн Вольфганг Гете
336. Вечерняя песня охотника
Я крaдусь полем, тих и дик; Взведен курок ружья. Опять твой светлый, милый лик В мечтаньи вижу я. Тиха, спокойна, в этот миг Гуляешь ты в полях. Мой промелькнувший бледный лик Не встал в твоих мечтах? Тоска и зло сдавили грудь… Я исходил весь свет: К востоку путь, на запад путь; К тебе — дороги нет! Но о тебе и мысль одна Мне луч во мгле ночной: Покоем вновь душа полна… Не знаю, что со мной! 337. Ночная песня странника
Ты, небесный, ты, святой, Все печали утоляющий, Изнуренному борьбой Облегченье посылающий! Утомителен мой путь, Край далек обетованный… Мир желанный, Снизойди в больную грудь! 338. Близость милого
С тобою мысль моя — горят ли волны моря В огне лучей; Луна ли кроткая, с туманом ночи споря, Сребрит ручей. Я вижу образ твой — когда далеко в поле Клубится прах, И в ночь, как странника объемлют поневоле Тоска и страх. Я слышу голос твой — когда начнет с роптаньем Волна вставать; Иду в долину я, объятую молчаньем, — Тебе внимать. И я везде с тобой, хоть ты далек от взора! С тобой везде! Уж солнце за горой; взойдут и звезды скоро… О, где ты? где? 339. Перед судом
От кого я беременна, вам не скажу: То заветная тайна моя. Потаскушкой меня называете вы? Лжете — честная женщина я. С кем слюбилась я, этого вам не узнать; Он хорош и пригож, милый мой, В чем бы он ни ходил, в золотой ли цепи Иль в соломенной шляпе простой. Если надо насмешки сносить и позор, Их снесу я одна на плечах. Знает милый меня, знаю милого я,— И про всё знает бог в небесах. Перестаньте же, честные судьи мои, Перестаньте меня вы томить! Ведь дитя это было и будет моим, И не вам его надо кормить. 340. Свиданье и разлука
Коня! Я долго дожидался — И конь почуял иглы шпор. В долине вечер расстилался, Сползала ночь с далеких гор. Гигантом грозным восставая, В туман завертывался вяз, Где сквозь кустарник тьма ночная Глядела сотней черных глаз. Луна мерцала над полями, Бледнея в дыме облаков; Чуть вея тихими крылами, Шушукал ветер. Рой духов Под тусклым возникал светилом; Но ясен мне казался путь. Какой огонь бежал по жилам! Каким огнем сгорала грудь! И я с тобой. Ты кротким взглядом Дарила радость и покой. Два наши сердца бились рядом, Дыханьем каждым был я твой. Весенним розовым мерцаньем Был милый образ твой одет. А эта нежность! упованьем Шептала мне, что счастье есть. Но солнце уж встает с ночлега, И сердце сжал разлуки страх. В твоих устах какая нега! Какая грусть в твоих очах! Со мною здесь, тоской томимым, Ты дни хотела проводить! О, что за счастье быть любимым! О, что за счастие любить! Фридрих Шиллер
341. Надовесская похоронная песня
Посмотрите! вот — посажен На плетеный одр — Как живой сидит он, важен, Величав и бодр. Но уж тело недвижимо, Бездыханна грудь… В трубке жертвенного дыма Ей уж не раздуть. Очи, где ваш взор орлиный? Не вглядитесь вы По долине в след звериный На росе травы. Ты не встанешь, легконогий! Не направишь бег, Как олень ветвисторогий, Через горный снег. Не согнешь, как прежде, смело Свой упругий лук… Посмотрите! отлетела Жизнь из сильных рук. Мир душе его свободной! — Там, где нет снегов, Там, где мaис самородный Зреет средь лугов… Где в кустах щебечут птицы, Полон дичи бор, Где гуляют вереницы Рыб по дну озер. Уходя на пир с духaми, Нас оставил он, Чтобы здесь, воспетый нами, Был похоронен. Труп над вырытой могилой Плачем огласим! Всё, что было другу мило, Мы положим с ним. В головах — облитый свежей Кровью томагок; Сбоку — окорок медвежий: Путь его далек! С ним и нож! Над вражьим трупом Он не раз сверкал, Как, бывало, кожу с чубом С черепа сдирал. Алой краски в руки вложим, Чтоб, натершись ей, Он явился краснокожим И в страну теней.
Поделиться с друзьями: