Мастерская отца

— Тетя Зинуля! — закричал Витя вахтерше. — Ключик вешаю на место. Будь здорова, не болей, не кашляй!

Бдительная вахтерша начала что-то говорить Вите, но уже хлопнула застекленная входная дверь, и слова ее остались там, за стеклом.

На улице неожиданно переменилась погода. Взялся накрапывать мелкий дождь. Володька и Фролов вышли к трамвайной остановке.

Володька рассматривал округу: рельсы, скамейку, бетонный столб с фонарями. Из-за серых многоэтажных домов, поражавших его сердце правильной, однообразной мрачностью, дул порывами холодный пронзительный ветер.

Подошел трамвай.

— Этот? — уточнил Володька.

Витя кинул:

— Внедряемся!

Задняя дверь, куда нацелились Володька с Фроловым, открылась с трудом. Преодолевая упорное сопротивление людских тел, они протиснулись внутрь.

Володька, глядя через окно на поблекший в непогоду город, с тревогой думал о том, как необдуманно поступил он, уехав сегодня из Каменки: родитель молчит-молчит, а возьмет при начкаре и выступит… Запрут пьяного злодея в кутузке и будет сидеть…

— Ну, чё вздыхаешь, Вовик? — окликнул его Фролов. — Скоро нам с тобой слазить.

— Суббота, — ответил Володька, — народу на автостанции должно быть…

— Не переживай, прорвемся! — ободрил товарищ.

— Следующая остановка — улица Калинина, — жестяным голосом сказала по трамвайному радио вагоновожатая. — Выход на автовокзал…

— Приехали!

Густая колышущаяся толпа на автостанции смутила Володьку. Люди теснились под наклонными бетонными козырьками у посадочных площадок, скрываясь от сеющегося дождя. В переполненном кассовом зале было шумно, душно.

— От народ! От народ! — шумно разговаривал сам с собой Витя Фролов. — Я-то хоть домой, на паску, еду, а они куда?

Прилагая силы, товарищи пробрались к кассе.

Володька увидел ветфельдшера Ступина, к которому в прошлом году они с братишкой Миней водили лечить своего Бобика, двух девушек из кооперативного техникума, бабушку с Набережной улицы, директора Дома культуры Крючкова… Поискав глазами хвост очереди, он обнаружил озабоченное, огненно-рыжее лицо Мити, учителя. Историк, должно быть, возвращался со своей заочной сессии. Володька еще не решил: скрываться ли ему от глаз Мити или стоять так? Подумал: с одной стороны… с другой стороны… Решил: а, все равно! И остался рядом с Фроловым.

Бодрость, которую придали твердые заверения Вити (на быстрый отъезд рассчитывать не приходилось), улетучилась, и он снова оглянулся, намереваясь спросить последнего в очереди, и неожиданно услышал веселый возглас:

— Фрол! Хаю дую ду!

Володька и Витя обернулись на зов и у кассового окна, шагах в трех, увидели Димчика.

— Дую-дую! — сказал Витя, пожимая руку товарищу. — Привет гроботесам!

Так, незаметно для окружающих, из ладони Фролова перешли к Димчику два мятых рубля — на билеты.

— Салют кочегарам! — не остался в долгу земляк, хлопнув Витю по плечу, и тут же, увидев Володьку, возопил радостно: — Воль-де-марчик!.. Домой намылились, мужики?

Фролов и Димчик учились в разных училищах. Витя на металлурга, а Димчик — на столяра-краснодеревца.

— Куда без очереди прете!? — возмутился позади них высокий худой парень в голубом плаще.

— Да мы так, почирикать, не переживай! — ласково успокоил его Витя. — Мы там заняли.

— Там и чирикайте! — сурово отрубил парень. — Знаем мы таких — быстрых да звонких, заняли они…

Володька нахмурился, почувствовав на себе внимание очереди.

— Кто это там выступает, Фрол? — спросил Димчик, приблатняясь на глазах, вытягивая губы трубочкой и с растяжкой цедя слова. — Кто это там на мозги мне капает, а?

Володька даже удивился, как быстро освоился Димчик с новой городской жизнью, где на каждом шагу следует быть быстрым, энергичным, активным, чтобы тебя, скажем, не прищемило дверью в трамвае или не остановил постовой, когда перебегаешь улицу…

Прищурившись, Димчик резко обернулся и звонко вскрикнул:

— А-ах! Человек в шляпе! Права качашь? На трудящего человека бочку катишь?

От неожиданности парень отшатнулся, и Володька увидел на его лице смутное беспокойство. Фролов переступил с ноги на ногу и усмехнулся. Кто-то в очереди оценил «юмор» Димчика и стрекотнул кузнечиком: «Кги-кги-кги!» Парень, стараясь не уронить еще ниже собственное достоинство, снял мятую темно-зеленую шляпу с приплюснутой тульей и неуверенно ответил Димчику:

— Чего прилипаешь? Я, кажется, не с тобой разговоры веду… Стоишь и стой, шустряк какой…

— Это кто шустряк? — с придыхом спросил Димчик, так что получилось не «кто», а «хто» и сделал вид, что может достать из кармана своего огромного темно-синего бушлата с латунными пуговицами устрашающее н е ч т о. Володька увидел, как у парня вспотело лицо.

Очередь, следившая от нечего делать за разговором, притихла.

Димчик, смеясь, вынул из кармана мятый нестираный платок в крупную клетку, громко высморкался и сказал:

— Если блазнится, креститься надо, церква рядом. Вот так-то, дядя!..

Очередь, поверив, что н и ч е г о не будет, возбудилась, заворчала. Володька поймал на себе осуждающий взгляд девушек из кооперативного техникума и на всякий случай отвернулся, сделав вид, что к происшедшему не имеет отношения. И тут он вновь увидел учителя Митю, подумал самую малость и шагнул к нему:

— Здравия желаем, Борис Сергеич!

Учитель Митя качнулся, узнал Володьку и обрадованно закивал:

— А-а-а! Рад, признаться, рад! Вот уж никак не ожидал, Картошкин… Вы надеетесь уехать, ага?

— Вы же сами, Борис Сергеич, говорили, что надеяться никогда не поздно! — многозначительно произнес Володька, с любопытством разглядывая огненное, кирпично-красное лицо историка, его байковую кепку в серую полоску, демисезонное двубортное пальто, уже не модное сезонов десять кряду.

Учитель Митя зацвел, пожевал губами, и светлые его, словно обожженные, ресницы шевельнулись: