Мастейн. Автобиография иконы хеви-метала
Шрифт:
Оказалось, что его зовут Уилбур. Никогда бы не подумал, что он сын свиновода, что фактически дало ему относительно важное место в этом социальном слое захолустья. Выбора у меня не было. Пришлось сесть на автобус до дома, и, когда я в него сел, все знали, что состоится бой между мастером кунг-фу и свиноводом. Путь из школы и обратно в сельское Айдахо состоял из многочисленных пересадок, и приходилось долгие часы ехать на автобусе. Встреча с Уилбором состоялась во время одной из таких пересадок, пока мы ждали второго автобуса, который должен был отвезти меня в жилой автофургон, где жили Стэн и Мишель. Не успел я выйти из автобуса, как мы с Уилбуром оказались в центре большого тяжело дышащего круга кровожадных подростков.
Черт, я этого не хотел.
Уилбур поднял кулаки, как боец, и уверенно улыбнулся.
– Давай,
Почему-то, когда я услышал: «Ударь меня! Дотронься…» – промелькнула мысль, что эта фраза звучит как название какой-нибудь панковской песни. Меня накрыла волна спокойствия. Мне стало смешно, что я стою в центре кучки странных кричащих парней и готов надрать задницу этому борову-сыночку свиновода из Айдахо. Я думал, что уехал из Калифорнии, чтобы избежать неприятностей. Как тогда, черт возьми, это произошло?
– Давай, чувак! Покажешь мне, чему тебя там научили? Пидор кунг-фууууууу!
Тупиковая ситуация. Уилбур не хотел бить первым, потому что был крупнее; я отказался бить первым, потому что сенсей учил драться только в случае самообороны. И вот мы с ним танцевали на месте как два придурка, пока не приехал автобус. Мы сели, обошлось без приключений, и автобус тронулся с места.
Кризис миновал.
Или я так думал, пока мы не приехали на остановку Уилбура. И, выходя из автобуса, он поднял руку и залепил мне в затылок локтем. Я сразу понял, что облажался, – и не потому, что теперь вынужден был драться с Уилбуром, а скорее из-за того, что жевал довольно большой кусочек жевательного табака, б'oльшую часть которого пришлось проглотить. Если когда-нибудь случайно проглатывал табак, то знаешь, что дальше. Через несколько секунд я был выведен из строя; к тому времени, как я приехал домой, вся одежда была в блевотине.
В ответ я сделал то, что сделал бы любой на моем месте: наслал на него порчу.
Ну, может быть, не любой, но тот, чья сестра серьезно увлекается колдовством и черной магией. И для меня это было действительно началом очень длительного и тревожного заигрывания с оккультизмом, последствия которого годами меня преследовали. В то время, как бы то ни было, оккультизм казался просто удобным инструментом. Будучи крещеным лютеранином и доведенным до оцепенения Свидетелями Иеговы, к подростковым годам я был абсолютной пустышкой в том, что касалось религии. Вопреки общему мнению, хоть я действительно читал Сатанинскую Библию, сатанистом так и не стал – идея, если честно, казалась мне глупой, – но я, безусловно, занимался темными искусствами и ни секунды не сомневался, что они промыли мне мозги до практически невообразимой степени.
Я верил в оккультизм, и некоторые спросят: «Как ты можешь верить в оккультизм, практиковать черную магию, но не быть при этом сатанистом?» Ну, есть разница. Спроси любого, кто занимается оккультизмом, и тебе скажут, что существует множество различных групп для разных видов магии. И, как и везде, в оккультизме есть плохие и хорошие стороны.
Я лишь знаю, что и колдовство, и Свидетели Иеговы на протяжении многих лет доставили мне немало боли. Разумеется, это не одно и то же. Боль от занятий колдовством остаточная. Боль, полученная от религиозности Свидетелей Иеговы – причинная. Это все равно что когда говорят: «Эй, ты сидишь на наркоте, поэтому у вас дерьмовые отношения», и ты отвечаешь: «Нет, у нас дерьмовые отношения, и поэтому я сижу на наркоте». В любом случае, ты в заднице.
Но в тот день, когда я пытался успокоить бушующий живот, колдовство казалось вполне разумным механизмом решения проблем.
Поскольку Мишель отказалась дать взаймы, я украл у нее несколько книг и через пару дней учебы принялся за работу: смастерил куклу из хлебного мякиша, использовал семена мака, чтобы выложить на ней имя У-И-Л-Б-У-Р и завязать на шее куклы петлю, сделанную из нитки. Затем прочел проклятье из книги заклинаний. После чего взял куклу и с треском отломил одну из ног.
Сработало ли это?
Не могу сказать точно, но знаю, что почти сразу же после этого Уилбур попал в аварию и сломал ногу. Учитывая образ жизни в той части мира – нажирались в дрова и садились за руль, не думая о последствиях – и учитывая, что Уилбур был тем еще имбецилом, предполагаю, что нечто подобное неизбежно бы случилось.
А затем снова…
Жутковато, скажи?
После временного пребывания
в Айдахо я вернулся в округ Ориндж и продолжил вести развязный рок-н-ролльный образ жизни. Поскольку мне нравились машины, и я немного знал о том, как они устроены, я пошел на подработку в гараж; это помогло мне как-то переждать, пока я смог набрать себе достаточно клиентов, чтобы возобновить «травяной» бизнес. Я ходил на вечерние занятия в надежде получить диплом об окончании средней школы и нашел компаньона по имени Мойра, которая стала моей первой серьезной девушкой.В музыкальном плане я был губкой, впитывающей все, что можно, – слушал все, что мог достать, пытался научиться играть любимые партии и подражал любимым гитаристам. Днем я тусовался на пляже с лучшим корешем, Майком Джорданом, и с некоторыми другими светлокожими друзьями североевропейского происхождения, распивая спиртное и стараясь не сжариться на солнце. А вечером мы шатались из района в район, от одной пивной вечеринки к другой, иногда устраивая потасовки, но обычно выпивали, курили травку или смеялись над любительскими группами, которые считались «развлечением».
Но даже худшим из них удавалось сыграть что-то примитивное и достичь незначительного уровня известности, со всеми вытекающими бонусами. Помню, услышал о парне по имени Пэт Ноулс, гитаристе из нашего района, которого все считали крутым музыкантом. Затем я с ним познакомился. Сплошное разочарование! Он был худощавым мелким ублюдком, похожим на Питера Пэна, какой-то ванильный пудинг. Слишком мягкий паренек. Но Боже… как он играл! А еще был Джон Талл, полная противоположность Пэту Ноулсу. Джон был похож на дровосека – толстые руки и квадратный череп. Знаешь, когда говорят, что у взрослого лоб шириной с твои четыре пальца? Ну, вот на лбу Джона помещалось пять пальцев. Может быть, даже шесть. У него был черный Les Paul с тремя звукоснимателями, и он играл песни так, как я еще не видел. Во всяком случае, в округе. И классные песни, которые я слушал по радио и на своем восьмидорожечном магнитофоне, и, когда наблюдал, как он играет, я был дико впечатлен.
Охренеть… а этот парень крут.
Но это не все. Когда группа ушла на перерыв и Джон положил гитару, его обступили телки. И не забывай, что господин Дровосек был не самым привлекательным парнем на вечеринке. Но это не имело значения – девок подкупала именно гитара и магия музыки. Я хотел быть как он и Пэт Ноулс.
Только лучше.
Все началось в семнадцать лет, с паренька по имени Дэйв Хармон, барабанщика из Хантингтон-Бич, чья жизнь, казалось, разительно отличалась от моей. У Дэйва была стабильная семья, и отец с матерью поддерживали сына во всех его начинаниях, в том числе в желании стать музыкантом. Они понимали, что я был фактически сам по себе, и им стало меня жаль, они открыли для меня двери своего дома и относились с добротой и пониманием. Для меня же это было все равно что выиграть в лотерею. Я жил сам по себе, пил низкосортное пиво, ел лапшу быстрого приготовления и макароны с сыром, как будто это уже прошлый век. Затем я встретил этого парня с крутыми родителями и холодильником, полным еды.
В позе а-ля Майкл Шенкер (на тот момент он играл в UFO) на домашнем концерте Panic
Мы с Дэйвом стали говорить о том, чтобы поиграть вместе и, может быть, собрать настоящую группу, которая бы утерла нос всем, кого мы видели на местных тусовках. Чтобы играть на гитаре, Дэйв пригласил своего друга по имени Рик Солис, у которого была красивая «стрела» фирмы Gibson. Как и я, Рик занимался боевыми искусствами, поэтому мы сразу же нашли общий язык. Среди моих знакомых Рик оказался также первым начинающим рокером, который был на него похож, – он был чем-то средним между Винни Винсентом и Полом Стэнли. И не случайно. Рик был одним из тех парней с врожденным чувством стиля – обожал футболки без рукавов, длинные волосы и странные коллекции ювелирных изделий рок-звезд. Еще у него был огромных размеров нос и темная кожа, что придавало ему экзотический средиземноморский внешний вид, и он был одним из самых волосатых парней, которых я встречал. Он стойко переносил превратности судьбы – волосы на груди (эй, в 1970-е это считалось вершиной мужественности) и сросшиеся брови.