Мастиф

Лицо ее сморщилось, словно от боли:

— Если проснемся — сказала она едва слышно.

Костер хрустел сухими сучьями, в котелке шипела вода на чай. Рюкзаки Федоровича и Ивана они нашли нетронутыми, так что теперь у них было все, чтобы с удобствами переночевать в лесу.

— Здесь все пропитано злобой, — произнесла Полина. — Нет ненависти, нет желания уничтожить. Просто злоба.

— Что делать-то будем? — спросил Саша. После того, как он отошел от пережитого, будущее вырисовывалось в мрачных тонах. Надо идти в милицию, в органы, доказывать, сидеть за решеткой, подобно зверю. Что за идиотское наказание — лишение свободы? Кто додумался, что свобода может быть ценной? Человек всегда от чего-то зависит. Всегда несвободен, он не может даже говорить то, что думает. Хотя, что такое слова? Лишь пустое сотрясание воздуха. Однако именно от них, от слов, зависит многое, если не все. Передача мысли на расстояние — вот что значит произнесенное слово. Оно как волшебство. Если начальник сказал, что надо выполнить тройную норму — умри, но выполни. Дрожание атмосферы приводит в действие громадные силы, заставляет строить города, перебрасывать через реки и даже моря мосты, рыть подземные аэродромы. Растить пшеницу и ячмень — хотя сколько не говори глупым растениям — быстрее они не заколосятся. Или заколосятся? Если дать им много света и тепла. И удобрений. А если света и тепла будет слишком много? Что, если в человеке будет слишком много разума? Самые разумные, самые умные, светочи культуры и науки, гении — что они дали человеку? Винтовку, танки, ядерную ракету… «Следующую мировую войну не выиграть без применения массового переливания крови»… Ну что, падлы, допереливались? Он уже здесь, ваш самый умный ученый, гений, титан мысли. Вот они сидят, глубоко в подземной лаборатории, исследуют, обучают — пока только самих себя, но что будет, если они, сотни, многие тысячи, выберутся из своих шахт… Их невозможно контролировать, как невозможно контролировать саму мысль. Они будут смеяться, как смеются дети над обезьяной в зоопарке. Они начнут ставить капканы на мышей, крыс и дичь покрупнее — чтобы не слишком распоясывались… Они будут тыкать вас рожей в ваше же дерьмо — не пакости, не гадь, не сри, псина поганая, где живешь.

— Я пойду купаться, — заявила Полина после чая. На нее нашло отрешенное спокойствие. Хотелось прожить последние часы как можно ярче, мощнее, чтобы чувствовать каждую минутку, секунду. Скоро наступит темнота, за которой она не может видеть ничего.

— Смотри, — она поднялась над огнем, протянула руки прямо над пламенем. Красные языки шарахнулись в стороны, словно в страхе.

— Хочешь, покажу, что я умею? — ее глаза тлели подобно уголькам. Или пламя отражалось. Может ей удастся напугать того, кто придет из темноты? Может, он откажется от мысли нападать, увидев всю ярость, какую она может обрушить на кого угодно…

— Сейчас поднимется ветер, — сказала она, и тихонечко запела.

Песня, древняя и могучая, просто один звук, который надо вплести в куда более могучую и древнюю песнь ветров, миллиарды лет веющих высоко над землей. Пусть они спустятся, и посмотрят на того, кто зовет их во тьме, около маленького костра. Они уже слышат, они любопытны — как дети, их полет свободен, они делают только то, что хотят. Дети воздуха, солнца и океана — даже малейшее их движение смертельно опасно для тех, кто живет глубоко внизу. Никогда еще маленькая женщина с длинными волосами не взывала к таким силам. Она не могла их контролировать, как старый полковник, врач-убийца мог контролировать свои и чужие тела. Не могла заставить слушаться, как заставлял слушаться любую железку красавчик-гомосексуалист Иван. Она могла их только призвать, и призывала — на сколько хватит сил.

Глава 8

Полина прошла прямо через стелющийся по земле огонь, навстречу пронизывающему ветру. Александр вскочил, чувствуя, как кровь стынет в жилах — но не от страха, просто вокруг слишком холодно. Воздух стал колючим, выжимал из глаз слезы, лез под рубаху. Саша схватил меч — единственное оружие, пусть даже против ветра оно не подходит, но за ветром может явиться что угодно. Или кто угодно… Полина, не сгибаясь, шла по направлению к озеру.

«Она хочет его заморозить, — сообразил молодой человек. — Она бросает вызов».

И пусть, пусть! Он хочет посмотреть, оценить, понять. Его способности уже изучены и оценены. Единственное, что он может — отойти в сторону или бежать. Это у него хорошо получается, лучше всего. Так попробуем напасть, попробуем сами стать опасными!

Красное озеро уже не было красным. Оно стало черным, по застывшим в хаосе волнам струились змейки снега. У нее получилось! Саша ликовал. Так их! Купаться хотите? Вот вам, выкусите! Через секунду пришлось упасть на колени — буран ревел и ломал деревья, яростный свист воздуха глушил все остальные звуки, и казалось, что многовековые стволы падают беззвучно. Стало трудно дышать, и вот тут Саша понял, что он сейчас замерзнет, превратится в ледышку с выпученными глазами, если ветер продолжится еще хотя бы пять минут. Глаза уже отказывали, когда Александр заметил, что к ним кто-то идет. Прямо по льду озера, не обращая внимания на буйство стихии.

— Юра, — выдавил Саша. Теперь он точно видел, что это был их проводник по лаборатории. Бесстрастное лицо укротителя зверей. Полина смотрела на него без страха — это еще не конец, это не он, смерть еще впереди. И что может сделать Он, один-одинешенек, против сил, которые копились тысячи тысяч лет, против разума без разума, против нее, Полины?

Ветер стих вмиг. Наступила относительная тишина — только лес голосил лопающимися деревьями. Лед ушел, пропал, теплый водоворот подхватил Полину на руки. Она не верила сама себе. Эти, а точнее этот — Юра — не просил, не призывал — он просто приказывал. И приказы его исполнялись — безоговорочно, даже древние ветра признали свою неспособность не подчиняться. Ей захотелось заорать, заблажить, завопить: как? Как он может? И неужели это вообще возможно? Время, скрученное в петлю, снова возобновляло свой бег. Юра мог управляться и со временем. Не открывая рта, не делая смешных пассов руками, не принося никого в жертву. Одного его желания было достаточно.

Тогда пусть! Она признает поражение, она подчинятся, даже его рукам, которые безжалостно рвут одежду, валят на теплый песок. Полина упала навзничь, широко раскинула ноги. Александр видел, как Юра вошел в нее — не снимая своего идиотского комбинезона, мощным толчком, от которого женщина вскрикнула и кричала еще долго, на одной ноте, почти звериным рыком. Не пыталась больше защищаться, не отталкивала и не сопротивлялась. Луна бесстыдно подглядывала с неба, и создавалось такое впечатление, что неистовая парочка совокупляется прямо на воде — в дорожке лунного света. Александру казалось, что он сошел с ума, его слабый разум отказывался воспринимать действительность, и страстно захотелось подойти и глупо спросить:

— Что делаем?

А Полина кричала и плакала, она хотела, чтобы мужчина над ней сделал так, чтобы пропала тьма впереди. Он, Юра, может всё. Каждый человек немного учитель, немного врач, немного механик, домохозяйка, инженер, волшебник. Но в нем, в Юре не было этого «немного». В нем было все сразу, гениальность во всем — в любом деле, в любой науке, искусстве, и в том, что мы называем волшебством. Ему стоило только захотеть. Так пусть он захочет еще раз!

Когда все закончилось, Саша поднялся с мокрой травы, подошел. Полина лежала на песке, все так же бесстыдно раскинув ноги, глаза невидяще смотрели в звездное небо. Саша наклонился и горячие руки обвили шею. Теперь он не сомневался, что видит сон — только во сне могут случаться такие вещи. Пусть тогда это будет хороший сон. Он возьмет обнаженную женщину, поднимет на руки, понесет в палатку, осторожно ступая, чтобы длинные волосы не запутались в траве и ветках. Полина прильнула влажным ртом к его губам, глубоко запустила язык. Саша перехватил её как можно крепче, прошел через потухший костер, протиснулся сквозь клапан палатки, чувствуя как одежда словно сама собой съезжает с тела, повинуясь ловким пальцам. Он и сам запустил руку между её ног, с наслаждением, в жесткие курчавые волосы, потом пошел вниз, словно желая удостоверится — все ли на месте и готово подчинятся ему. Первый раз он брал женщину во сне. Никогда до этого не удавалось засунуть ей между ног — у Саши не было ночных поллюций. Но сегодня — будет, обязательно будет, потому что все взаправду — а лоно Полины огромное, мокрое, горячее, и все равно как будто мало для него. Он двигался долго, закрыв глаза, с удовольствием вслушиваясь в дыхание, пока не понял — все, уже близко. Никаких предохранений: все будет, как положено, все — внутрь! Он на мгновение застыл, еще и еще раз переживая сладость жизни, а потом перевернулся, так, чтобы голова женщины лежала у него на груди. Он гладил ее по гладкой и восхитительно влажной коже пока не заснул…

Проснулся оттого, что рядом кто-то ходил. Большой и тяжелый, сопел и шуршал бумагой, опрокинул котелок. Медведь. Здоровый. Кошмар не кончается. Саша осторожно пошарил вокруги вспомнил, что меч остался на берегу.

— Полина, — сказал он одними губами и зажал женщине рот. — Я за оружием. Жди меня, не шевелись.

Она подергалась под рукой — согласна. Саша приподнялся, решил не одеваться — не до этого. Успеет ли добежать? Второй вопрос — найдет ли он голубую сталь в траве, в лиховертье вчерашнего безобразия, среди сучьев и бревен? На улице светает, солнце еще не взошло, но достаточно светло. Все, пора…

Тишина кончилась. Раздалось рычание, палатка встала дыбом, с сухим треском рвется капрон. Саша пулей вылетел, рванул к берегу, жалея лишь, что не надел трусы — мошонка неудобно и больно болталась. Клинок он нашел сразу — по характерному блеску. Схватил, мгновенно зверея, и метнулся назад.

Медведя уже не было. Зверь повалил палатку, прихлопнул лапой Полину — и ушел. Одного удара оказалось достаточно — медведя не надо учить убивать. Голова Полины вошла наполовину в землю, на щеке и шее — по два следа от когтей. Саша безнадежно пощупал руку. Холодеет и пульса нет.

Он принялся искать свою одежду. Нашел штаны, нащупал зажигалку, и вспомнил, что давно не курил. В лесу Александр старался не курить — пожар можно получить, да и зверь далеко чует запах табака. Но две пачки брал всегда. Самой дешевой марки, потому как если курить редко — то лучше уж накуриваться до одури, а если намокнут — не жалко.

Первым делом после второй сигареты он постарался приспособить меч за пояс. Туго обвязал лезвие капроном от палатки, закрепил шнурком от Полининого ботинка. Все это время он думал, как поступить с самой Полиной. Тащить через лес к Сновицам, к дяде Леше? Нет, силенок не хватит. Да и надо ли? Он закурил третью сигарету. Представил, что будет говорить в городе. Как будет писать объяснительные по каждому, как говорят, факту смерти. Как будет стараться убедить послать не участкового, а, по крайней мере, роту спецназа к яме в земле. Желательно взять с собой хотя бы десяток танков. Так, на всякий случай. Кто говорит? Задержанный Смирнов из психизолятора… Ага, как в книге про Мастера и Маргариту. Как там звали поэта-психа? Иван, вроде, Бездомный. Знаем, проходили, зря, что ли, одиннадцать классов заканчивал…