Мастиф
Шрифт:
Глава 9
Комиссии, одна за другой, Энергонадзор — кто так провел линию, кто разрешил, согласование где… Экологический, а затем и экономический надзор нашли таки компостную яму — засыпать, что удумали, архаровцы, где планы, вы куда смотрели… Роспотребнадзор, покажите, что вы тут насажали, насеяли, вы же грамотные люди, специалисты, где же сертификаты, хотя бы на качество, не волнует, но это же яд, поваренная соль тоже яд, вы понимаете, и где храните, это же жилое помещение, не волнует, что вам говорили, это не склад, это черт знает что, и где, в конце концов, средства защиты, мы еще пожарников пришлем, они вам покажут кузькину мать… И ведь прислали… а потом еще и комиссию по исполнению, проще говоря, прокуратуру, Госстандарт — этим-то чего надо, господи… любое строительство зарегистрировать,
Они боролись, до последнего, до рвоты, до крика, игнорировали все предупреждения, которые могли подождать, брали в долг, понимая, что не смогут отдать, пока не явились инспекторы, или инспектора, бога, душу, мать… В банках отказывали сразу — нет справок по доходам («о каком доходе хочет говорить этот сельчанин в отполированных кирзачах, знаем мы ваши доходы…»), пришлось оформлять технику, теребить восьмидесятилетнюю председательшу, поднимать и переписывать бумаги, а нотариус тоже кушать хочет, и только один банк сжалился, помог, закрепостив раз и навсегда, до гроба, за все сразу, даже похороны можно на счет социальной службы переводить…
Даже напоминать самому себе страшно — поджилки начинают трястись. Как будто кто-то, а, скорее всего, не кто-то, а что-то — бездушное, неуправляемое, жестокое, как насекомое — обратило взгляд на четверых людишек, посмеялось над их желанием жить чуть лучше серой массы. Все равно ребята, неужели не понятно, что своими руками и головой жить нельзя, опасно это и никому не нужно, особенно вам, таким честным и работящим, можно сказать — эталонным дуракам. Вы думали, что властны над собственной жизнью и судьбой? Покажите того, кто сказал такую чушь. Нельзя жить самому — можно только обществу, ведь все мы общество, кушать хотим, одеваться хотим, машину новую хотим, а если каждый рабочий или уж тем паче — крестьянин начнет работать только на себя? Это же анархия полная, государство не живет на налоги, еще что придумали… Оно же — это вы, оно хочет от вас все и даже больше, потому что есть ведь еще священный, единственный и неповторимый долг — именно перед государством, то есть перед вами, и чем больше вы работаете — тем больше становится долг, это же закон, вы чего, законов не читали, темнота, а еще с высшим образованием. При чем здесь поход в армию? Думаете, что на этом все кончается? А на что мы границы будем укреплять, на что танки и корабли строить? Это же вам нужно, а мы о вас заботимся, единственный наш долг — сидеть и смотреть за вами, чтобы вовремя среагировать, вы что — не понимаете? Совсем темные… Ах, еще и аспирантура? Так должны куда лучше понимать. И нечего прикидываться нищими, вон, даже асфальт настелили во дворе. Ах, это не асфальт, это старые слои рубероида, со свалки? А кто разрешал, вы хоть экологические нормы знаете?
Знаем, сказал Саша про себя, мы даже больше знаем. Но не скажем, выкусите, пусть все идет как идет, пусть придут ваши же экспериментальные модели, посмотрят на нас, на вас, на всех. Четыре мертвеца за три дня — это много или мало? А будет еще больше, потому что те, кто придут за мной — они не будут ждать, как ждем все мы, они даже не понимают — что значит — «ждать»? Новой жизни, достойного существования, поблажек, упрощения законов путем выпуска новых постановлений? Не смешите меня. Они возьмут все и сразу, Саша видел их силу, их яростное желание, и всемогущие возможности. Да, всемогущие, неужели не поняли? Понабрали специалистов с высшим образованием… Нет у человечества возможности, чтобы утащить на глубину в триста метров обычный камень без помощи канатов, лебедок, буров и шурфов. Силой мысли — попробуй, встань против нового человека, против того же Юры, чтоб его три раза вокруг себя обвязало…
— Мне кажется, что верна как физическая, так и религиозная модель мира, — говорил, закусывая огурчиком, Александр вечером того же дня. — Может быть, мы воспринимает мир
только своим разумом со всеми примочками. А те, кто сидят внизу, со стопроцентными мозгами — они будут воспринимать как захотят.Ребята вернулись с поля уставшие, а Саша к тому времени успел уже помыться, плотно поесть, разменять в ближайшем пункте тысячу долларов, сбегать в магазин, поругаться с женой на счет его безалаберности и бездушного отношения ко всем и всему, а затем помирится с Наташей, завалив ее в постель, и пообещав завтра же купить новый холодильник, сходить за Людой в садик, потихоньку вскрыть квартиру Наиля (ключи татарин прятал в электрошкафу мастерской) и поставить в уголок закуску, водку и пиво. Он предупредил ребят, подав условный знак — «без жен» — и каждый уже знал, что делать. Они собрались ровно в восемь, у Наиля на первом этаже, на кухне. Без лишних слов пропустили по одной, а потом Александр начал рассказывать — быстро, скупо, сжато, с основными выводами, как на защите; показал деньги; уверил, что они настоящие.
— Куда ты их? — хмуро спросил Шпак.
— Проценты по кредиту — раз. Укрепить двери — два. Решетки на окна — три.
— Комбайн — четыре, — ухмыльнулся Наиль.
— Масло машинное купить «шелловское», и топливо на уборку, — упрямо подсказал Саша.
— Ладно, разберемся, — проворчал Серега, разлил еще по одной. — Ты лучше скажи — в милицию пойдешь?
— Я что, похож на дурака? — возмутился Александр. — Ты знаешь, что будет?
— Представляю, — рассмеялся Наиль.
— Это же не хухры-мухры, — насупился Шпак. — Четыре трупа. Найдут.
— Да и пусть находят! — возмутился Саша. — Только я сам ничего делать не буду. Пусть идут, смотрят, находят, пробуют вытащить из-под земли, а я посмотрю, что получится. А потом решу, что делать. Им это интересно, они же сами решили за порядком следить — вот и нехай себе следят, уроды.
— Они не за порядком, они за тобой следят, — напомнил Андрей Павин.
— Ты пей, Андрюша, пей, — ласково сказал Александр.
— Балабол ты, Сашка, — разозлился Шпак. — Сам подставился, и всех подставишь.
Александр, не торопясь, налил себе полную стопку, в одиночку осушил, крякнул.
— А теперь слушай меня, Шпак, — начал он глухо. — Ты там не был. Не знаешь, не веришь, не понимаешь. Только учти, когда эти сверхчеловеки наружу полезут, никому сладко не придется. Ни тебя, ни меня — никого не спросят. Тут такая каша заварится, попомни мои слова. Если уж начнется, ты поверь, я все что ты скажешь — сделаю. Завтра же на явку с повинной побегу. А пока, Шпак, давай посидим, выждем, от нас всегда требовали именно этого. Сидите ровно, ребята, не бузите, не думайте. Вот и я буду — ровно, не шуметь, думать даже не буду. Это мое слово. Пусть подавятся, гады.
Саша разлил еще по одной.
— А еще, Шпак, смутно на душе. Я пока домой ехал, все мозговал. Вот один-одинешенек выбрался. Всех там положили — а я уцелел. Почему? Может, я им нужен? Меня Полина удивила.
— Ведьма твоя?
— Ведьма, чистая ведьма, — быстро согласился Саша. Ему захотелось стукнуть по столу кулаком, чтобы ухмылки погасли, чтобы начали слушать, а не подкалывать.
— Она ведь чувствовала, вы бы на нее посмотрели — страх ходячий, не женщина. А медведь ее пристукнул…
— Это не медведь был, — вмешался Наиль. Саша повернулся к татарину:
— Это ты точно сказал. Не медведь. Потом только понял. Я ведь для них угрозы не представляю. Ну что я расскажу — смех один, даже вы мне не верите. А вот в это поверите?
Александр вытащил из-под стола длинный сверток, распутал шнуровку и капрон.
— О! — произнес изумленный Павин.
Саша не стал ничего говорить, просто взял пустую бутылку из-под водки. Голубое лезвие легло на стекло, Саша надавил — и сталь медленно прошла через прозрачную хрупкую материю, разделив бутыль на стакан и воронку.
— О как! — еще удивленней сказал Павин.
— Ну-ка, дай, — растерянно произнес Наиль. Он попробовал поднять оружие, запыхтел:
— Вот шайтан. Он же неподъемный!
— Дай мне, — попросил Шпак, легко оторвал меч от стола и тотчас выронил.
— Горячий! — Сергей ошеломленно подул на руку.
— Сам ты… — проворчал Саша, поднимая клинок с пола. — На это посмотри…
И он со всего маху ударил себя лезвием по руке, поморщился от боли. На предплечье остался только красный, быстро исчезающий след.