Мать Иоанна от ангелов
Шрифт:
"Пресвятая владычица, - мысленно повторял он, - помоги мне!"
– Ты хочешь кое-что узнать о демоне?
– звучал над его головою бесстрастный голос раввина.
– Так позволь ему войти в твою душу. Тогда узнаешь, каков он, и поймешь все его уловки и признаки. Постигнешь его суть, и сладость его, и горечь его. Первый же это демон гордыни, Левиафан, второй - демон нечестия. Бегемот, а третий - демон зависти и всяческой злобы, Асмодей... Гляди получше, не запускают ли они когтей своих в твое сердце.
Ксендз Сурин вскочил на ноги и, с ужасом глядя на на раввина,
– О!
– вскричал он.
– Я осыплю проклятиями твою голову!
Ребе продолжал усмехаться, поглаживая бороду.
– Ты, ксендз, ничего не знаешь. Блуждаешь во мраке, и неведение твое подобно черной пелене ночи.
– Бог мне свидетель!
– И я тебя уже ничему не научу, - говорил цадик, - ибо ты уже не способен научиться и моя наука уже не твоя наука.
– Ты - это я, - прошептал ксендз Сурин, стоя у двери.
– О да!
– рассмеялся раввин.
– Но наука моего бога - это не твоя наука.
И, внезапно вскочив с места, он схватил лежавшую перед ним книгу, резко захлопнул ее и с громовым стуком ударил ею о стол.
– Прочь!
– вскричал он грозно. Ксендз Сурин, сам не помня как, очутился за дверью и прямо наткнулся на Володковича, чьи глазки так и сверкали от любопытства.
– Идем, идем отсюда!
– быстро бросил ксендз и потянул Володковича за рукав; спотыкаясь, ударяясь о стены, он выбежал на лестницу и стал спускаться. Володкович едва поспевал за ним.
– Пан ксендз, - пытался остановить его шляхтич, - пан ксендз!
Но отец Сурин чуть ли не бежал и вздохнул с облегчением лишь тогда, когда они оказались под навесом крыльца, на свежем воздухе. Душный запах благовоний еще стоял у него в ноздрях. Он вынул из кармана платок и вытер лоб.
– Боже, смилуйся надо мной, - повторял он.
– Пойдемте, пан ксендз, - сказал Володкович, - пойдемте поскорей, вам надо выпить рюмочку водки, что-то вид у вас неважный.
Они торопливо пошли по улице по направлению к вертушке. Вдруг перед ними появился Казюк. Он, видно, сразу заметил, как бледен отец Сурин, - не говоря ни слова, он подхватил ксендза под руку и быстрым шагом повел вперед.
Когда они приблизились к воротам корчмы, ксендз Сурин попытался было свернуть к себе домой, но Казюк его удержал.
– Нет, отче, - сказал он, - зайдите, выпейте капельку меду, это вас подбодрит.
– Ничто мне не поможет, - с беспредельным отчаянием простонал ксендз Сурин, - я проклят!
Никогда в жизни так остро не ощущал он впившихся в сердце когтей страха. Как пьяный, он ухватился за плечо Казюка и посмотрел ему в глаза. Казюк отвел взгляд.
– Этого никто не знает, - молвил Казюк, - до последнего своего часа!
И так как Володкович уже скрылся в темной пасти корчмы, торопясь подготовить угощенье, Казюк наклонился к уху ксендза и прошептал:
– Я знаю, куда Володкович водил вас, пан ксендз. Я же говорил - не надо его ни о чем просить!
Ксендз Сурин не ответил. Молча они вошли в корчму.
11
Стаканчик меда и впрямь немного успокоил измученного ксендза. Потом он поспешил в обитель. Экзорцизмы только закончились, и утомленные монахини разошлись по кельям. Одна лишь
румяная, рослая, спокойная сестра Акручи хлопотала по хозяйству, трудясь за всех. Она попросила ксендза Сурина откушать в трапезной - она, мол, очень занята, и ей некогда разносить обед ксендзам в их покои. Монахини уже давно пообедали.– Скажи, сестра, матери настоятельнице, - попросил ксендз Юзеф, - что я сразу после обеда приду в нашу комнату на чердаке.
– На чердаке?
– удивилась недовольная таким нарушением монастырских правил сестра Малгожата.
– Да, на чердаке. Пусть мать Иоанна хорошенько отдохнет. Я не буду творить экзорцизмы, хочу лишь побеседовать с нею, - поспешно пробормотал отец Сурин.
В трапезной уже сидели отец Лактанциуш, отец Соломон, ксендз Имбер и ксендз Мига, исповедник, и угощались обильным монастырским обедом. Отца Игнация не было, он уехал в Вильно. Ксендз Сурин сел немного в стороне.
– Съешь чего-нибудь, отец Юзеф, - сказал ему Лактанциуш, пододвигая миски.
– А то ты у нас что-то отощал.
Отец Сурин равнодушно взглянул на него, видно, думая о чем-то своем. Подвинув к себе миску с фасолью, он принялся быстро есть, не глядя на прочие блюда. Ксендз Соломон усмехнулся.
– Что это ты, отче, так мало ешь?
– сказал он.
– Вот, гляди, утиные потроха, целая миска, да превкусные...
– Благодарю, - ответил ксендз Сурин, - я нынче пощусь.
– А от меда ты нынче тоже воздерживаешься?
– сладким своим голоском спросил ксендз Имбер.
– О нет!
– с такой уверенностью произнес ксендз Сурин, что все остальные ксендзы смеясь переглянулись и подтолкнули друг друга локтями.
– Вот он какой, иезуитский пост!
– заметил Лактанциуш.
– Истинная правда!
– брякнул ксендз Сурин, не слыша, о чем речь.
Ксендзы снова засмеялись, перемигиваясь.
– Мед и здесь есть, - сообщил отец Соломон; наклонясь, он вытащил из-под стола порядочную флягу и торжественно поставил ее перед отцом Суриным.
– Нет, нет, - сказал тот, - здесь я не пью.
Это заявление еще больше развеселило ксендзов.
– Стало быть, ты, почтенный отче, пьешь только в корчме!
– воскликнул отец Соломон, выпячивая губы и подмигивая.
– Ах, какие же скромники эти иезуиты!
Ксендз Сурин добродушно улыбнулся.
– Не все иезуиты, нет, - сказал он, - это я только, грешный слуга божий, имею такую странность. С малолетства это...
– Что? Мед?
– басом спросил ксендз Мига.
– Нет, не мед, а вот эта странность. Боюсь других ксендзов.
– Дьявола не боишься, а ксендза боишься!
– вскричал Лактанциуш.
– Против дьявола у меня есть крестное знамение, - молвил Сурин, - а ксендзам крест не страшен.
Он встал, утер рот, поклонился сотрапезникам и вышел. За его спиной грянул громкий, дружный хохот.
Медленно поднимаясь по лестнице, он готовился к беседе с матерью Иоанной. Мысль об этой встрече после перерыва в несколько дней вызывала у него сердцебиение. "Нет, нет, - повторял он про себя, - нет, Юзеф, не отступай, ты должен пожертвовать собой. Говори с ней, заставь ее слушать тебя".