Мать Мария (1891-1945). Духовная биография и творчество

Не иные грехи проклинать,

Не стремиться к иной добродетели, –

О моем троекратном, о петеле,

Все о нем буду я вспоминать,

Чтоб глаза выплакать. (128)

писала она в одном из стихов раздела "Покаяние", и это не было лишь поэтическим сравнением себя с апостолом Петром, трижды отрекшимся от Христа. В других стихах мы находим более детальный анализ того, как Е. Скобцова понимала свое троекратное отречение. Вся ее предыдущая жизнь представилась ей не движением ко Христу, а напротив – растратой данной ей с рождения благодати Божией, забвением Бога и отречением от Христа. Нет сомнений, что такой взгляд на свою жизнь, так пережитое покаяние, позволили ей сделать следующий шаг, связанный с принятием монашества. Принося покаяние пред Богом, Е. Скобцова не хочет легкого прощения, отпущения грехов, она уже сейчас, прежде смерти, ставит себя пред страшным судом Божиим:

Моих грехов не отпускай

И благодать не даруй даром, –

Все взвесь, все смеряй, все карай,

Смотри, каким тлетворным паром

Клубится память о былом.

Сокрушена душа пожаром. (214)

На приведенные стихи можно посмотреть как на проявление гордыни: почему это, собственно, кающийся не хочет, чтобы отпустили его грехи? Но ведь стихи, – это не молитва. Если и есть в них некая странность с точки зрения церковного сознания, то она возникает от того, что"Ты", к которому обращается Е. Скобцова, – это Судия, тождественный ее совести. Конечно, Бог – это не совесть, но очень часто Бог именно через муки совести приводит нас к покаянию.

В рассматриваемом стихотворении Е. Скобцова дает обобщенный, но вместе с тем подробный и беспощадный анализ своей жизни. В самом общем виде грех, который она за собой признает, понимается как"предательство Отчего дома"и"расточение благодати". Детство вспоминается ею как благодатное состояние, за которое она не знала чем заплачено. Вести, посылаемые ей Богом через вестников–ангелов, остались с ее стороны без ответа. Так"накопился темный долг". Далее наступила юность, и ее дух стал"скитаться средь ночи"как"затравленный и голодный волк" – характеристика состояния духа, которое было у нее после переезда в Петербург и утраты веры в Бога. Еще беспощаднее Е. Скобцова говорит о том времени, когда она вошла в русскую декадентскую культуру начала XX века, и о последующем участии в революции и Гражданской войне. Об этих"днях"своей жизни она пишет:

И смерть, и кровь, разгул и блуд.

Разнузданность страстей несытых

Они как знак в себе несут.

Кто перечислит всех убитых?

Растленных всех кто соберет?

Кто вспомнит мертвых незарытых? (214)

Е. Скобцова принимает на себя не только так называемые"личные грехи", но и вину за все, что совершалось во время революции и Гражданской войны в России. Тем не менее, она не останавливается в своем покаянии, а двигается дальше, доискиваясь, в чем состоит ее главный грех, следствием которого были все остальные:

Но и не в этом темный гнет, –

Все это знак иной измены

И все вменяю я в умет.

Я захотела жизни тленной,

И гибель в сердце приняла,

И приняла я знаки плена,

И почести я воздала –

Не смыслу – божеские… (214)

Здесь в сжатой форме сказано самое главное, что можно сказать о пути греха и отречения от Бога. Самое главное – это ориентация жизни на"тленное", когда божеские почести воздаются не Богу, а плоти ("не смыслу"). Вспомним, как Лиза Пиленко боготворила Народ, как в стихах"Скифских черепков"Кузьмина–Караваева называла мужчину"владыкой"и"господином", как она писала А. Блоку:"Вы больше человека и больше поэта"и называла его, наряду со Христом, своим"женихом и царем". Все это укладывается в то понимание греха, которое мы находим в покаянии Е. Скобцовой. Желание"нормальной человеческой жизни", вероятно, тоже теперь рассматривается ею как измена Богу, а значит, жизнь в первые годы эмиграции, полная забот о семье, трагически закончившихся смертью Насти, – это тоже"тленная жизнь". За эти три свои измены Богу – "декадентскую", революционную и эмигрантскую Е. Скобцова приносит"огненное покаяние", пред лицом Божиим присуждает себя к заключению в аду, чтобы"не было пути назад" – к прежней жизни:

С ударом каждым кнут Твой крепнет.

О, суд Твой милостив и свят.

Таков конец мой благолепный.

Пусть будет только темный ад,

Пусть будет скорбно и тоскливо,

Не будет пусть пути назад, –

Все Ты решаешь справедливо. (215)

Что это? Очередная"вполне человеческая"гордыня: распоряжаться собой – помимо Суда Божия помещать себя в ад? Вспоминаются слова, сказанные Богом преп. Силуану:"Держи ум свой во аде (т. е. считай себя достойным ада – Г. Б.) и не отчаивайся". Да, но одно дело, когда человек сам себя считает достойным ада и молит Бога о прощении своих грехов, а другое – когда он просит Бога держать его в аду… Это возражение, как мы уже говорили выше, снимается, если мы примем, что Е. Скобцова обращается в этих стихах не непосредственно к Богу (как можно подумать, если забыть, что это стихи, а не молитва), а к своей совести, через которую действует Бог, призывающий ее к покаянию.

Именно такое покаяние, в котором совершается полное отречение от прежней жизни, начинающееся со страшного суда и заключения в ад, приносит освобождение и даже веселье. Впрочем, в этом веселье еще нет настоящей, чистой духовной радости, дух освобождается от"плотского", но он должен облечься в новую плоть, плоть воскресения, которая созидается через новую жизнь во Христе; на стадии покаяния этого еще нет, и потому веселье от такого покаяния еще не совершенное:

И в покаянье есть веселье, –

О, горькое. Как бы с вершин

Бросаешь камни вглубь ущелья

И остается дух один.

Из пропасти доходит глухо

Тревожный ропот в высоту,

Терзает обнаженье духа –

И чем прикроешь наготу? (167)

Стихи 1929 года, в который написано и это стихотворение, еще исполнены у Е. Скобцовой ощущения какой-то тревоги. Она анализирует свое состояние, разбирает"по косточкам"всю свою жизнь. Именно в это время ей как члену Совета РСХД приходилось много общаться с людьми, публично выступать, делать доклады, причем характер ее деятельности обязывал ее к тому, чтобы вселять в других надежду на возможность начать новую жизнь в Церкви, на будущее России и мира. На людях она была, как следует из воспоминаний, веселой и радостной, скрывала свое состояние от других, но ее душа, как видно из стихов, в это время горела в геенне,"где червь не умирает и огнь не угасает"(Мк. 9, 44):

Обманывать себя. Иль пламя

Так радостно, так горячо?

Там в недрах вечно колет память,

Посасывает червячок.

…………………………………

Не от веселья вечный хохот, –

Он – мой обманчивый значок.

О, Господи, мне плохо, плохо, –

Посасывает червячок.

Именно в это время она писала свои софианские статьи, призывая к созиданию христианской культуры перед лицом апокалиптического Суда, в стихах же писала:"Я знаю – спастись мне нельзя"(216). Ее мысленному взору открывались видения, навеянные Апокалипсисом:

Я вижу – Иоанн Богослов

Для мира срывает печать

С своих предвещаюших слов, –

И в вечность подъемлется Мать.

И держит в руках омофор,

И мир как единый Афон. (216)

И вместе с этим, она говорила себе, что не может войти в этот всемирный монастырь, поскольку отягчена грехом. Культурой"перед лицом апокалиптического Суда"были для Е. Скобцовой в это время ее собственные стихи из раздела"Покаяние".

Когда Е. Скобцова стала в 1930 г. разъездным секретарем РСХД, и ее деятельность начала протекать не столько среди русской интеллигенции в Париже, сколько среди бедствующих русских эмигрантов в провинции, по–новому стало выглядеть и ее покаяние. Речь в стихах этого периода идет уже о нарушении не столько первой, сколько второй заповеди:"Я брата всегда предавала, / И в жизни любила я мало, / А ненавидела много"(127). Если вспомнить слова из письма А. Блоку"надо еще научиться ненавидеть" [472] , то эти стихи Е. Скобцовой не будут выглядеть самооговором. В"Тетради", сравнивая себя с Каином, она брала на себя грех братоубийства, объясняя, между прочим, и свое скитальчество как каиново проклятье. При таком взгляде на грех, как по преимуществу грех нелюбви, покаяние приобретало позитивный смысл, вело к перемене жизни:

472

Кузьмина-Караваева Е. Ю. Наше время еще не разгадано… Томск, 1996. С. 139.

Владыка, я Авелю сторож,

Я брату слуга и опора,

Я брату и раб и предтеча.

Я Авелю путь уготовлю,

Я Авеля скорбь славословлю,

Его я подъемлю на плечи. (127)

Но и в своих отношениях с Богом Е. Скобцова находит то единственно правильное место, которое сочетает в себе возможность покаяния и близость ко Христу – место кающегося разбойника:

Боже, жизнь, – скорпионы и аспиды,

И за то, что питалась их ядом,

Я хочу быть на дереве распятой,