Мать
Шрифт:
Поняла я, что мама более или менее оправилась, в одно мгновение, когда ее увидела. Я, как обычно, встала утром в выходной день, сделала свою долю домашних дел: убрала комнату, пообедала, схватила пакет с мусором и ушла. Прогуляла весь день, как обычно это бывало в последнее время, и пришла домой. Заглянула в свою комнату и обнаружила на полу новый ковер – ну как новый, тот, который стоял в углу в родительской спальне. Это был знак. Показатель, что мама начала приходить в себя, начала осознавать: отец не вернется. Мне и самой в тот момент полегчало. Я дочь своей матери: если страдает она, то страдаю и я. То есть мое горе смешивалось с ее, в итоге становилось невыносимо. Я заглянула к ней в комнату. Она лежала читала. Да, глаза не светились, да и синяки под глазами никуда не делись. Посередине комнаты
Мы немного поговорили.
– Мам, а чего ты мне не сказала, что ковер будешь стелить? Я бы осталась и помогла. Тяжелый же.
– Не переживай, я соседку попросила, мы еще вчера договорились. А тебе тяжести ни к чему таскать. Аукнется потом. – Она не оторвала глаз от книги. Моя мать знала, что это неприлично, и без особой причины не стала бы так делать. Возможно, врет.
– Мам, в следующий раз обязательно мне скажи. Что нам соседка, мы с тобой можем горы свернуть, – я намеренно продолжала разговор, хотела распознать ее чувства и эмоции. Да и мне действительно не понравилось, что она одна мучилась с такой тяжестью.
– Как скажешь, гроза гор, пойдем лучше ужинать, – наконец-то она оторвалась от книги. Боль из взгляда никуда не делась, но от мамы исходила какая-то успокаивающая энергетика. Наверное, к ней пришел покой.
– Чем ужинаем?
– Ничего особенного, котлет нажарила да картошки сварила.
У меня был шок. Конечно, она продолжала убираться и готовить, но это были максимально простые и быстрые блюда. Мало того что она перетащила ковер, так еще и купила мяса, перекрутила его и нажарила котлет. По поводу ковра было ясно как белый день: она соврала. Думаю, она сама надрывалась. Это было как бы препятствие, за которым новая жизнь. И оно должно быть тяжелым. Ей требовалось самой справиться с этим, чтобы начать новую жизнь. Спрашивать я не стала: если она обманывает, значит так нужно.
Наконец-то мы сядем за один стол. Последний раз мы ели вместе, когда отец был жив. Получается, мы первый раз едим вдвоем. Даже, если честно, я толком не знаю, ела ли она эти два месяца. Я не видела.
По привычке мы сели на свои места: мама – со стороны плиты, я – напротив окна. Папа всегда сидел напротив мамы, возле входа в кухню. Его место так и осталось пустым.
– Расскажи мне, как в школе? Я пропустила родительское собрание, надеюсь, тебе по этому поводу не делали выговор? – Она доставала тарелки из сушилки и начала накладывать еду. – Посмотри, тебе столько хватит?
– Да, хватит, я лучше, если захочу, добавку съем. Нет, мне ничего не сказали. В школе все хорошо. Ты же знаешь, если бы что-то случилось, тебя достали бы из-под земли. – Я уже положила приборы, аппетит разыгрался не на шутку. Как только стало ясно, что мама оправилась, и мой стресс начал уходить.
– Ну и славно, я позвоню завтра кому-нибудь из родителей и узнаю, что было на собрании. Приятного аппетита.
– Спасибо, тебе тоже.
Ничего серьезного мы не обсуждали, лишь всякие мелочи, но все же это победа. Наша с ней победа. Этой ночью я первый раз спала крепко, ни разу не проснувшись за ночь. Засыпая, смотрела на старый новый ковер, и это меня успокаивало. Почему? А кто знает? Может, какой-нибудь умный психолог и понял бы. Построил бы длинную цепочку из предположений и терминов, мне неизвестных. А я просто обычный человек. Девочка, которая начала спать крепко и даже всю ночь, чего не было очень давно.
Ковер из родительской спальни так и лежит до сих пор. Но я снова не могу уснуть из вечера в вечер. Не сплю сладко всю ночь уже на протяжении двадцати лет. Занимаю я ту же спальню, но квартиру делю уже со своим сыном. Засыпая, смотрю на тот же ковер. Только теперь он совсем старый и выцветший. С краю старое размытое пятно. Кровь. И кто говорил, что кровь легко отстирывается? Вранье. Может, обычная кровь и отстирывается, а кровь, которая попала туда, была результатом агрессии сына и моих страданий. Кровь вперемешку с жестокостью не отстирывается никогда. Причем не только с вещей – из разума тоже не сотрешь. Это пятно существует как напоминание мне о моей жизни, о чудовище, которое я породила. Мое любимое
чудовище. Ведь мы любим своих детей не за что-то, а вопреки.В тот злополучный день я просто забрала у него конфеты. Новогодний подарок. Мешок, золотой с красным, набитый вкусными разноцветными конфетами разной масти. Он не хотел сделать мне больно, он просто хотел получить их назад. «Плохо» и «хорошо» для моего сына пустой звук. И вы удивитесь, но он любит меня. Я знаю.
Детям нельзя бесконтрольно давать опустошать такие красивые пакетики с конфетками. Но правда в том, что я – неработающая мать больного ребенка. Пенсии по инвалидности не хватает на все. Конфеты не товар первой необходимости, как и колбаса. Бутерброд можно съесть со сливочным маслом, а если хочется сладкого, его можно посыпать сахаром. То бишь в нашей семье конфеты – исключение, а не правило. Но есть социальные службы. Спасибо, что они есть. Мы получали небольшую помощь в виде новых или приличного вида ношеных вещей и на каждый Новый год – небольшой сладкий подарочек. Ходить никуда не требовалось, работники сами посещали нас. Иногда смотрю на вещи и пытаюсь представить людей, которые приносят их в центры для помощи нуждающимся. И ведь есть же добрые люди, безвозмездно отдают вещи, продукты. Свое свободное время тратят на волонтерство, чтобы помочь работникам расфасовать и доставить до адресата продукты и одежду. Таких людей мало. Могу только пожелать им остаться такими же отзывчивыми и не познать страданий, которые выпали на мою долю и подобным мне.
Теперь, когда я осталась одна, можно было бы тоже оказывать помощь людям, поддерживать этих несчастных матерей. Но не буду. Я тянула свою лямку целых двадцать лет – боюсь, при общении с семьями, находящимися в тяжелом положении, буду переживать свою жизнь снова и снова. Кто-нибудь видел пожарника с обожженным лицом, спасающего людей? Думаю, нет. Пережив тяжелый момент или период, меньше всего хочется снова упасть в эту яму. Можно сказать, это проявление слабости, но я слишком долго была сильной. Хочу просто остаться наедине со своим горем и пережить его. Оставить позади этот тяжелый этап жизни. Буду нести горе матери, потерявшей ребенка, по своему жизненному пути.
Охотник за конфетами
Социальная служба активно участвовала в нашей жизни круглый год. Под новогодние праздники активность возрастала во много раз. Многие хотят закончить год на хорошей ноте и активно жертвуют для нуждающихся. Также, как я узнала, многие занимаются спонсорством, чтобы не платить налоги. Я не считаю, что это плохо. Человек может преследовать любую цель, главное – помощь дойдет до адресата. Имело ли значение для моего сына, каким образом штаны или кофта ему достались? Или для семей, у которых не хватает средств на скромное пропитание (если начистоту, без помощи социальных работников мы бы тоже голодали), а уж тем более на деликатесы. Да им плевать, откуда взялся этот пакет с крупами, тушенкой и сахаром. Добро, сделанное ненамеренно, тоже является добром.
Мне позвонили из социальной службы накануне, и мы договорились, что я буду их ждать с девяти утра до часу дня максимум. Примерно в одиннадцать раздался звонок в дверь. Я открыла, передо мной стояла одна из волонтеров, улыбчивая женщина, не старше тридцати лет. В тот день я первый раз встречалась с ней, но в будущем мы часто пересекались. Она не бросила волонтерство, но сейчас все больше занимается организацией, привлечением новых людей. Распределяет, кто к кому поедет, или находит людей для какого-то дела. Также виртуозно убеждает людей или организации сделать пожертвования, не всегда материальные. Один раз она уговорила директора консервного завода выделить несколько коробок их продукта для нуждающихся. Такие люди становятся двигателем любой деятельности.
– Здравствуйте, я Людмила. Помогаю разносить подарки детям, вас должны были предупредить о моем приходе. – Она улыбалась, причем достаточно искренне, как мне показалось. Видимо, одна из тех людей, кто идет в волонтеры не из жалости, а от огромного желания помогать людям.
– Да, меня предупредили, заходите. – Я распахнула перед ней дверь, она тут же шагнула в квартиру.
– Вот, возьмите для вашего сынишки, – протягивает она красивый пакет, набитый сладостями. – Счастливого Нового года!