Математическое ожидание случайной величины
Шрифт:
Интерьер, отведенного мне места обитания, не изобиловал избытком мебели. Помимо кровати была вешалка из гвоздей, вбитых в стену, и полуметровой ширины подоконник, служивший столом и полкой одновременно. Рядом стоял табурет.
Валек присел на кровать, придвинул табурет, накрыл его газетой и поставил открытую бутыль.
– Местный шато лафит, пояснил он. – Не отравишься. Проверено не одной цистерной. Давай. За знакомство.
Я подумал, было про стаканы и закуску. Но только подумал. Сразу и понял, что безаппеляционное предложение торжественно празднования, нашего знакомства, в столь аскетичной достаточности момента,
– Ты прям как из пустыни, выбрался? Никак неделю жажда мучила? – засмеялся Валёк.
– Дают – бери. Так бабушка учила. Я всех ваших обычаев еще не знаю.
– Подождал бы чуток. Я рыжему, скомандовал, он стаканы и закусь принести должен вот-вот. Да и стол хотя бы. Мы, ж, геодезисты, после поля, помимо пьянки, еще и с бумагами работаем. Без стола никак. Ты чего, ж за три дня тут не обустроился сам-то?
И, не дождавшись моего объяснения, подытожил, сняв все мои умственные терзания по источнику рекомендаций.
– В академиях наук, практику проходил? Женька мой однокурсник, у тебя записатором на триангуляции был. Вспомнил? Вот он мне и отсиганлил, мол, приедет, кадр, присмотрись. Только, я так тебе скажу, здесь на железной дороге совсем другие «ифимириды звёзд!». Скоро поймешь. Допивай уж, чего зло-то оставлять?
Икебана
Робкий стук в дверь и её медленное скрипучее открытие явило в проеме два персонажа в полевой форме, аналогичной по стилю прикиду Виола.
– Видать одного кутюрье коллекция, – подумал я, сдерживая улыбку от догадки.
– Двое из ларца, одинаковых шлица! – прокомментировал их явление Валёк, и в его интонации чувствовалось начальственное превосходство над подчиненными, которым едва перевалило лет за 18.
– Оба с левой резьбой, – продолжил он протокольное представление.
– Как не прикручивай, свинтят в самое ответственное время. Подобрать к кому-либо из инженеров, к их творческому потенциалу ключ или отвертку, чтобы ввинтились на место в работу нашей партии (не той, указал о глазами наверх), а этой, земной никак. Второй сезон работают. Выпускники какого-то арбузодробильного техникума.
– Вчера был заборостроительный еще, – робко попытался возразить один из двух, который был ростом пониже и с несмываемой улыбкой от уха до уха.
– Это Сэмэн. – кивнул в его строну Валек, – поменьше бы спорил с начальством, меньше вреда бы приносил. Рационализатор. А этот – строго нахмурив лицо, Валек вытянул шею, заглядывая снизу вверх, пытался перехватить замороженный в никуда взор второго пришельца.
Но встрече взглядами в качестве воспитательной меры состояться было не суждено.
–
Рыженберг, – громко и врастяжку, произнес Валёк, с раздосадованностью в голосе от ускользающего взора подчиненного.Тот был бледно рыж, кучеряв, капризно надувал пухлые, мокрые губищи на конопатом лице. Глядел исподлобья леденящим взглядом недобрых, бледно-голубых рыбьих глаз, в глубине которых, напружинились бесы огненной мощи.
Звали коллег, как выяснилось позже – Лёха Семенов, который Сэмэн, и Женя Кирпичников, который рыжий. Валёк имел также общечеловеческое название Валентин Бурдунов.
Молодые лица техников светились достатком, уже где-то принятого на грудь, в количестве, открывающем беспрепятственный путь к подвигам и приключениям, с полным равнодушия и отваги к непременному огребанию, от жизни и начальства, уже всё равно чего.
И если у Сэмэна это выражалось в словоохотливой игривости, то у Рыжего явно «планка упала», и он бычился, в силах произнести лишь один риторический вопрос:
– А по е**льничку? – вне зависимости от чинов и званий визави.
Именно этим вопросом, озадаченный, он и явился в дверном проеме, нетвердо вваливаясь в мою комнату.
Валёк вовремя перехватил, потерявшего равновесие, рыжего, от падения мордой в пол, плашмя. Его туловище, предательски непослушно опередило, подзадержавшиеся на пороге ноги. Рыжий икнул, упав Вальку в объятия и оконтурил круговым взором помещение. Судя по реакции, не увидел вообще никого. Но поднял руку с авоськой выше головы и доложил:
– Здание выполнено. Хлеб и папиросы я взял.
В авоське сиротливо пылилась буханка свежевыпеченного белого хлеба, рядом с расплющенными, случайным наступом, парой пачек беломора.
– Я ж тебя просил стаканы, или кружки из машины принести, и закуски какой, махнул рукой Валёк, нисколько не удивленный результатом исполнения поручения.
– И вот так, что ни попроси. Таких, вот, теперь специалистов выпускает московский железнодорожный техникум. А просятся к прибору, в нивелир или теодолит смотреть самостоятельно! Сломают-то ладно. Пропьют.
– Сэмэн, – обратился он ко второму коллеге с чуточку более содержательным выражением глаз, – ты, где его, такого нарядного повстречал? Я, ж вас, трезвых с работы до самой общаги привез. На минуту зашел взять на вечер в ларек, а вы уже оба в икебане. Когда успели?
– Да мы чо? Мы просто уработались на жаре. Ну, правда, прям, еле ноги держат. А потом рыжий грит, пойдем тут на детской площадке качели есть. Покачаемся.
– Ну, там и накачались? Правильно? – восстановил события Валёк.
– Тип, тово, – ответил Сэмэн. – даже не помню как. Прям, голова кругом от дел. И вот еще – протянул он руку с сумкой, в которой звякнуло что-то тяжелое.
Там оказалось еще четыре бутылки такого же вермута, коим я отмечал знакомство с новым местом труда и отдыха.
– Рыжий, у Лёни в шнурок выиграл. Лёня только просил: завтра горлышки с пробками вернуть, – деловито сообщил Сэмэн. Это на общак. Подгон, по-босяцки.
– Нахватались фени у рабочего класса «босяки»! возмутился Валёк. Скоро русский язык с вами вообще забудешь. Maxime idoneus technicos.
В коридоре послышались басовитые мужские голоса и заливистый женский смех. Половые доски, крашеные корабельным суриком, заскрипели под натиском вступившей в общагу новой партией экспедиционного персонала.