Математическое ожидание случайной величины

Валёк изобразил на лице два чувства сразу: задумчивую радость, от неведомого, и осознанный страх по, предсказуемому набору проблем. Наверное, так должно выглядеть лицо парашютиста перед вторым прыжком.

– Не будет у Кузи счастливого детства, – произнес он с некоторой досадой и облегчением, опуская тело рыжего с поникшей головой на табурет. Кровать моя уже была занята Сэмэном, пустившим слюни на подушку, в сладкой дрёме клювом книзу, не снимая сапог.

– Наши из Казахстана приехали и с ними начальник экспедиции. Надо технично линять, иначе все попадем под раздачу. Вы тут тихо окопайтесь, а я пойду огородами за околицу, – полушёпотом произнес Валёк, шифрованный текст, смысл которого мне раскроется позже во всей лакокрасочной атрибутике: с особой палитрой, запахами и резью в глазах.

Приоткрыв дверь и высунув в проем один из пары глаз, Валёк отперископил, безопасные, для нежелательного контакта кабельтовы, и просочившись ртутью в щель шириною с кулак, бесшумно слинял. Пожалуй, это самый точный глагол, его исчезновения из моей комнаты.

Судя, по затихающему гулу, в дальней части коридора, приезд экспедиции перешел в деловитую стадию расселения.

Мои, загостившие, по-татарски нежданно, коллеги, вели себя тихо и почти скромно. Отключившись, от мирского, Сэмэн, блаженно сопел. А, рыжий, сидя на табурете, опершись спиною в стену, держал равновесие, устойчиво. За счет напряженного упора омертвевшим взглядом, в стену напротив. Я же, пока терзался сомнениями на предмет правильной линии поведения. Либо явить себя начальству, и обозначить тем самым производственный этикет и тягу к трудовым свершениям? Либо, согласно наставлению более опытного товарища, перенести официоз представления на более подобающее время, когда вероятность огрести авансом, сразу каких-нибудь непредсказуемых люлей, сгладится общеизвестным биохимическим составом, по прибытии после трудного пути.

После трёх дней безделья, по поселению в общагу, путем предъявления туркменскому коменданту служебной записки, и удостоверения инженера Минтрансстроя из Москвы, сегодняшний вечер вдруг стал избыточно наполнен новыми встречами и впечатлениями.

Железные люди дорог

В Москве меня предупредили, что, поселившись в общежитии при железной дороге, я должен подождать прибытия своей партии, которая добивала работу на объекте вблизи Чарджоу. А немного позже прибудет и основная часть экспедиции из трех партий еще, которые, собравшись вместе с нашей, стратегически поделят большой объект: среднеазиатскую железную дорогу от станции Джизак в Узбекистане, до станции Красноводск в Туркмении (2750 км) на четыре куска ответственности, для каждой партии. А мы разлетимся по бескрайности пустынь и городов-призраков в ней, озабоченные Родиной свершением трудового подвига проектирования вторых путей и электрификации этого хозяйства. Но, чтобы светлым замыслам партии и правительства по процветанию голодной степи и безводных пустынь в виде проекта развития, сбыться, нужна съемка местности и инвентаризация всего существующего на ней реально. А не только в отчетности. Именно с этой целью и привлечены были творческие силы отдела аэрофотосъемки, института Мосгипротроанс. Самое увлекательное в этом, что саму аэрофотосъемку выполняло всего две бригады из пяти человек: двух штурманов, двух бортоператоров, и начальника партии, с фамилией, Пшемысский, которую народ переиначил именем нового сорта водки, появившейся на прилавках союза СССР «Пшеничная». Водку стали звать Пшемысская, а начальника партии – Пшеничный. Почему-то. Сам он был довольно интеллигентного вида, но с полным отсутствием растительности на голове. Поутру, прежде принятия реанимирующего опохмела или чистки зубов, он тихо, пока спят коллеги, садился перед зеркалом и рисовал себе лицо. Брови, ресницы и поросль над верхней губой. Специальный дамский инструмент для «лицедейства» он хранил, как зеницу ока. Потому, как и сам перенес не один инфаркт, от леденящего крика ужаса впечатлительных соседей по общаге столкнувшись с ними лицом к лицу, пробираясь ночью тайком к туалету в коридорной системе. При этом и сам начальник и вверенный ему персонал летунов, были сплоченным, и дружным коллективом, исправно и во время выполнявшим свои задачи обеспечения остального отдела материалами в отлаженном конвейере.

Две лётных бригады, порхали по средней Азии на доблестных кукурузниках Ан-2, снимая и проявляя фильмы «для взрослых» про такое, что и не всем смотреть можно. Материалы передавались в Москву строгими людьми в секретные отделы. В Москве не мене сосредоточенные люди печатали по этим снимкам большие контактные отпечатки, нумеровали и складывали по спецпапкам. Всё, что связано с аэрофотосъемкой от медкомиссии до результатов содержит приставку «спец». Потому, как средство изображения земли, и жизни на ней с высоты птичьего поМёта, всегда загадочным образом лихорадило творческий разум, не особо грамотной части военных, и особо рьяных защитников завоеваний коммунизма. Если к снимкам еще и добавить по контексту слово «координаты», которые теоретически извлекаемы по снимкам, не особо хитрым набором всем известной математики, зеркал и линз, то получаем до такой степени жутко секретный состав знаний, что ни время, ни технический прогресс ему не подвластны. Как, установлено, было в гражданскую войну, что снимки, координаты и карты – главная цель врага на нашей территории. Так, и по сей день, отступиться от этого самовнушения, никому во всей Руси великой, при любой власти, не под силу. Как оказалось, по прошествии десятилетий, любой своей ценностью государство готово пожертвовать. Вплоть до самого существования государства (такого как СССР), но только не государственной тайной на карты, снимки координаты. В годы дефолтного начала нового тысячелетия, по рассыпавшейся, вдребезги, былой империи, на удельные национальные княжества, не имевшие ранее, даже своей письменности, мы потеряли, вместе с отколовшимися «воровать за закрытой дверью», местными элитами, не только многовековую историю взаимного обогащения народов, и экономик, но и родство семей, пусть разных, но соединивших различия, в уникальное общее.

А взамен, нам привили ложные ценности суверенности местечковых локализаций географии. Мы потеряли уникальную тонкую чувственную соединительную ткань очень разных по традициям и культуре людей, населявших самую большую территорию разумного сосуществования на планете. Зато, крепко сберегли – мастичные печати, формуляры, комнаты с сигнализацией и сейфы, в которых, и по сей день, храним от врага (?) снимки, карты и координаты.

Осенним вечером, сидят на завалинке у задней стены первого отдела два старовера – спеца по режиму.

– Сколько, Петровна, мы не вели формуляры и не пластилинили замки печатями, а враг, получил своё, сполна, даже не заходя за секретами. По разделу союза – недвижимостью, по дефолту – еще и ресурсами, да и правами собственности на всё, способное эти ресурсы превращать в деньги. И стали мы счастливо и стабильно жить-поживать, в ни хрена, не принадлежащем, России и её народу: лесах, полях, реках и недрах.

– А, ты Кузьмич, представь, что врагу бы еще, и снимки карты, и координаты достались? Это, какой же, чудовищно страшной населению, могла оказаться такая потеря государственности? Даже представить, не могу.

– Ну ладно, страну потеряли, всё что работает – создает ценности уже не нам. Каждую копейку бизнес хранит в долларах вне России. Там и инвестирует.

– А я думаю, какой полководческий гений, уникального стратега смог такую войну, спланировать и выиграть.

– И ведь так, чтобы победу праздновать на самой большой ресурсной базе, с самым талантливым и патриотичным населением!

– Хорошо, нас оставил. При должностях, званиях и регламентах хранения гостайны. Мы, можно сказать, последний рубеж обороны держим.

– А я тебе так скажу. Вся хитрость стратегического замысла в том, что страны нет, а мы с секретами ещё есть вот в чем.

– Только тише говори, и лишнего не болтай.

– Не от того врага, что еще не всё забрал, и за остатками опять придет, это тайна?

Никакие это и не секреты, если войны выигрываются даже с наглухо запертыми в сейфах картами и снимками. ЛюдЯм это давать нельзя. Ни в какое время! Имей народ в свободном обращении на руках эти данные (как, например, в других развитых, странах) он создал бы такую экономику, и достаток людям, что никогда бы народ не продался, за сказочные бусы «демократии» весь с потрохами, мировому капиталу? Чем больше люди имеют точных измерений, тем меньше спорят. Чем точнее определено, то, что ценно, и кому принадлежит, тем меньше своруют. Чем быстрее проекты делаются, тем больше строят. Чем больше строят, тем всё дешевле. Чем жизнь дешевле, тем народу веселее. А на чем проекты делают? На съемках и координатах. Вот! Так, что или не от врага это секреты, или враг не тот.

Эта мысль, зародившись тогда, почти полвека назад, в большой и счастливой семье советских народов, с годами только крепла, и вызрела в понимание, что жизнь – театр. И, только истинному ценителю, да и то не всегда понятно, что происходящий на сцене спектакль, весьма далек от скрытой за сценой его кухни, и целевых устремлений иных страстей закулисья, которые куда мощнее всех сценических драм.

Хоть наш отдел и носил романтическую часть «аэро» в своем имени, на самом деле, он занимался, по уши земной деятельностью, заключавшейся в преобразовании изображений в планы, карты и инвентарные ведомости, которым потом суждено стать проектами развития, и строительства железных дорог, и всего вокруг них.

И, пока летная партия, героически боролась на своем поприще, то с тошнотой от болтанки в приземной атмосфере, то с похмельным синдромом «предполетной проработки маршрутов», мы получали из Москвы материалы их съемок в свою работу.

Работа заключалась в том, чтобы каждый объект на фотке, получил свое описание с распознаванием, и встал условным знаком, на будущем плане станции, или перегона, в свои координаты. Ну, а заодно и такие атрибуты, железной дороги, как: профиль полотна вдоль, и профиль прилегающей территории в полосе отвода поперек, мы также должны были нарисовать, по данным геодезических измерений. Процесс этот нудный, рутинный, и совершенно, лишенный, романтики первооткрывания новых земель, или создания карт на неизведанные земли.

Наевшись досыта за недолгое время служения могуществу и процветанию железных дорог, пожалею читателя неусугублением технической специфики повествования. Приведу её дозировано. На необходимом уровне создания фона главным героям.

Лёня и шнурок

Рыжий, неожиданно распахнул глаза широко и произнес:

– Голос Лярвина. Вот, теперь икебана будет полной! Мехом внутрь. Каждого, – оказалось, он всё это время прислушивался к голосам в коридоре, и дешифрировал информацию разделяя и оценивая соотношение опасного для себя, к приемлемому.