Матрица жизни на Земле. Том 4

— Иди, контролируй, чтобы еще одного потопа не было! — приказал я.

Завхоз ушел. Я снова взял свою желтую неказистую авторучку и попытался начать писать эту книгу. Но мысли опять-таки не шли.

Я понимал, что жить на Этом Свете, вообще-то, во многих аспектах «весело».

— Весело, весело, весело, — тупо проговорил я. — Жить весело! Я осознавал, что без подсмеивания над самими собой было бы нестерпимо тягостно жить в этом Мире Испытаний, где ты денно и нощно чем-то испытываешься и далеко не всегда «оказываешься на коне», а чаще всего «терпишь фиаско», когда тебе остается всего лишь «весело» посмеяться над самим собой.

И тут неожиданно в моей голове возникла фамилия «Сидоров», и я подумал о том, что ему, Сидорову, наверное, очень редко бывает «весело».

Сидоров

История эта произошла несколько лет назад, когда мы работали в маленьком здании и арендовали там два этажа.

Я, как всегда, консультировал больных в своем маленьком кабинете. Смотрю одного больного, второго, третьего… важные слова им всякие говорю. А они кивают. И тут ко мне заходит один больной, которого я уже несколько дней видел, сидящим на диване рядом с моим кабинетом. Выхожу бывало из кабинета и иду, например, в туалет, а он сидит. Возвращаюсь оттуда… — он опять сидит. Но особенного внимания я на него не обращал, сидит, да и все.

— Как фамилия? — спрашиваю у него, у того, который сидел и наконец-то попал ко мне.

— Сидоров, — отвечает и галстучек при этом поправляет так, чтобы красивее показаться, наверное.

А галстучек-то — замызганный до предела, а пиджачок-то — весь засаленный, а рубашечка-то — серенькая-серенькая, а брюки-то — имели стрелку, но давно и не на том месте! Сразу видно — слепой этот Сидоров-то! Напрочь чувствую, слепой.

— Откуда Вы, Сидоров, приехали? — спрашиваю.

— Из Красноярского края, — отвечает.

— А провожатый-то где ваш? Почему он не заходит?

— А я… один…

— Как? — удивляюсь я.

— А вот так, — отвечает Сидоров.

— Из таких далеких краев?!. Сами… без провожатого?!

— Сам, — отвечает и поправляет замызганный галстучек.

— А как добирались из Красноярского края-то, Сидоров? — спрашиваю.

— Я, профессор, долгое время не мог скопить денег, — отвечает. — Инвалидная пенсия маленькая. Да и инфляция, — только скопишь, тут же цены поднялись. Пять лет к вам добираюсь.

— А как покупали билет, как садились на поезд-то?

— А у меня способ есть один, профессор.

— Какой?

— Выхожу на улицу и кричу: «Люди добрые!», «Люди добрые!». А люди — они добрые, подходят и провожают меня.

— И так из Красноярского края до… Уфы?! — изумился я.

— Да, — отвечает.

— Я вас, Сидоров, уже несколько дней вижу, сидящим в коридоре. Вы уже лежите у нас в клинике? Кто ваш лечащий врач?

— Я не лежу… пока. Мест нет. Очередь у вас на несколько лет вперед. Вот я и жду. — Вы, Сидоров, в гостинице живете?

— Нет.

— А где? На квартире?

— Нет.

— Так где же?

— На первом этаже клиники, — отвечает. — Где там жить-то? Там же лаборатории!

— Ну… — Сидоров засмущался и снова поправил свой галстучек. — Там… на полу.

— На полу?!

— Вы уж… извините меня, пожалуйста, профессор, но я живу там уже несколько дней.

— Где? На кушетке, что ли?

— Да нет, профессор, они очень узенькие.

— Кушетки, что ли?

— Да. Падаешь с них ночью… беспокойно я сплю… с молодости, когда еще зрячим был. А слепым-то быть, профессор — это почти как спать — всегда в темноте.

— Да уж.

— На полу удобнее, профессор. Просторно. Линолеум, он, мягкий.

— М-да.

— Удобно спать, кстати, когда вокруг шагов уже нет. Стыдно спать-то, когда вокруг люди ходят.

— А где Вы, Сидоров, питались все это время? Кушали где? — спрашиваю.

— В столовой, — отвечает.

— В какой?

— Диетической… той, что напротив, через улицу.

— Так там же ужасно кормят!!!

— Да нет. Вкусно, — Сидоров опять поправил свой галстучек.

— Как так — вкусно?! — ужаснулся я.

— Да… да… вкусно, когда… — Сидоров снова поправил свой неказистый и потертый галстучек.

— Что «когда», Сидоров?

— Когда один раз в день кушаешь… все вкусно.

— А почему вы один раз в день питаетесь, Сидоров?! У вас, может быть, денег нет?

— Деньги-то есть, профессор. Я их накопил. Да вот… да вот, обманывают сильно меня… слепого. Обидно… переплачивать три раза в день-то.

— В чем вас обманывают, Сидоров?

— Вы не знаете слепую жизнь, профессор. Раньше, в советские времена, деньги были разного размера: один рубль — самый маленький, три рубля — больше, пять — еще больше и так далее. Легко было определить, сколько ты даешь кассиру в столовой или… в магазине. Да и мелочь разный размер имела. А сейчас, профессор, деньги все одинакового размера. Мне, слепому, трудно определить, сколько я отдал кассиру. Поэтому мне лучше один раз в день питаться… только один раз в день… обманут.

— М-да.

— Я ведь иногда стою посреди столовой и кричу: «Люди добрые! Люди добрые! Посчитайте, пожалуйста, сколько мне сдачи дали! Вы ведь зрячие!».

— Ну и как, Сидоров — откликаются?

— Подходят люди иногда… помогают иногда… и… иногда возвращают… то, что своровано. Я ведь беспомощен в этой жизни… зрячей. На добрых людей остается только надеяться. А добрые люди есть, профессор, есть… точно есть. Они, добрые люди, даже иногда свои деньги отдают, чтобы компенсировать сворованное кассиром… у слепого. Я, слепой, только на них и надеюсь в этой жизни.

— Скажите, Сидоров, а я добрый? — неожиданно для самого себя спросил я.

— Если вы меня об этом спрашиваете, значит вы добрый, профессор, — ответил он.

— Спасибо… Сидоров.

— Вам спасибо, профессор, за то, что расспрашиваете меня о моей жизни. Меня… меня… меня… — у него на глазах выступили слезы.

— Что… «меня», Сидоров?

— Меня никто никогда не расспрашивал о моей жизни.

— А как же вы улицу переходите по пути к столовой? Ведь там такое движение! — Стою на обочине и кричу: «Люди добрые! Люди добрые! Переведите!». Иногда полчаса стою… не все подходят, кому охота на слепого время тратить… А когда кушать хочется… трудно полчаса ждать. А мне, профессор, раз в день сильно кушать хочется, очень… Все… вкусно. А знаете, профессор, меня однажды один добрый человек в гости пригласил… Ой, как там все вкусно было! Он большой человек — мастером на заводе работает. Сам подкладывал мне в тарелку.