Матросы

«Въедливый человек, — подумал Сухиничев, — только время напрасно сжигает. Нужно ему это?»

Голова Сухиничева полностью занята собственными делами: надо вызывать семью, надоело жить всухомятку, квартиры нет. Переводили — обещали. Задача такая: дотянуть два годика до полной пенсии — и в отставку. Служебные успехи уже не прельщали его, давно изверился он в сомнительных лаврах карьеры. Флот поджимают, теребят, наперед лезет молодежь, обученная термоядерным манипуляциям и ракетной стратегии. А ему бы квартирку…

Ушел какой-то Архипенко, появился какой-то Столяров, а дальше появится Иванов или Петров. Годы, десятилетия, и все одно и то же. Когда-то волновался, тоже расспрашивал, а теперь… И до чего же въедливые! Будто не все равно, как написал: пароксизм или пароскизм; нужна им эта диктовка, листочки, захватанные потными руками! Их голышом гоняли по комиссиям, а вы им забиваете мозги расспросами, выуживаете никому не нужные факты, ишь как ошалели ребята, подыскивая ответы.

Еще много стриженых. Из коридора доносится сдержанный шмелиный гул. В окошке кусок чистого неба, а ниже — крыша камбуза. Вороны на крыше никак не разделят похищенные со свалки отбросы. Кричат, злятся, по-своему негодуют.

Сухиничев доволен, завтра — воскресенье. Черкашин приглашал проехаться на пикник, в Омегу. Начальник Дома офицеров флота Роман Романыч Тополь организует вылазку. Сухиничев прежде всего успел оценить прелести севастопольских массовых мероприятий, скрашивающих жизнь и флотскую службу. Скучнейшая Омега, бухта с хаотически разбросанными камнями и ершистым подтравком, будто выбитым копытами, превращается благодаря Тополю в оазис с музыкой, буфетом и обществом, непринужденно отдыхающим на лоне природы.

Не кто иной, а все тот же Тополь устроил поездку к скалам Орлиного залета, а потом — смотреть восход солнца с вершины Ай-Петри. А перед самым восходом закатил шашлыки. Какие! Мангал с древесными углями, шампуры, этакие плоские шпаги, и на них тесно, по-братски, сидят куски замаринованного в уксусе свежего бараньего мяса с перцем, с репчатым луком. Запах углей смешивается с запахом бараньего жира. Соль — на огонь. Поваренная соль и бараний жир вступают в какой-то сложный контакт, стремятся кверху, к шкворчащему мясу, обволакивают его…

Еще один Иванов, еще один Петров, стриженые, молодые, потные. Им все нипочем. А ты сиди тут и глотай слюнки, вспоминая шашлыки на Ай-Петри. Да разве полезет в горло завтрак из кусочка селедки и яйца всмятку? «На двадцать три вызвал к междугородному жену. Спросит: как? Опять ничем не смогу утешить…»

III

Роман Романыч Тополь — стойкий абориген Севастополя, сумевший пережить на своем культпосту нескольких командующих.

С изумительной энергией Роман Романыч извлекал пользу из каждого проблеска солнца, даже в неверные, неустойчивые дни октября лучше любых синоптиков он умел предвидеть погоду и в соответствии с этим строил планы.

Воскресенье обрадовало щедрыми потоками света, ринувшимися из-за Сапун-горы на влажные от росы крыши. На грузовиках, уставленных корзинами с виноградом — даром Золотой балки, распевали комсомолки-виноградари. Вслед за ними спускались из Балаклавы в утренний город машины, набитые офицерами, их женами и детьми. Ведь Роман Романыч обзвонил не только самое старшее начальство, но, оставаясь верным демократизму, не погнушался спуститься и вниз списка, дойти до однопросветных погон. По опыту он знал, что именно из этой, пока неприметной, молодежи вырастают будущие флотоводцы, тем более в условиях нынешней эры подводно-ракетно-ядерных комбинаций.

Сам Роман Романыч уже давно укатил на дребезжащем автотарантасе в облаках херсонесской едучей пыли к бухте, куда потянулись машины с палатками и сетками для волейбола и баскетбола, с корзинами лимонада и бутербродов, с оркестрами и оборудованием шахматного, мото- и велоклубов… Звуковещательная машина, катившая по шоссе, уже в дороге прочищала легкие, изрыгая через мощный раструб каскадно-гремящие магнитофонные напевы.

Отдадим должное трогательной заботе и предприимчивости начальника Дома офицеров. Он рассуждал так: в этот воскресный день — долой все докучные мысли, к черту их, необходимо зарядиться на всю неделю бодростью и, если хотите, признательностью к обычно неприступным старшим начальникам. У бухты Омеги раскрывалась их человечная сущность, они швыряли палки в городошные сооружения, прыгали за мячом или оттанцовывали вприсядку украинский гопак.

Старый каменщик Гаврила Иванович Чумаков также удостоился чести быть приглашенным лично Романом Романычем. Тополь знал семью Чумаковых и всегда подчеркивал это свое незаурядное знакомство с коренными севастопольцами даже перед высоким начальством.

— Да, да, обязательно, Гаврила Иванович, — с украинским мягким акцентом бархатным голосом просил Тополь. — Иван Васильевич тоже будет, а как же! Катерину прихватывайте. Довольно ей ходить в затворницах. Ребенок? Теперь его можно оставить на Клавдию. Пускает уже внучонок бульбы на ваше плечо, Гаврила Иванович? Значит, полный порядок.

Борис обещал прибыть с корабля в воскресенье, после подъема флага.

В субботу Катюша сбегала в парикмахерскую. Знакомые расспрашивали ее о сыне. Радостная, подобревшая ко всем, вернулась она домой.

Воскресное утро с его солнцем только укрепило настроение вчерашнего дня. Сын еще спал. Чуть вздрагивали его ресницы от света. Катюша задернула штору, тихонько улыбаясь самой себе, вышла из комнаты. Осторожно, чтобы не испортить прическу, натянула резиновую шапочку и, приняв душ, почувствовала себя так хорошо, что захотелось петь, кружиться.

— Ты сегодня какая-то особенная, — сказала Галочка, любуясь сестрой.

— Особенная, особенная… — напевала Катюша. — Галочка! Минуточку! Ты плохо следишь за собой. Дай-ка гребень.

Катюша расчесала ей волосы, заплела в косы.

— У тебя чудные волосы. Смотри, на солнце они отливают золотом. Ты знаешь об этом?

— Может, и не знала бы, да все говорят.

— Неужели все?

— Все, кто со мной встречается.

— Да, я и забыла, ты стала спортивной знаменитостью, Галка.

— Ну, до этого еще далеко. А стараюсь.

Галочка приохотилась к парусному спорту, прыгала с вышки, ходила на скутерах и водных лыжах.

— Вы поезжайте на Омегу, — щебетала Галочка, — а я — чуточку позже. Должна забежать к тренеру.

— Задержишься, как всегда. А ведь сам Роман Романыч приглашал.

— Ах, ах, тем более. Как же не приехать! Роман Романыч милый, чистенький, предупредительный и, если внимательней присмотреться, красивый.

— Красивый? Не сказала бы. Как мужчина он никогда не производил на меня впечатления.