Maxximum Exxtremum

Мы катаемся и извиваемся. Я, навалившись на неё сверху, совершаю недвусмысленные толчки, но не член в неё засунув, а язык в самоё далёкое её нёбо — она стонет и задыхается, вся течёт от трения и качки. Отстраняюсь, переворачиваясь, втягивая ее на себя… О драгие, когда она взбирается и пред тобой её одухотворённое похотью лицо — это будто акт всепрощения — сколько раз мне так казалось после жутких ссор! Чувствую ее горячее влажное нутро, она тоже изнемогает, пытается наладить ритм, но как и у большинства женщин — в отличие от картинок из голливудских фильмов! — у неё, увы, мало что в таком положении получается. Но я знаю, что делать — притягиваю её, целую (единственный произнесённый вслух приказ: «Суй мне в рот язык, трахни меня им!»), беру ее за колени и икры и устанавливаю ее, непонятливую на четвереньки — именно в таком положении достижима максимальная скорость — главное держать ее жёстко и не останавливаться! И вот она уже орёт и вцепившись кусается, ее очко раскрыто-расслаблено, как мокрая тряпка, из него льёт и оно даже пердит от вбитого в него воздуха! Если она боле-менее может стоять сама — тискать и раздирать ей ягодицы, работать в задней дырочке пальчиком — всё позволительно! Извержение вверх — ей на живот и грудь, крепко стиснутые в руках ее ступни, гладкие икры (всё-таки не длинные ноги), расслабленные прерывистые поцелуйчики взаимной благодарности… (Впрочем, она-то ничего и не делала вообще — как только пытается проявить творчество, как ей ни потакай, ни помогай, ничего не получается вообще!) Теперь она уже сама переворачивается на бочок… или можно полегоньку начать с классической миссионерской, а потом задрать ее ноги на плечи (ещё тогда, немыслимо давно, признавалась, что ей эта опасная позишен нравится) и в порыве нещадных пронзаний вдруг всодить ей в осторожно подготовленную пальчиком нижнюю дырку — будто ничего не замечая, не сбавляя ритма, сделать ее такой же влажно-просторной — и кажется, что делаешь в ту, и всё так расхлюпано, что и сюда через час не кончить! Раз — и возвращаешься в первую — о, как здесь горячо и ново! А она даже непонятливо стонет: «Лёшь, ты куда…» — думает, что я ошибся. И я ошибаюсь ещё много раз — в хаотическом ритме доводя ее до того, что она уже сама не отделяет одно от другого. И вот я изливаюсь в нее, а в верхнюю засунув пальцы — она с чудовищно сильной декомпрессией влепляется в меня — как будто хочет высосать из меня всю душу — сама, заметьте, никто её не просит!..

Но тут я, други, немного забегаю вперёд… Это с одной стороны мы дома сидим и попиваем чаёчек у телеэрана, а с другой мы, конечно же, едем — и не без отвязного водилы — чтобы сложился такой алгоритм-ритуал тоже нужны определённые старания, подхлёстываемая переживаниями инициатива… Удалось разбудить её плоть и завоевать доверие, и теперь уже почитай что нет табу — можно выделывать такое, о чём раньше не дозволялось и мечтать. Как бенефактор-драйвер не скажу, что идеал так легко и быстро (или всё же нелегко и небыстро?) достижим, но уже происходят правильные вещи, чистые. Внешность и интеллект вашей возлюбленной не имеют смысла, остаются только тактильные (и/или сверхтактильные?) — дух плоти или плоть духа — экстатический танец, трансовый контакт… Рука в руке, сцепленье пальцев — её потная ладошка крепко сжата в ладони моей — как будто человечий «союз вековой»… И больше ни в чём мне не чудится всепрощение — оно рождается только лишь в этом действительно самом интимном акте — сотворчества и единения — со-кровение — ведь в идеале должен зародиться новый человек, в котором соединятся оба ваши «я»…

Естественно, не все эксперименты были удачны и вина сама собой (мной и ею) приписывалась мне. Например, прежде чем найти вышеобрисованную сверхскоростную позу, много раз пытался овладеть ею сзади, поставив ее (вернее приподняв — ведь всё-это на диване) на четвереньки, а сам стоя на коленях… Из нижней постоянно выскальзывает, а в верхнюю достать-впихнуть никак невозможно (если только как в порнухе не вставать в полную раскорячку — но это лучше на полу). Потом мы пришли к простому решению — она поворачивается набок, а я уже выбираю сам, кого порадовать, себя или ее… (Долгое время шла на всяческие уловки, только б избежать анального секса — это была как бы борьба (элемент насилия) или игра (кто кого перехитрит) — подвижки пошли благодаря тому, что я сначала делал ее в обычном варианте, а «так» уже шло как бонус.) В таком положении, как вы знаете, ощущения совсем иные — «более тесные», и однажды утром я сам ошибся — излил своё обильное семя глубоко в ее лоно. Она, конечно, ругалась, а я ходил в аптеку за постинором — как когда-то за пластырем…

В «Домострое» записано, что муж отвечает за поступки жены своей и должен учить её. Чему я могу научить? Да сами понимаете, многому…

Во-первых, меня всегда раздражал её автоответчик — абсолютно бесцветный вокал: «Здравствуйте. Вы набрали номер…» — бьюсь об заклад, она просто один-в-один прочитала то, что было в инструкции. Пришлось (не без бурных дебатов, конечно) подкорректировать: «Я не могу сейчас подойти, потому что жарю картофель (или всё-таки лучше мясо?) для Лёшечки (нет — моего гениального руководителя О. Шепелёва!), а он трахает меня в попу» — но очень скоро автомат, не выдержав того, отказался. Во-вторых…

Сначала даже пытался учить с ней уроки — вместе вслух читали, то что ей задали «по лит-ре» (особенно помню «12» Блока), обсуждали… затем я спрашивал у неё что-нибудь «по музыке» (особенно про Карла Орфа) — мечта-моя-идиллия!.. Потом мы как-то незаметно скатились к более интересующей её тематике — перемыли кости всем знакомым и людям из ящика (давно я заметил: ничто так не сближает, как сие вдвоём-объединение- против-остальных), проанализировали чуть не все матерные слова и выражения нашего поистине богатейшего языка (вывод: главная функция нашего русскаго — не коммуникация и не называние и т. п., а попросту творчество!), перейдя даже на весьма своеобразную и раритетную идиоматику… Иной раз друг другу поражаясь — откуда ты это отковырнул(а)?! — или вообще автоматизму (на вопрос «В чём дело?» она стабильно отвечала: «Собака набздела», а от меня она услышала слово «говноед»…). Я решил научить её словотворчеству, начав с примитивных примеров с корнями-приставками — своего рода словесный конструктор — берём все эти коно-, кодло-, говно-, долбо-, пидо- и т. д., смешиваем их и произвольно соединяем в речи… «Так любого сразу опустишь!» — возрадовалась она, разразившись первой очередью довольно неуклюжих пока произведений… Высшие достижение её творческой мысли явилось сразу же — для литературного примера я упомянул Скотопригоньевск, а она сразу переиначила: Кодлопрофанск! Я долго удыхал и мне рисовались весьма радужные перспективы этой первой в мире ОЗ-девочки — ОФ, помнится, всё твердил, что вот где бы ему взять девочку лет трёх на воспитание… и не сия же педагогическая идея фикс влекла (и влечёт?) меня к Инночке?..

Вообще в обиходе всё было до слащавости плюшево-обмишуткано — Лёшечка, чаёчек, ложечка, сахарочек, немножечко и прочая-до-неприличия! Мне уже казалось, что мы всё больше превращались в супружескую пару, и меня это в основном радовало — всё-таки удобный образ жизни. Всякие мелочи…

Но самое интересное начиналось ровно в девять часов, когда начиналась программа «Время» — я тут же подскакивал на диване, расстёгивая ширинку, быстро выпрастывал его и начинал мастурбировать, дёргаясь, суча ногами, извиваясь, распуская слюну, посылая воздушные поцелуи и профанистически-сладострастно выкрикивая: «Катенька моя, уть-уть-уть!». Она закатывалась со смеху, провозглашая: «Глупой! Ну, блять, глупо-ой!», била по лицу, по рукам или вовсе скидывала меня ногой с дивана. Тогда я, не прекращая непристойных манипуляций и выкриков, устремлялся ползком к телевизору, потом начинал заподпрыгивать на него, пытаясь попасть в экран гениталиями — она кидалась подушками и всякой дребеденью, отключала телевизор…

Как-то, завидев заставку, я уже изготовился к своим обычным экзерсисам, но каково же было моё изумление, когда вместо Катеньки-уть-уть появился какой-то мужик кавказско-южной наружности, а Зельцер, удыхая, задрыгалась, теребя себе промежность и грудь, приторно-блядски восклицая: «Ашотик Набалдян, е-э, уть-уть!» — я чуть не расплакался!

Однако, обычно всё-это кончалось тем, что мой эрегированный устремлялся ей в ротовую полость — что было довольно проблематично, поскольку она не имела привычки, то есть не любила и не умела сосать — но я рассуждал со своей колокольни: ждать до ночи ещё очень долго, и раз уж она вот рядом (а трахнуть себя днём она не даст — будет отбиваться, придётся долго бороться, сдирать одежду), и раз я сейчас в фаворе, не стоит отказывать себе в невиннейшем пероральном удовольствии — главное дело запихнуть ей в ротик, тут уж инстинкты возьмут своё, и она не отвертится!

Как я не рекламировал ей «большую вкузтную сосульку», она решительно отказывалась добровольно сместиться к талии и с радостью принять её за щеку — тогда начиналась возня с поцелуями и перебранкой, в результате чего я изловчался и наползал на неё пупком, и она уж сама не понимала, как так случилось, что давится оттого, что какая-то штуковина упирается ей прямо в гланды. Она стеснялась и мало что могла и хотела сделать, я пытался учить её и брал инициативу в свои руки, она отплёвывалась, перхалась и чуть ли не задыхалась — глотать обильную смесь смазки со слюной она категорически не хотела. Тогда я посоветовал ей не стесняться и то и дело хорошенько плеваться — прямо мне на гениальный пупочек. Это немного помогало. Я контролировал и стимулировал её движения, намотав волосы на руки, давая профилактические передышки, но не давая оторваться насовсем — это всё равно походило на насилие. «Жёстче, доченька, жёстче!» — только и требовал я — «Но я и так уже зубами — тебе же больно!» — лепетала она, кое-как оторвавшись. — «Нет, — гордо заявлял я, — давай, стисни пожёстче!» Она делала, а я опять был недоволен: «Давай со всей силы!» Она отказывалась, говорила, что не может, потому что ей меня жалко! Такое слюнявство могло продолжаться весьма долго, ей надоедало и даже мне. Тогда я наваливался на неё и, представляя, что работаю совсем в другом отверстии — очень расхлябанном и с какими-то зубами — невзирая на то, что она захлёбывается-задыхается, начинал трахать что есть мочи — через минуту я кончал — почему-то всегда с ехидно-брутальным смешком — она давилась, тут же вырывалась, вся морщилась, словно она невинная девочка и с ней сотворили что-то недостойное, сплёвывала всё в руку и бежала в ванную. Когда я брызгал ей на лицо и волосы, она тоже выглядела смешной и обиженной, и как назло тут же кто-нибудь приходил. Она снимала майку, вытиралась, бежала в ванную умываться, а я разглаживал пятна на постели и шёл открывать. Потом, разговаривая со Шреком или Кротковичем, я замечал в её волосах мутную капельку и незаметно показывал ей, ухмыляясь. Она нервничала, но тоже лукаво улыбалась.

Она также придумала плеваться не на пупок (потому что это «некультурно»), а в бокал, который всегда был под рукой — обычно он стоял на тумбочке у дивана — она пила «чаёчек», а «Лёшечка», конечно, не успел его отнести. Раз она наплевала обильно (ещё, по-моему, в остатки чая), тут позвонили в дверь, она дёрнулась, но я как раз её форсировал — она поперхнулась, сморщилась чуть ли не до слёз, сплюнула всё в бокал, вытерла об меня рот (нашла способ отмстить — пачкать мою одежду) и пошла открывать. Пришёл Кроткович, всё крутился в этой комнате — кажется, ремонтировал центр — что-то говоря, он машинально взял с тумбочки бокал, понюхал и изготовился выпить, на что Зельцер истерически завопила: «Нет, не пей!» Я весь удох, а бедный Псих долго недоумевал и допытывался, что там такое.

В общем баранчик советовал мне много чего… Иногда даже кое-что воплощалось… (моими трудами, конечно — она хоть и позиционировала себя как дрянь, более-менее честно и успешно пыталась сопротивляться). По совету друга я объявил, что «СОЗНАТЕЛЬНО ВЗЯЛ КУРС НА СОЗДАНИЕ ИЗ ТЕБЯ НАСТОЯЩЕЙ ТРЭШЕВИДНОЙ ДРЯНИ!» — но это слова… Действовать надо было начать вкрадчиво, исподволь…

Зашёл помочиться, а она сидела в ванне, намыливая голову, зажмурившись, что-то щебеча. Когда я направил струю ей в рот, она не сразу поняла в чём дело (можеть, призрак собикоу?) — на секунду на её лице отразилось блаженство — дэбильненько-секшуальненько высунутый язычок, разомкнутые, почти с жадностью округлённые губки… тёплая, горячая, мягкая роса… В животе у меня что-то пульсирует — с каждым толчком становится отчётливее мой смех (попробуйте, златые, сами воспроизвести нечто подобное и не заржать!). Конечно, всплеск и взрыв и мой хохот. Даже сама смеётся, дрянь. Контраргумент: давай ты мне. Ломается (говорит, что не хочет, не может — может, потом…), но я настойчив — залезаю в ванну, притягиваю ее за бёдра, лезу ртом, обдувая воздухом, лаская языком — она млеет, помогает руками пристроиться как надо и я уже чувствую, как она тужится… сильно тужится, бедненькая… ай-я! — чувствую самую свежую, самую горячую ее жидкость… Тут же плююсь, расхохотавшись, лезу под кран полоскать рот (не ожидал, что всё же не очень вкусно). Она тоже довольна. Было видно, что семя упало не в столь уж безнадёжно заледенелую почву. Но больше ей конечно нравилось болтать: «Понравилось тебе, дрянь, да?!» — «Да, гхы-гы! Бля-ать!» — «Тогда давай по-большому» — «Как это?» — «Ну, сама знаешь» — «Глу-по-ой! Кому рассказать — не поверят!» — «Я расскажу всё равно» — «Сразу видно — глупой» — «Почему же? Вот Курицын — достойный вроде бы человек, а тоже иногда доверительно сообщает девушкам, как они с женой… inter faeces et urinam итерфействуют. Я думаю, Саша поверит» — «Но ведь я тебе!» — «Вот и я о чём, дочка, — когда я тебя трахну грязно?» — «Это как ещё грязно?» — «Ну… (думаете, легко такое озвучивать?!) ты будешь какать, а я тебя с презер…» — «Глуп-пой ваще!!» — закричала она и треснула меня по скуле. Я немного поскулил и начал опять свою агитацию…

В конце концов мы пришли к тому, что по-большому она в данный момент, конечно же, не хочет… и использовать шампунь в качестве смазки тоже — будеть жечь… да и никаким презервативом тоже не пахнет… Короче, я установил ее в ванне раком и, смазав головку чем положено голову, принялся ей вправлять… Процедура не из лёгких, но дающая небывалый азарт — даже ей! Не знаю, какие были ощущения у неё, когда она, нагибаясь всё ниже, сама так и раздирала свои половинки, нервно стонала: «Ну давай, ну!..», я же чуть не сломал член (вообще-то, хоть она и ниже, позишен не очень удобен, а шампунь — я использовал его крайне щадяще — не так уж и хорош). Зато в этом трении-проникновении было что-то по-человечьи скотское — не нежно-влажно-расслабленно в постельке на бочку, а натуральный хард! Освоившись внутри (странное тепло-жжение, сжатые мышцы), я вцепился в неё и начал воплощать этот нещадно-площадно-лошадный хард… Это очень трудно, дорогие. Ей тоже пришлось поднапрячься, что-то делать — чтобы не ударить в грязь лицом друг перед другом — хотели харда, а не вышло даже ритма! — пришлось попотеть… Нервные грязные слова, дыхание скачками, красные пятна (будущие синяки) у неё на боках, пот в три ручья, у меня трясутся поджилки… Яростные одновременные крики облегченья! Потом — она пытается помыться, вся типа стесняется, я валюсь с ног… Больше она никогда не соглашалась повернуться ко мне задом в ванной — даже для других целей — а вдруг?..