Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь
Шрифт:
Смысл полученного стихотворения оставался практически тот же, что и в восьми оригинальных строках «Евгения Онегина» (как говорится, «все зубы на месте»), но только вот исчезло куда-то очарование стихов самого Пушкина…
Многочисленные статьи Шенгели, адресованные в качестве пособий начинающим писателям, были собраны им в упоминавшейся выше книге «Как писать статьи, стихи и рассказы», которая к выходу брошюры Маяковского успела выдержать уже четыре издания. Именно изучению начинающими авторами стиховедческого ремесла и была посвящена специально написанная Шенгели эта книга-учебник, включенная в «Библиотечку рабселькора».
На основе своего собственного художественного
Из этого становится видно, что и Маяковский, и Шенгели хотели быть главными наставниками поэтической молодежи. «Что надо знать литературному молодняку?» – гласит один из тезисов выступления Владимира Маяковского в театре имени Луначарского в Таганроге 24 ноября 1928 года. Нечто в таком же плане говорит в 1927 году и Георгий Шенгели в одном из своих писем поэту Игорю Северянину, характеризуя себя «чем-то вроде присяжного советника для начинающих поэтов».
Различие поэтологических позиций Маяковского и Шенгели ярко проявляется в споре между ними о стихосложении. Для Маяковского переход от старой культуры к новой возможен лишь революционным путем («мы, “лефы”, видим в революции не перерыв традиций, а силу, уничтожающую эти традиции вместе со всеми прочими старыми строями») и, следовательно, новый, несиллаботонический стих никак не мог развиться из прежней силлаботоники.
Доказывая это положение, Маяковский в обычной для себя гиперболизирующей манере декларирует незнание им основных классических размеров. («Говорю честно. Я не знаю ни ямбов, ни хореев, никогда не различал их и различать не буду…»; «Из размеров я не знаю ни одного…»). У Шенгели, не признававшего переворотов в культуре и считавшего новое продолжением старого, нападки Маяковского вызывали самую гневную отповедь: «Мне скажут, что в словах Маяковского отразилась борьба против застоя, борьба за новое искусство. Но если бы это было так, – ход мыслей был бы иной: “Старое искусство – прекрасно, старая литература – тоже; но мы создадим новое и сравняемся с ними”. У Маяковского же – вопль слабости: “Только у нас хорошие; все прочее дрянь; не смейте смотреть, уничтожьте!”».
Анализируя ситуацию в тогдашнем положении у нас в стране с поэзией (сегодня оно, правда, стало уже во много раз хуже, чем в том далеком 1926 году! – Н. П.), Маяковский говорит своим читателям: «Редакторы у нас руководятся чисто субъективным чутьем. «Мне это нравится», – скажет редактор и печатает дрянное стихотворение. Высокие слова «творчество», «талант» все еще слишком в ходу в их среде. Так же скверно обстоит дело с руководством начинающим писателем. Показательно уже это: книжка Шенгели – е_д_и_н_с_т_в_е_н_н_о_е руководство к тому, как писать. Об этой книжке, в сущности, не стоило бы говорить, если бы не два обстоятельства. Первое – книжка вышла уже 3-м изданием и то почти раскуплена. Второе – издана она весьма авторитетным издательством «Правда». А между тем книжонка эта – прямо стихийное бедствие. До войны была подобная книжонка, изданная где-то в провинции: Рабинович, «Как в восемь уроков сделаться поэтом». Она разошлась в 28 изданиях. Поэты присылали свои стихи в редакцию, стихи были безукоризненны с точки зрения Рабиновича, и поэты с полным основанием требовали, чтобы они были напечатаны. Представьте себе, сейчас кто-нибудь выпустил бы брошюру: «Как в восемь уроков стать марксистом». Она была бы тотчас же изъята из продажи, потому что развивала бы одно верхоглядство. Книжонка Шенгели – именно такого типа. В ней всего сто страниц, и сколько наворочено чепухи! Но она не встретила такого же отношения. Ее распространяют. Разумеется, не нам говорить, что писать стихи нельзя научиться. Но ямбы и хореи нам не нужны. Ямбов и хореев давно не существует. Ямбами и хореями давно никто не пишет. «Двенадцать» Блока, одно из первых произведений о революции, стихи современных поэтов, – вот возьмем Уткина, Светлова, – они написаны свободным стихом. А Шенгели говорит – пиши ямбом. Ни слова о свободном стихе. И главное – все это изложено директивным тоном: пиши так, все остальное будет плохо. Меня считают первым поэтом сейчас. Я и сам знаю, что я хороший поэт. Но хореи и ямбы мне никогда не были нужны, и я их не знаю. Я не знаю их и не желаю знать. Ямбы задерживают движение поэзии вперед. То же и в других случаях – и стопосочетание, и рифмы. В 1820 году вышла «Учебная книга российской словесности» Греча. Любопытно, что через сто лет Шенгели в своем руководстве дает почти то же самое, что Греч в 1820 году, только примеры у Шенгели из более поздней литературы. Но даже и Греч был добросовестнее Шенгели. Греч оговаривается, что рекомендуемые им размеры не для всякой работы применимы. Одно для оды, другое – для баллады. И что вполне законное явление – отступление от правил, «поэтические вольности». Итак, книга Шенгели пишет о несуществующих сейчас вещах; для современного поэта то, что пишет сейчас Шенгели, – недопустимое вранье…»
Хотя в книге «Трактат о русском стихе» у Шенгели прекрасно написано и о свободном стихе, и о белом. Вот его высказывание о свободном: «Организованным, органически свободным стихом является такой, в коем сплавлены воедино различные размеры, причем переход из одного в другой осуществляется путем последовательного подчеркивания в двуликих стихах характерных признаков того метра, в который предшествующий перестраивается». А вот говорит не меньше и о белом: «Перед стихотворцем, применяющим белый стих, возникает задача придать речи, лишенной рифменных подпорок, синтаксическую упругость, равномерно распределить в последовательности значимых и служебных слов смысловую и образную нагрузку, а также изыскать те стихотворные размеры, в которых ритменные границы строк были бы даны сами собой, не отмечаясь перекликанием созвучных слов».
27 января 1927 года Маяковский выступал в Самаре, а 29 января того же года – в Саратове. В этот свой приезд сюда он выступал с двумя докладами – 29 и 30 января, которые состоялись в зрительном зале Народного Дворца (ныне это Дом офицеров). Первый доклад назывался «Лицо левой литературы», а второй – «Идем путешествовать».
Если в свой первый дореволюционный приезд в Саратов Маяковский выступал в обстановке вражды и праздного любопытства, то теперь его пришел слушать в массе сочувствующий слушатель. Маяковскому, по свидетельству рецензента газеты «Саратовские известия», была устроена шумная и продолжительная овация.
В докладе «Лицо левой литературы» поэт выступил с требованием высокой поэтической культуры, которая должна быть поставлена на службу социалистическому отечеству. В борьбе за эту высокую культуру он первым делом обрушился на профессора Шенгели, издавшего прикладное руководство для поэтов, за попытку плодить ремесленничество в поэзии. Мысль, высказанная Маяковским по этому поводу в докладе, совпадает с его же заявлением в статье «Как делать стихи», где он говорит: «С легкой руки Шенгели у нас стали относиться к поэтической работе, как к легкому пустяку».
«Хуже всего то, что появились даже специальные «пособия», содействующие распространению литературной безграмотности вроде книжки Шенгели: «Как писать статьи, стихи и рассказы», – безапелляционно утверждал в своем докладе «Лицо левой литературы» Маяковский. – Оказывается, рецепт писания стихов очень прост – он заимствован из пресловутого, изданного еще до революции «Словаря рифм» Абрамова. Рифмуй, примерно, слова – боа, амплуа, профессион-де-фуа – и будешь поэтом! Книжку Шенгели правильнее было бы назвать не как сделаться поэтом, а как сделаться дураком… И поэты «делаются» – сотнями и тысячами; и если безграмотности, дилетантизму и кустарничеству мы не объявим решительной борьбы – от поэтов в литературе вскоре не будет прохода… «Леф» – т. е. «Левый фронт литературы» – и борется за повышение ее квалификации, за максимум внимания к форме. Настоящий поэт лучше с голоду умрет, чем пустит в обращение стихотворение с плохой или неряшливой рифмой».
На одном из других своих выступлений Маяковский снова затрагивает эту отнюдь не второстепенную для него тему, которая небезразлична также и для других поэтов, но должна была быть хоть немного более уважительной к своим коллегам. Но Владимир Владимирович продолжал рубить только с плеча:
«Неверно, что поэзия – легкое дело, которому можно обучиться в несколько уроков по книжке Шенгели. Моя задача – не в пять уроков научить писать стихи, а отучить в один урок… Не всякого надо считать поэтом из этих нахрапистых ребят, много печатающихся и имеющих свои книги… Рифма – это хорошая плеть со свинцом на конце, которая вас бьет и заставляет вздрагивать. Сняв с поэзии поповскую оболочку, увидим, что делание стиха – такая же черная работа, как и всякая иная, что вдохновение присуще всякому виду труда…»
Борясь напропалую с выбранным себе в жертву известным всей стране поэтом и стиховедом, Маяковский с откровенным раздражением говорил о нем:
«Теперь о рифме. Есть такая книжка Шенгели – «Как писать статьи, рассказы, фельетоны, стихи» (на самом деле: «Как писать статьи, стихи и рассказы». – Н. П.). Там опять пишется, что каждый может за несколько минут придумать массу новых рифм.
Есть книжки, в которых собраны разные рифмы и которые у порядочных поэтов служат для того, чтобы они видели, что эти рифмы сделал кто-то другой, и чтобы этого самим не повторять. А наши молодые поэты напропалую крадут эти рифмы. Это похоже на то, как если бы на фабрике какой-нибудь рабочий, которого поставили делать гайки, стянул бы просто из-под соседнего станка несколько штук, принес бы их мастеру и сказал:
– Вот, возьмите. Это не я сделал, а кто-то другой, но это не имеет значения. Я использую эти гайки.
Необходимо учитывать те великие трудности, которые стоят перед современным поэтом. Он должен давать новое, давать новые рифмы, новые художественные образы. Стих должен быть штыком против врага, плетью для того, кого нужно осмеять, боевым барабаном для наших боев за будущее…»
Помимо своей нетерпимости к поэтической популярности Георгия Шенгели, Маяковский не простил ему еще и того, что тот выбрал себе однажды в мэтры именно не его, а Северянина. Он на дух не выносил конкурентов. Каждый соперник по перу был для него «вроде морковного кофе»: чужие таланты он просто не признавал (разве что кроме Николая Асеева). И, конечно же, его в высшей степени бесил сам Шенгели с его званием, знанием и большими теоретическими разработками. Не успокоившись одними только своими выпадами против Шенгели в печатных и устных выступлениях, он однажды даже пожаловался на него жене наркома просвещения А. В. Луначарского, говоря ей, что «Анатолий Васильевич делает непростительные, грубейшие ошибки. Он взял под защиту совершенно безнадежную бездарь» (имея в виду Шенгели). После этого нарком вынужден был стать на его сторону и выступить против указанного Маяковским поэта.