Майлз Уоллингфорд

В воскресенье мистер Хардиндж как обычно совершал богослужение в своей церкви, Люси осталась со своей подругой, но я не сомневаюсь, что они все время душой были с нами, с теми, кто молился в церкви Святого Михаила, — я нашел в себе силы отправиться туда. Я видел искреннее сочувствие на лицах всех прихожан этой небольшой церкви, и почти у каждого слезы полились из глаз, когда читались молитвы о болящих. Мистер Хардиндж остался в доме при церкви: ему предстояло сделать еще некоторые дела, я же сел на лошадь и отправился домой сразу после утренней службы — тревога не позволяла мне в такую минуту надолго отлучаться из дома.

Неспешно труся по дороге домой, я нагнал Наба, который шел по направлению к Клобонни с видом совершенно для него необычным, так что не заметить этого было невозможно. Наб был мускулистым, живым негром, ходил всегда пружинистым шагом, теперь же он едва волочил ноги, я подумал, что какая-то тяжесть лежала у него на душе и оттого он весь преобразился. Эту перемену я, разумеется, приписал неладам между ним и Хлоей, и мне захотелось как-нибудь ободрить моего верного раба, о котором я уже дней десять как не вспоминал, угнетенный своим горем. Поравнявшись с Набом, я заговорил с беднягой, стараясь придать своему голосу веселость, и завел речь о том, что, как я полагал, может развлечь его, не задев его чувств.

— Как, однако, повезло мистеру Марблу, Наб, — сказал я, придерживая лошадь, чтобы недолгий оставшийся путь пройти вровень с моим собратом моряком. — Обрести такую милую старушку мать, такую хорошенькую племянницу, такую тихую гавань — как раз чтобы пришвартоваться в конце странствий старому, измученному жизнью морскому волку.

— Да, сэр, масса Майл, — отвечал Наб, как мог бы ответить человек, мысли которого заняты чем-то другим, — да, сэр, мистер Марбл — настоящий морской волк.

— Что ж такого? И морскому волку не меньше, чем прочим, нужна добрая старушка мать, хорошенькая племянница и уютный дом.

— Конечно, сэр. Морскому волку тоже все это нужно, ясное дело. Все-таки, масса Майл, я иногда думать, лучше бы мы никогда не видать соленая вода.

— С таким же успехом, дружище, можно желать, чтобы мы никогда не обращали взор с холмов и берегов Клобонни в ту сторону, куда течет Гудзон. Ведь неподалеку от нас ниже по течению река — сама соль. Ты, верно, думал о Хлое и вообразил, что, если бы ты остался дома, ты бы скорее добился ее благосклонности.

— Нет, масса Майл, нет, сэр. Все в Клобонни думать сейчас только про одно.

Я вздрогнул от изумления. Мистер Хардиндж всегда следил за тем, чтобы даже клобоннские негры, склонные к подобным проявлениям чувств, не впадали в экзальтацию и не поддавались болезненным порывам, каковые в некоторых церквах охотно принимают за религиозные озарения. Сначала я воспринял речь Наба как выражение новых настроений среди слуг — ничего подобного я от них раньше не слышал; какое-то время я пристально смотрел на Наба, прежде чем ответить.

— Боюсь, я понимаю тебя, Наб, — ответил я после многозначительной паузы. — Я рад, что мои слуги столь же преданно любят детей своих господ, как любили когда-то их самих.

— Мы тогда быть бессердечный, сэр, если б мы не любить. О, масса Майл, я и вы видеть много ужасные вещи вместе, но такое мы не видеть никогда!

На темных щеках Наба заблестели слезы, и я пришпорил коня, опасаясь, как бы самообладание не покинуло меня на глазах у возвращавшихся из церкви людей, которые быстро приближались к нам. Почему Наб с таким сожалением говорил о нашем плавании, я мог объяснить единственно тем, что, по его мнению, болезнь Грейс каким-то образом была связана с моим отсутствием.

Когда я подъехал к дому, кругом не было видно ни души. Мужчины все ушли в церковь, и можно было наблюдать, как они, опечаленные, поодиночке приближались к дому; никто из них не выказывал никаких признаков бездумного веселья, так свойственного неграм; некоторые темнокожие красавицы в это время года обыкновенно подставляли себя солнцу, щеголяя друг перед другом и перед поклонниками своими лучшими летними нарядами. Теперь никого из них не было видно. Ни перед домом, ни на лужайке, ни в кухнях — а их было целых три, — ни в огородах, одним словом, все обычно оживленные места опустели. Это был плохой знак; привязав коня, я поспешил к тому крылу усадьбы, где жила Грейс.

Когда я дошел до конца коридора, который вел в комнату сестры, мне стало ясно, почему так необычно пусто было у дома. Шесть или семь негритянок на коленях стояли у двери, а над ними витал торжественный голос Люси: она читала молитвы, которые полагалось произносить у постели больного и на исход души. Голос Люси был сама музыка, но никогда раньше он не звучал так печально и так мелодично. Это был глубокий, грудной голос, как будто милое благочестивое созданье ведало, что именно так должно обращаться к Тому, к Которому она взывала; голос дрожал, обнаруживая искренность чувства, с каковым каждое слово исходило из самого сердца ее. А еще говорят о том, что литургия ослабляет молитвенное чувство. Может быть, сие происходит с теми, кто поглощен собой во время беседы с Господэм и не способен даже в молитве отступиться от собственны? : мыслей и речей, какими бы беспорядочными и незрелыми они ни были. Разве такие люди не знают о том, что, например, при общем молении их личные молитвы, в сущности, становятся образцом для слушающих их и при этом воспринимаются они без соответствующей подготовки и открытости сердца; таким образом, вместо смиренного и вдумчивого молитвословия мы слишком часто находим придирчивое и жгучее любопытство к ближнему? В последнее время христианство вновь превращается в совокупность церквей, спорящих между собой; я, как человек пожилой, который прожил свою жизнь и надеется умереть в лоне англо-американской церкви, не хочу оправдывать ту ветвь католичества, к коей я принадлежу, но теперь, когда христианство возвращается к своей прежней воинственности, забывая о важнейшей из добродетелей — любви к ближнему, я часто вспоминаю ту полуденную молитву и спрашиваю себя: разве можно было слушать Люси, как довелось мне в тот день (в заключение она прочла ту молитву, которую сам Христос завещал своим ученикам если и не как жесткое правило, то как емкий образец), note 30 и при этом думать, что сердце не может всецело устремляться за словами, которые некогда были даны нам?

Note30

… ту молитву, которую сам Христос завещал своим ученикам… — Имеется в виду «Отче наш».

Едва утих торжественный голос Люси, как я, пробравшись сквозь толпу плачущих и все еще коленопреклоненных негритянок, вошел в комнату сестры. Грейс полулежала в кресле, глаза ее были закрыты, руки стиснуты на коленях, и сама поза ее и выражение лица говорили о том, что на мгновение всем своим помышлением и чувствами она унеслась в иной мир. Думаю, она не слышала, как я вошел, и я с минуту постоял около нее, не зная, выдать ли мне свое присутствие. Тут я поймал взгляд Люси, которая, видимо, очень хотела поговорить со мной. Взгляд, красноречивый и печальный, принудил меня последовать за ней. В том крыле дома, где жила Грейс, было три или четыре маленьких комнаты, которые сообщались между собой; Люси повела меня в одну из них, служившую чем-то вроде boudoir note 31 (хотя в Америке этого слова еще не знали).

Note31

Будуар (фр.).

— Нет ли где-нибудь поблизости моего отца? — спросила Люси, и вопрос ее показался мне странным, ведь она должна была знать, что после литургии он намеревался остаться в своем доме при церкви, дабы подготовиться к вечерней службе.

— Нет, его здесь нет. Ты забыла, он должен служить сегодня вечером.

— Я послала за ним, Майлз, — сказала Люси, беря мою руку в свои с нежностью, с какой мать обращается с самым любимым своим ребенком, — милый Майлз, ты должен собрать все свое мужество.

— Сестре стало хуже? — хрипло спросил я, ибо, хоть я и был готов к такому ходу событий, я никак не ожидал, что это произойдет так скоро.

— Я не могу сказать «хуже», Майлз, если человек в преддверии встречи с Господом пребывает в таком душевном состоянии. Но я не должна ничего скрывать от тебя. Пожалуй, меньше часа тому назад Грейс сказала мне, что ее час близок. Она знает, когда он пробьет, но не позволила мне послать за тобой. Грейс сказала, что у тебя будет достаточно времени, чтобы побыть с нею. Однако за отцом я послала, и скоро он должен быть здесь.