Майн Рид: жил отважный капитан

Понятно, что описываемого рассказчиком оазиса не существует, да и не могло быть ничего похожего в безводной пустыне. Но истина заботила Рида в последнюю очередь — ему нужно было увлечь читателя и заставить поверить в правдоподобие происходящего и того, что будет происходить в дальнейшем. (В тексте есть характерная ремарка: «…неожиданное зрелище привело нас в восторг и изумление. Никто не ожидал увидеть нечто подобное среди бесплодной пустыни». Еще бы! То, чего не может быть в принципе, не может не приводить в «восторг и изумление».) А в дальнейшем происходит вот что. Оазис оказывается населенным. В нем обнаруживается большой добротный дом, в котором обитает большая семья: ее глава Роберт Рольф, его жена Мария и их дети — два мальчика, Фрэнк и Генрих, и две девочки, Луиза и Мария. Кроме них, здесь есть еще один человек — негр по имени Куджо, в прошлом раб, но теперь преданный друг семейства Рольфов. Они — настоящие «робинзоны», все сделано их руками — построен дом, сшита одежда, обработаны поля и ухожены животные. Картина, нарисованная рассказчиком, вполне идилличная и даже пасторальная — гармоничны отношения в семье, нет никаких конфликтов, все друг друга любят и уважают, урожаи неизменно высоки, а животные здоровы и исправно дают молоко и приплод. Причем всех своих животных Рольфы приручили — даже тех, кто в принципе не может быть приручен. «Дикие животные, — замечает автор, — были так же смирны и приручены, как рабочий скот на любой ферме». Например, у них рядом с потенциальными жертвами свободно разгуливают ручные (!) пумы (пантеры, кугуары). И «обе девочки свободно ходили среди всех этих зверей, нисколько, по-видимому, не опасаясь их присутствия. Звери, в свою очередь, не обращали на них никакого внимания».

Рид, создавая свой первый «юношеский» роман, явно ориентировался на книгу своего великого соотечественника Даниеля Дефо (интересно, было это оговорено с издателем, или то была собственная инициатива автора?). Однако в пасторальности «пейзажа» он даже превзошел предшественника. Но особенно необычны для нашего современника христианские аллюзии в романе. Симптоматично, что единственной книгой в доме Рольфов была Библия, и она «лежала на отдельном столике (видимо, специально для этого изготовленного «Робинзонами». — А. Т.)».«Ее очень изящный переплет был сделан из шкуры молодой антилопы. Меня сразу охватило любопытство. Я открыл книгу и на первой странице прочитал: Святая Библия». Рассказчик, чего прежде в романах Рида не встречалось, «возблагодарил Небо за то, что в этом заброшенном углу земного шара мы попали к христианину». И вообще вся картина жизни «робинзонов», как пишет автор, «напомнила мне слова Священного Писания, предсказывающая наступление такого времени, когда на земле водворится полный мир, когда «лев будет жить бок о бок с ягненком»».

Где искать источник этой, нарисованной Ридом в духе «первобытного христианства» утопии? В собственных ли его воззрениях? Но Майн Рид никогда прежде не демонстрировал какой бы то ни было религиозности в своих текстах. Или он считал религиозно-нравственный подтекст с прямыми отсылками к Священному Писанию обязательным свойством литературы для детей? Или на этот счет у него была прямая установка от издателя, затеявшего выпуск романа? Едва ли мы сможем дать ответы на эти вопросы. Но нельзя забывать, что роман писался в викторианской Англии и в ту эпоху ни о какой нравственности, свободной от религиозного чувства, не могло быть и речи, а воспитание морали, видимо, полагалось важнейшей задачей произведений, ориентированных на юную аудиторию.

Вернемся, однако, к сюжету «Жилища в пустыне». После того как путешественники познакомились с жизнью «робинзонов», глава семейства начинает рассказывать свою историю. С этого момента безымянный рассказчик перестает быть повествователем. Рассказ продолжает Роберт Рольф. Оказывается, что он англичанин. Отсюда, кстати, и исчезнувшая впоследствии первая часть заглавия — «Семья английских робинзонов». Впрочем, иной семьи и не могло быть — все-таки роман писался для англичан. Беспутно прожив молодые годы (чувствуете моральный урок?) и растратив большую часть полученного им наследства, герой женится и «берется за ум». Но денег, чтобы начать достойную жизнь в Англии, у семьи недостаточно. Поэтому Рольфы перебираются в Америку. Но и здесь им не везет: сначала их обманывают и продают ферму с истощенной землей, а затем они становятся жертвой довольно типичной для Америки середины XIX века ситуации: поверив в рекламные обещания, они вкладывают оставшиеся деньги в покупку земли в «бурно развивающемся городе Каире», но теряют и их. (Афера эта хорошо известна; того, кому интересна упомянутая вполне реальная история, отсылаем к книге современного американского историка Д. Бурстина «Американцы: национальный опыт».) Уже почти отчаявшись, они отправляются на Запад и принимают предложение случайного знакомого перебраться на рудник, который ему принадлежит. Но на караван, движущийся по «Тропе Санта-Фе» (уже привычной читателям Майн Рида), нападают (конечно же!) индейцы. Они грабят его и убивают тех, кто шел с караваном. Семье Рольфа удается выжить случайно, но они спасают девочку, которую (ну как же без этих «неожиданных» совпадений в викторианском романе!) много лет назад потерял и с тех пор безуспешно разыскивает еще один из выживших, — он оказывается в числе спутников рассказчика. Здесь повествование «разрывается», и следует еще один «рассказ в рассказе»: сначала сцена обретения утраченного ребенка, а затем, отнесенное на десять лет назад, повествование безутешного отца о поисках дочери.

Оставшись в одиночестве, в совершенно незнакомой стране, семья Рольфов пытается выжить в пустыне. Вот здесь и начинается «настоящая робинзонада», когда, как и в достопамятных «Приключениях Робинзона Крузо» Дефо, каждая проблема решается и всегда найдется потребный к случаю «рояль в кустах». Рольфам нечего пить, но, оказывается (!), существует особый вид кактусов, который аккумулирует воду. Они его находят, и жажда им уже больше не страшна. Им нечего есть, и нет подходящей дичи (откуда она в пустыне?), тогда они ловят экзотическое животное под названием армадилл и съедают его. Затем охотятся на не менее экзотических для английских мальчиков горных баранов, пустынных оленей и канадских барсуков и ими утоляют голод. Череда эпизодов, связанных с жизнью в пустыне, и являет собой приключенческую составляющую книги. Она знаменует очень важное для Рида художественное открытие: оказывается, не только война, бои с индейцами или бандитами, плен и бегство, месть и благородство, преданность и предательство, интриги врагов, любовь красавицы и муки ревности, но и борьба с природой могут быть источником приключений и собственно событием приключения. А если сочетать их с подробным рассказом о свойствах экзотических растений, о повадках еще более экзотических животных и способах охоты на них, то они могут стать, по сути, неисчерпаемой кладовой. Рид и раньше — в прежних романах — вставлял подобные эпизоды, но они были редки и, скорее, «тормозили» (например, в «Вольных стрелках») приключенческую коллизию, чем развивали ее. В «Жилище в пустыне», напротив, все эти традиционные составляющие приключенческой поэтики Ридом почти не используются, их замещают приключения познавательные. Причем функция их не просто развлекательная. Рид, конечно, развлекал молодого читателя, но и развивал его, сообщая ему в «легкой форме» сведения (может быть и бесполезные в обыденной жизни), получить которые нелегко. Сочиняя первый «юношеский роман», свою задачу он видел не только в развлечении, но и в просвещении подрастающего поколения — в насыщении их сознания теми самыми «полезными знаниями», о которых так радел издатель, тем более что трактовал их Боуг, судя по всему, предельно широко.

Наконец, семья Рольфов находит свой оазис и решает обосноваться в нем. Но не потому, что им просто некуда идти — это было бы логично, но потому, что здесь они обретают верный источник благосостояния (с точки зрения протестантской морали это важно — богатеть честным путем!), который не могли найти ни в Англии, ни в цивилизованной части США. «Для нас открывался более обильный источник богатства, чем самое выгодное положение на рудниках Мексики». Этим «источником» стали бобры, которые населяли долину. «Шкурка каждого бобра, — сообщает старший Рольф, и ему можно доверять, потому что любой читатель Рида мог это проверить, — стоит около двух фунтов. Их было в долине, по меньшей мере, сто штук, а так как каждое из этих животных ежегодно приносит по четыре-пять детенышей, то в скором времени их будет очень много. Мы могли бы приручить их, доставлять им пищу и уничтожать их врагов. Таким образом, мы ускорили бы их размножение. Старых мы бы убивали, и вскоре могли бы вернуться к цивилизованной жизни с достаточным количеством этого драгоценного меха и скопить себе значительное состояние».

Затем начинается обустройство жизни «новых робинзонов», и происходит оно вполне в духе «робинзонады» Крузо. Тем более что все есть под рукой — необходимые инструменты и приспособления. Нужен дом? Строим дом. Его строительство отнимает (оказывается!) совсем немного времени и сил, но дом получается отличный, большой, крепкий и светлый. Почти по мановению он наполняется удобной мебелью и утварью (тоже все своими руками и очень быстро). Нет сахара? Находим «сахарное дерево». Нет соли, чтобы посолить пищу и заготовить мясо? Находим «соленый ручей» и выпариваем соль. Нет кофе? Жарим желуди бука и превращаем их в кофейный напиток. Нет хлеба? Но есть «хлебное дерево» — особый вид местной сосны, из зерен которой можно смолоть муку и испечь хлеб. Кончился порох, и ружья стали бесполезными? Не беда. «Мы изготовили три лука, наподобие тех, которые применяют индейцы, как и они, мы натянули на них сухожилия лани. Из дерева мы сделали стрелы, в которые Куджо вбил острые гвозди, извлеченные из старой повозки. Мы ежедневно упражнялись в стрельбе из лука и еще до наступления зимы научились хорошо стрелять. Генрих сбил белку с вершины одного из самых высоких деревьев, растущих в долине. Он всю зиму снабжал нас в изобилии куропатками, белками, зайцами и дикими индюками». Жена главы семейства, «в свою очередь, много трудилась для того, чтобы улучшить нашу пищу. Последние дни осени она посвятила ботаническим исследованиям. Кто-нибудь из нас сопровождал ее для того, чтобы, в случае опасности, подстраховать. Каждый раз она возвращалась с каким-нибудь новым продуктом. Таким образом, она нашла много различных плодов: смородину, вишню и рябину. Мы собрали эти ягоды для варенья… Между деревьями мы нашли так называемое «белое яблоко», или индейскую репу, и, что было для нас гораздо интереснее, дикий батат. На это растение мы даже не обратили бы внимание, если бы не жена… Из плодов акации мы готовили пиво. А благодаря дикому винограду, в изобилии растущему вокруг нас, мы имели возможность готовить для себя более приятный напиток».

Есть в романе Рида и свой Пятница — негр Куджо. «Он сделал много посуды, без которой сложно было обойтись. Он соорудил деревянную соху, весьма удобную для распашки выбранной нами земли, очень легкую и удобную в работе». Он, вообще-то, «пацифист» и охоту не любит, зато обладает незаурядным «сельхозяйственным даром», большой сноровкой в ловле рыбы и умением приручать животных. Так на столе у Рольфов появляются рыба, молоко и сыр, а в загоне для скота животные.

Так же, как и Дефо, Рид насыщает свое повествование комментариями о повадках животных, о том, как они добывают пищу и чем питаются. Но у него эти сведения проходят не рядом малозначительных эпизодов, но плотно насыщают рассказ. К тому же, в отличие от предшественника, в поле зрения Рида попадают не только те животные, которых, скажем так, можно «использовать для нужд человека», но и существа вполне экзотические и «бесполезные» — змеи, дикобразы, еноты, опоссумы и т. д. Еще больше сведений автор сообщает из области ботаники — о жизни растений, о разнообразных возможностях применения их в быту.

Хотя повествование заканчивается традиционным викторианским (да и для начинающего Рида тоже) бракосочетанием (женятся «все, кто может»: Фрэнк, Генрих, Куджо, белокурая Мария и черноволосая Луиза), но в «Жилище в пустыне» такое окончание, конечно, лишь дань традиции. Майн Рид, сочиняя свою первую книгу для юношества, создавал особый тип повествования — приключенческий (то есть динамичный, насыщенный событиями) роман, в котором, однако, нет привычного для «взрослого» повествования насилия, но зато есть взаимодействие с природой (точнее, ее «потребление») и ее познание. Интересна еще одна новация. Рид писал «мальчишеский» роман, поэтому среди тех, кто переживает приключения, есть дети — мальчишки-подростки, сыновья Роберта Рольфа, Фрэнк и Генрих. Пока они находятся на периферии приключений, но уже активно действуют — стреляют, охотятся, помогают семье выжить. До «Жилища в пустыне» у Рида таких героев еще не было, теперь они появились и вскоре — в следующих «юношеских» романах — займут центральное место, серьезно потеснив взрослых.

«У меня совсем не хватает времени писать самому…»

Возвращение Рида из Парижа совпало с выходом «Жилища в пустыне». Боуг торопился и сумел напечатать роман в рекордные сроки. Коммерческий успех, о котором мы говорили, убедил издателя продолжать издание литературы для подростков и развивать сотрудничество с писателем. Таким образом, получилось, что пребывание Рида во Франции оказалось кратким отпуском, передышкой между сочинением двух романов. Боуг предложил Риду написать новую книгу, и тот взялся за ее создание. Но если предыдущие «британские» романы были написаны в очень короткие, почти в рекордные сроки, то второй свой «юношеский» роман Рид писал долго. Хотя по своему объему тот был примерно равен «Жилищу в пустыне», писатель потратил на него почти год. Что помешало уложиться в более короткий срок? Причин было несколько. Первая заключалась в том, что второй роман не должен был стать продолжением первого: Боуг предложил Риду отойти от привычной темы и развернуть действие не в хорошо знакомой читателю Новой Мексике, а отправить героев на северо-запад — по «Орегонской Тропе». Хотя Рид путешествовал в тех местах в начале 1840-х годов и, конечно, использовал собственный опыт и впечатления в новом романе, но его познания в животном и растительном мире этой части Америки были недостаточны. А поскольку он намеревался придерживаться той же схемы, что использовал в «Жилище в пустыне», — то есть «развлекая, просвещать», ему потребовалось время на сбор сведений о жизни обитающих там животных и растений, там произрастающих. Для этого нужно было читать книги, изучать коллекции путешественников-натуралистов, собирать и уточнять разнообразную информацию. Так он оказался в Британском музее — и с этого времени превратился в завсегдатая его уже тогда знаменитой библиотеки. Элизабет Рид в книге о муже особо отметила, что, создавая произведения, действие которых разворачивается в странах, где ее супруг не бывал, он сначала тщательно собирал материалы по теме — выписывал из библиотек и читал книги, знакомился с отчетами экспедиций, встречался с путешественниками и натуралистами, посещал музеи и изучал коллекции. Едва ли стоит не доверять ей: она была непосредственным свидетелем сочинения большинства этих «вымышленных» романов (тем более что с течением времени их становилось все больше и больше: викторианский — как и любой — литературный рынок требовал разнообразия, и Рид был вынужден отвечать на его требования). Отметим только, что начало этой, ставшей со временем привычной «процедуре» было положено, когда Рид сочинял свой второй «юношеский» роман и когда впервые собственных знаний и впечатлений ему уже явно не хватало.

Вторая причина была иного свойства. Насколько можно судить по косвенным свидетельствам (в том числе, например, по роману «Жена-дитя»), в 1852–1853 годах Рид особенно активно занимался политикой и даже, как сообщает Элизабет Рид, подумывал о том, чтобы выставить свою кандидатуру на местных выборах. Политическая деятельность писателя была тесно связана с европейскими политэмигрантами, обосновавшимися в Англии. Судя по всему, даже во Францию Рид ездил не просто отдохнуть и попрактиковаться в языке, но и с неким деликатным поручением (поручениями?), связанным с делами эмигрантов. Ему приходилось много передвигаться по стране (и, видимо, делал он это с удовольствием), выступать на митингах в поддержку польских, немецких, венгерских и иных изгнанников, а, по сути, беженцев (англичане их так и называли — рефьюджи ( refugee) — то есть беженцы), заниматься сбором средств в их пользу, писать письма в газеты. Эти дела тоже требовали времени, но ими он занимался с энтузиазмом, поскольку полагал себя единомышленником этих людей, — помогая им, он ощущал себя причастным к борьбе за свободу.