Майне либе Лизхен

Пустовалов был занят не слишком. Он валялся на кровати, в комнате было душно и темно от наглухо задернутых темных штор. Одежда кучей лежала на полу, один ботинок валялся у кровати посреди подсохшей лужи, второго нигде не было видно. У Ба упало сердце – неужели опять запил?

– Алексей Николаевич! – осторожно позвала она. – У вас входная дверь не заперта.

– Проходите, Елизавета Владимировна, – отозвался хозяин. Голос был слабый, неузнаваемый.

– Что с вами? – забеспокоилась Ба. – Вы заболели?

– Можно и так сказать, – чуть громче отозвался художник и охнул, как от боли.

Ба подошла ближе, вгляделась и тоже охнула: лицо Пустовалова было покрыто ссадинами и кровоподтеками. Но в Ба сразу проснулся профессионал, и охать она больше не стала. Отдернула штору на окне – Пустовалов болезненно сморщился от хлынувшего в комнату потока света, но ей было не до этого. Вернувшись к кровати, мягко, легкими ловкими касаниями, но решительно задрала на лежащем майку, осмотрела – тоже кровоподтеки, но ребра, кажется, целы.

– Рука… – прошептал Пустовалов. – Руку очень больно. Сломана, наверное.

– Точно может показать только рентген, – деловито откликнулась Ба, ощупывая руку. – Но вроде бы все цело. Так больно?

Вместо ответа Пустовалов сморщился и закряхтел.

– Это нормально, – утешила его Ба. – И отека нет.

Любая нормальная женщина на ее месте спросила бы – что случилось. Но Ба задала другой вопрос:

– Почему вы меня не позвали, Алексей Николаевич?

– Поздно было, – морщась от боли, ответил художник. – Я вчера вернулся уже в двенадцатом часу. А они во дворе…

– В нашем дворе? Странно… – удивилась Ба. – Что они от вас хотели? Это летом у нас во дворе чужих полно, всякая пьянь шатается, приключений ищет. А вчера был мороз, просто так никто во дворе стоять не будет. На человека с деньгами вы, уж извините, не похожи.

– А я вчера как раз с деньгами был, – криво усмехнулся Пустовалов. – У меня в сумке пятнадцать тысяч было. Нет, то есть к вечеру уже меньше осталось, но все равно…

И опять вместо наводящих вопросов по поводу происхождения денег Ба осведомилась о наличии у Пустовалова бинтов, пластыря и прочих вещей вроде перекиси водорода, названия которых хозяину квартиры ничего не говорили. Поскольку ничего такого, конечно же, не было, Ба отправилась к себе и вернулась с какими-то мазями, коробочками, бинтом и даже шприцем, от одного вида которого Пустовалов затосковал и по-детски заныл, что ему «уже лучше» и «давайте не будем». Но Ба не имела ни малейшего намерения слушать его причитания. Она молча и ловко делала свое дело, и Пустовалов, поняв, что сопротивление бесполезно, а главное, – поверив, что «очень больно не будет», подчинился ее рукам и безропотно проделывал все, что ему было велено.

Закончив, Ба полюбовалась на свои труды, еще раз ощупала синяк под глазом забинтованного и облепленного пластырями Пустовалова и сообщила:

– Пожалуй, все. Все, что можно сделать дома. Но в больницу вы, конечно, не поедете.

– Конечно, не поеду, – замотал головой художник и даже не охнул – ему и правда стало легче. И если до этого момента он смотрел на соседку с испугом, то теперь – с благодарностью.

– Но в милицию надо сообщить. Вы их видели? Запомнили?

– Трое. В куртках, в шапочках вязаных. У одного кольцо с печаткой. Он мне руку вывернул… очень больно. А лица у них… никакие.

– Вы художник, что значит – никакие?! – возмутилась Ба. – Вы можете нарисовать их портреты, мы передадим их в милицию, я по телевизору видела…

– Так то по телевизору, – слабо махнул рукой Пустовалов. – А в жизни никто и заниматься этим не будет. Я в милицию не пойду. Бесполезно это все.

– Нет, я сама участковому позвоню, – решительно сказала Ба. – Хотя бы Ларькин должен быть в курсе того, что у него под носом творится. Ну хоть что-нибудь вы запомнили, Алексей Николаевич? Может, они говорили что-то? Имена называли?

– Вы прямо как мисс Марпл, – улыбнулся художник, и улыбка получилась настоящая, от души. Но тут же погасла. – Они меня не случайно избили. Они меня ждали. Один сказал что-то вроде – где шляешься так поздно, заждались уже. А потом…

– Что? Что – потом? – напряглась Ба.

– Потом тот, что с печаткой, сказал, чтоб мы все убирались из этого дома, а то хуже будет. Что в следующий раз… они мне руки переломают так, что я никогда рисовать не смогу. И листы достали из папки… порвали.

– А куда вы ходили… с рисунками? – перевела разговор на другую тему Ба.

– Меня вчера утром в министерство культуры вызывали! – оживился Пустовалов. – То есть не вызывали, а попросили прийти. Представляете? И картины просили принести, какие есть. У меня немного, старые растерял, а новых не писал давно, вы же понимаете… Ну, нашел, одну еще за ночь нарисовал, все равно от волнения спать не мог. Вот… И помощник министра мне сказал, что у него поручение… К ним делегации часто приезжают, надо им подарки дарить. Всякие уральские пейзажи уже приелись, а мои картины им очень подходят. Он так сказал.

От волнения Пустовалов замолчал, а Ба расцвела улыбкой.

– Еще сказал, что хотели бы организовать выставку моих картин прямо в министерстве, в холле и в зале для приема делегаций. Еще предложили в конкурсе участвовать… сказали, что у меня хорошие шансы. Вот… А одну картину сразу купили. За пятнадцать тысяч.

– Замечательно! – не выдержала Ба. – Поздравляю, Алексей Николаевич, дорогой!

– Это все удивительно так… И неожиданно. Я не понимаю, откуда… – бормотал польщенный Пустовалов. – Откуда они вообще меня знают.

– Вас все знают! – заверила его Ба. – Я же вам говорила. И в Союзе художников тоже. Так, как вы, никто не умеет город рисовать. Вы же сами говорили, что для вас все дома – живые. Да вот, кстати, зачем я пришла: моей подруге ее знакомые из Москвы звонили, непременно хотят купить именно вашу картину. Просили меня узнать.

– Для вас – любую, – заволновался Пустовалов. – Только… Я ведь работы с собой брал, в министерство. А эти, которые на меня напали… все порвали.