Майор Бойцов желает познакомиться

— Это всё муть, Рыжик. Особенно в пять часов утра, — возражает он. — Жизнь простая. Как пасьянс на компьютере. Я выдал все свои карты, ты на них не согласна. Окей.

Тимур открывает дверь и выбирается из автомобиля. Выйдя на улицу, молча иду за ним. Стискиваю зубы, когда он ставит чемодан на крыльцо, и, отстраненно кивнув мне, уходит не сказав ни слова.

Зайдя домой, быстро скидываю джинсы с футболкой и укладываюсь в постель. Холодную и, кажется, сырую.

Перед тем как уснуть на телефон поступает сообщение, о котором обещаю себе — обязательно подумаю завтра:

«Если у тебя есть человек, которому можно рассказать сны, ты не имеешь права считать себя одиноким. Так говорила Раневская, стажерка…»

Глава 25.

Радуюсь, что этот долгий рабочий день наконец-то окончен и можно спрятаться в своей скорлупе в виде комнаты с аквариумом и старым, раздолбанным компьютером.

Загрузив системник, восстанавливаю последнюю вкладку в браузере и зависаю с Риткой в Телеге. В выходные мы не виделись, потому что я была в командировке. Сейчас подруга уехала в Москву на симпозиум.

Противный писк действует на нервы ровно до того момента, пока тело не парализует ужас.

Потому что рядом с надписью «Тимур,32» зеленый значок, а в переписке новое сообщение:

«Привет. Как дела? Куда пропала? Может, встретимся?»

Да пошел ты к черту!

Отшвырнув компьютерную мышку вглубь ящика, закусываю губу от досады. Даже дня не подождал, извращенец. Ещё вчера утром делал вид, что сожалеет о моем решении, а уже сегодня Сюзи пишет. Хоть и смотрел на меня весь день как собака побитая.

Кобель, он и есть кобель!

Хотя… о чем я думала? На что надеялась? Будет верность мне хранить?

По всей видимости, мой отказ майор воспринял более-менее спокойно. Пошел дальше.

Смахнув две непрошеных слезинки, иду на кухню, щелкаю чайник и в полной темноте смотрю в окно.

Обнимаю себя за плечи.

Тишина в помещении нарушается только падающими равномерно каплями.

— Валерка, ты, что ль? — мама хлопает выключателем, и я щурюсь от яркого света.

— Я…

— Ты че как смерть тут? В темноте-то.

Оставляю вопрос без ответа. Вместо этого перевожу тему:

— Насос опять капает, мам.

— В курсе…

— Может, уже обратимся к кому-нибудь за помощью? К сантехнику, — киваю на соседнюю улицу. — Или к дяде Боре.

— А может, к бородатому твоему?

Резко оборачиваюсь и разъяренно уставляюсь на маму.

— Он не бородатый, — возражаю.

— Угу…

— И не мой, — топаю ногой.

Те две слезинки приводят за собой целый табор из слез, которые самопроизвольно выпадывают из глаз, поэтому я практически сразу отворачиваюсь, но мама успевает заметить неладное.

— Че воешь-то, Валер? — спрашивает настороженно.

— Так, насос сломался, — всхлипываю. — Говорю же…

Тру глаза ожесточенно.

— Чувствую я, одним насосом тут не обошлось. Для такого-то потопа насос помощнее нужен.

— Ма-ма, — ахаю от возмущения.

Она смеется. Я бы даже сказала, ржет на весь дом.

А потом подходит сзади и обнимает. Крепко-накрепко, по-матерински. Вместе с руками. Такая уж она у меня, мамочка моя. Может ругать, быть грубой, чинить насосы, материться как сапожник, но когда плохо… всегда чувствует.

Поворачиваю голову и утыкаюсь в уютное плечо. Шмыгаю носом, как маленькая девочка.

— Ну, что? Признавайся. Помайорил и отфутболил? — спрашивает грозно.

— Нет, — мотаю головой. — Я сама… отфутболила.

— Стало быть, накосячил.

— Хуже…

— Чего?

— Боюсь, что накосячит… — признаюсь.

— М-да уж. Переплюнула нас с бабкой. Мужик еще не скозлил получается, а ты его уже приговорила?

Неопределенно веду плечами.

Мама долго молчит, а потом, глубоко вдохнув, начинает запевать свою любимую заунывную:

— Ста-а-арый клен, ста-а-арый клен, старый клен стучит в окно…

Приглашая нас с друзьями на прогулку-у.

Отчего? Отчего? Отчего мне так светло…

Оттого что ты идешь по переулку…

Снегопад…

Мама продолжает петь, качаясь со мной из стороны в сторону, а я на время прикрываю глаза и отпускаю себя.

Обещаю, что завтра я обязательно снова буду сильной фенистилкой Валеркой, а сегодня я… Лерочка.

Маленькая и обиженная. Ранимая плакса.

В конце концов, понимаю, что Тимур и правда ни в чем не виноват. Да и о чем жалеть? Хорошо ведь было.

Не сразу понимаю, что мама заканчивает со своей самодеятельностью. С трудом открывая глаза из-за слипшихся век, чувствую, будто бы легче становится.

Отодвинувшись, иду к ведру и наливаю стакан воды. Залпом выпиваю. Мама пристально на меня смотрит. Усаживается за стол и пялится на живот.

— Валерьевну-то ждем? — спрашивает грубовато.

— Нет, — вскрикиваю, округляя глаза. — С ума сошла?

Внутри от стыда баллон с алой краской взрывается. Чувствую, что даже кончики пальцев пылают. Надо же такое сказать!

— Жалко, — вздыхает мама. — Натаха с работы вон кроватку просто так отдает. Розовую. Ты не думай… если понесла — ко мне иди. Никаких чтобы абортов там или кесарев.

— А кесарево-то тут при чем? — смеюсь заливисто. — Ты что, правда рада была бы?

Мама поднимается и подходит ко мне. Заботливо убирает волосы за уши и разглаживает мокрые щеки. Разглядываю ее нахмуренное лицо с подведенными черным карандашом бровями, короткую стрижку «под мальчика», заметные морщинки на шее.

От мамы пахнет ее любимыми духами с ароматом белой розы и порошком. Наверное, опять стиралась вручную — насос-то не работает.

— Конечно, радая была бы. А чего мне нерадостной быть? Ребенок всегда счастье. Дети вообще цветы жизни, знаешь ведь?

— И как мы… ещё и с ребенком. И с насосом этим…

— Ой, Валерун. А как мы тебя с бабкой вырастили? Тогда этих насосов и в проекте-то не было. Стирались на «Малютке» — машинка такая небольшая, вот со стул размером. Отжимать самим, полоскаться на реку ходили. Ты еще зассыха была такая, жуть.