Мэбэт
Шрифт:
Высшим счастьем считается для них устроить свой чум в человеческом жилье — в постели хозяев, в колыбели или на полозьях нарт и повсюду кочевать с людьми, принося им несчастья. Несчастьем карлики насыщаются, как небесные боги сладкой, невидимой Сурьей. Поскольку людей меньше, чем рэккэнов, они постоянно дерутся друг с другом за каждого человека, да и не ко всякому чуму можно пристроиться. Войны их кажутся бессмысленными, поскольку они — духи, и убить друг друга не могут. Но отогнать соперника от сытого места вполне в их силах. Побежденные ходят голодными, отчего в них больше злобы, но — к благу людей — меньше сил. Самое
Зато тем людям, у которых рэккэны прижились — совсем худо. Неудача и горе кочуют вместе с ними.
Заглядывали карлики и в становище Мэбэта. Мать без жалости отдала им дух дочерей и внучку своего любимца, посчитав столь щедрый выкуп достаточным для того, чтобы духи отступились от Мэбэта раз и навсегда. Так и вышло — карликам оставалось только облизываться, ведь сам человек рода Вэла оставался для рэккэнов пищей сколь сладкой, столь и недоступной. К тому же Войпель нагнал на них страха — пугал маленьких духов, громко щелкая клыками перед их мерзкими рожицами, а людям казалось, что пес забавляется ловлей мух.
Чум рэккэнов Мэбэт прошел беспрепятственно.
Он только видел, как на снегу в расстоянии половины полета стрелы, возникали полоски, похожие на низки черного бисера — то карлики выходили издалека посмотреть на человека, который так и не достался им. Вид огромного серого пса не позволял подойти ближе — не то, что напасть.
— Здесь хоть и спокойно, однако спать не следует, — предупредил хозяина Войпель, — а то они срежут подошвы, или искромсают одежду в лоскуты.
Пес остановился и грянул лаем — черные полоски тут же исчезли.
— Без тебя лучше бы мне остаться среди мертвых.
Войпель не ответил на похвалу.
— В жизни много такого, к чему собаки не причастны — только люди, — сказал он после недолгого молчания. — Будет время, когда я ничем не смогу помочь тебе.
Третий чум: духи обиды
В третьем чуме встретили Мэбэта духи хозяев тех земель, в которых любимец божий гнал и бил чужого зверя. Много нагрешил человек рода Вэла, потому и вышло против него столько духов, что не сосчитать. Они стали войском против человека и пса и молчали. Наконец, трое хромых вышли из рядов — у них были лица Ившей, тех самых, чьи ноги Мэбэт прострелил, усмехаясь при этом: «Давайте поделимся, родственники, вы мне зверя, я вам — жизнь». Сзади стояли еще двое — те, которые испугались и убежали. Мэбэт видел лица врагов будто сквозь мутный бугристый лед.
— Так все-таки, почему ты назвал нас родственниками, ведь мы Ивши, а ты — Вэла? — спросил, наконец, один из хромых.
— Все люди в тайге — родственники, — немного погодя ответил Мэбэт.
Он старался быть приветливым, потому что почувствовал внутри необъяснимое: это был стыд. Но мягкую речь духи приняли за трусость.
— Теперь ты уже не тот, что прежде, — довольно сказал один из них. — И стать не та, и спеси нет, и малица в дырах. Какие собаки тебя рвали?
Дребезжащим смехом затряслась толпа.
— За зверя, которого ты бил в чужих землях, полагалось наказать тебя,
крепко наказать. Но видно кто-то из бесплотных хранил тебя от справедливого суда. В том не наша вина, Мэбэт, что ты до сих пор не наказан. Но теперь нужно все расставить на свои места. Чем откупишься?— У меня есть стадо, большое стадо. Возьмите из него, сколько сочтете справедливым.
— Вот видишь, ты о справедливости заговорил. А там, — дух ткнул пальцем куда-то поверх головы Мэбэта, — там ты признавал справедливость только твоей силы, которая, сдается нам, была и не твоя вовсе.
Смех коротко прокатился по толпе.
— Глупый человек, — продолжал хромой. — Зачем нам твое стадо? Мы ведь духи, духи обиды. Нам не так жалко зверя, которого ты у нас отнял, и даже простреленных ног не слишком жаль — хотя и больно было. Ты заставил нас пережить позор, стыдиться смотреть в глаза женщинам и ходить средь людей с тяжестью в душе, постоянно ожидая насмешек. За это — чем отплатишь?
Последние слова дух не произнес — прокричал и толпа пришла в движение.
— Чем отплатишь за наш позор?
— За смех в спину…
— За ругань стариков…
— Меня отец избил хореем…
— Соседи издевались…
— …спрашивали: не болят ли ваши простреленные ноги, трусы?
Все громче и чаще вылетали крики, и густое облако зла поднималось над обиженными. Духи потрясали пальмами и луками.
— Да, сильный прав! — крикнул стоявший впереди. — Но это — там, — он опять ткнул пальцем поверх головы Мэбэта. — Здесь по-другому. Знай, Мэбэт: тот, кто оказался слабее — страдает. И ты должен страдать сейчас!
Передний вскинул пальму, готовясь к бою.
— Мы знаем, что ты прячешь под малицей. Отдай это нам!
Вслед за передним, другие взялись за оружие и пошли на Мэбэта. Любимец божий поднял пальму и, широко расставив ноги, глубже вдавил их в снег, чтобы хватило сил устоять перед первым напором. Сердцем он понял — победа не ждет его. Он знал, что не сможет, как прежде, устоять один против войска. Он не трусил, но и о гордости не помнил.
— Сколько дать вам? — крикнул он наступающим.
— Все! Все отдавай и отправляйся в преисподнюю. Там тебе место. Там ты узнаешь, как страдают слабые.
Человек и пес стояли рядом. Рык клокотал в утробе Войпеля — и вдруг прервался.
— Манги, — коротко и едва слышно выдохнул он и, рывком набрав воздуха, крикнул изо всех сил.
— Манги!!!
Вздрогнуло, застыло войско духов. Обернулись лишь немногие, и увидели.
Там, куда унесся крик, во вздыбленном бушующем облаке снега, колыхались огромные рога сохатого. Облако приближалось, и трудно было понять — зверь это или призрак его… Ураганом пронесся снег и очертания зверя. Толпа духов впала в смятение.
— Манги… Манги… он идет… идет!
Следом показалось другое облако, больше прежнего — сквозь белые вихри угадывался силуэт огромного охотника, разбрасывающего руки в великанском беге.
Войско рассыпалось и побежало, разбрасывая оружие, наступая на лыжи впереди бегущих, давя друг друга.
— Стой, не двигайся, — сказал Войпель.
Облако неслось навстречу, издалека обдавая снежной пылью горячее лицо Мэбэта.
Манги — бог доброй охоты, великан с телом человека и головой медведя, преследовал сохатого. Было ли его появление случаем, либо чьей-то волей — неизвестно.